Виталий Гладкий - Талер чернокнижника
Но батя постарался выбросить из головы «эти глупости», как он говорил, и посвятил всю свою жизнь прагматическим прикладным наукам. А сегодня он, похоже, решил нарушить табу.
– Понимаю, – ответил я очень серьезно.
– Попробую посмотреть, – сказал отец напряженным голосом.
Похоже, ему очень не нравилось то, чем он сейчас должен был заняться. Отец прикрыл веки и напрягся; на висках у него вздулись жилы, лоб покрылся испариной, а лицо стало бледным и чужим.
– Я вижу какую-то конфигурацию… что-то темное… и щупальца, как у спрута… – Он начал говорить каким-то загробным голосом, медленно и натужно, словно выдавливая слова из горла. – Тебя я тоже вижу… но в стороне…
На какое-то время отец умолк. Создавалось впечатление, что он во что-то всматривается, но с закрытыми глазами. Отец даже шею вытянул, как это обычно делают люди в подобной ситуации.
– Нет! Не-ет!!! – вдруг вскричал он и, мотнув головой, резко отшатнулся назад; но глаз так и не открыл.
Мне показалось, что отец потерял сознание.
– Папа, что с тобой!?
Я схватил отца за плечи и начал трясти. Спустя несколько секунд, которые показались мне вечностью, веки его глаз дрогнули и поднялись. На меня смотрели совершенно чужие, какие-то стеклянные глаза.
– Батя, очнись! Папа…
Я испугался так, как никогда прежде. Меня всего трясло.
– Все нормально, Ника, все нормально… – сказал отец по-прежнему глуховатым голосом и поискал что-то глазами.
Я понял, что он хочет. На большой бронзовой пепельнице девятнадцатого века с фигурками джентльменов-охотников и загнанного оленя в окружении собак, лежала его трубка; она еще дымилась. Я подал трубку отцу, он жадно схватил ее и сделал несколько глубоких затяжек.
– Уф-ф… – Отец покачал головой. – Больше никогда… Даже под угрозой расстрела…
– Зачем ты это сделал!?
– Сынок, а можно без глупых вопросов?
Я смущенно потупился. Вопрос и впрямь был наивным. На его месте я поступил бы точно так же.
– В твоем доме еще кто-то умрет, – сказал он с большой тревогой. – Скоро.
– Не исключено. У нас много стариков.
– Я не об этом. Будет еще одно убийство. И оно случиться в твоем подъезде.
– Ты… ты это видел!?
– Не помню. Кажется…
– То есть, как это – кажется?
– А как во сне. Все забывается, остается лишь главное – или радость, или тревога. Я просто знаю, что нужно ждать беды – и все. Больше никаких подробностей.
– Но ты же говорил, что будет убийство!
– Да. Я видел кровь. Много крови.
Мне стало не по себе. Я немного помялся, а затем осторожно спросил:
– И кого там… на этот раз?… Ты не знаешь?
– Не волнуйся, – сразу понял меня отец. – С тобой должно быть все нормально. Ты был рядом, и в то же время в стороне. Я не заметил на тебе черных теней.
– Спасибо, батя. Утешил… И что мне теперь делать? Бежать в милицию с заявлением? Мол, так и так, мой гениальный и прозорливый отец предрекает дому по такому-то адресу страшную трагедию… Блин! Меня засмеют. И хорошо, если не дадут пинка под зад.
– Никуда не нужно бежать. Беда в твоем подъезде неотвратима. Вот уж это я знаю точно…
Отец вдруг умолк, а потом, судорожно сглотнув, продолжил, не глядя на меня:
– Ника, может, поживешь у нас недельку, другую? Мать соскучилась, я тоже…
– Пап, ты же фаталист. Чему быть, того не миновать.
– Перестань! – Голос отца сорвался на фальцет. – Я не сивилла*, а мои видения могут быть всего лишь бредом сивого мерина.
– Вот и я об этом… – Я преисполнился решительности – или сейчас, или никогда. – Ты лучше скажи мне, как попала к тебе эта монета и куда она потом девалась?
*Сивиллы – в греческой мифологии прорицательницы, в наркотическом экстазе предрекающие будущее (чаще всего бедствия).
Я подсунул ему под нос все тот же листок со сканами рудничного талера.
– Опять ты за свое… – буркнул недовольно отец и взял листок в руки.
– Узнаешь? – Я затаил дыхание.
– Конечно. Памятью я еще не слабую. Было дело. Я приобрел эту монету у какого-то старика – из ваших. Зашел как-то в клуб нумизматов и купил.
– Зачем? Ты ведь не коллекционер. И потом, я думаю, она досталась тебе совсем не дешево.
– Верно. Тот старый хрыч все жилы из меня вымотал, пока сдался и мы сговорились. Хорошо, что тогда были не такие цены на все, как сейчас, и ходили в основном рубли, а не доллары. Что касается твоего вопроса, зачем мне нужны были монеты, то здесь нет никаких секретов. Я тогда купил их не только у зловредного старикашки, но еще у двух или трех человек. Мне нужно было для опытов серебро с определенными свойствами. Старинные серебряные монеты подходили для моих целей просто идеально. А твой дед отказался поделиться со мной частью своей коллекции, хотя я уверял его, что с монетами ничего не случится.
– Ты что, делал из раритетных монет контакты!? – Я невольно ужаснулся. – Это же варварство!
– Наука требует жертв, сынок. К тому же монеты я не портил. Меня интересовали другие вещи.
– Какие?
– Не забивай мозги разной чепухой. Это тебе не нужно. Если я скажу, что исследовал, как испарятся различные сплавы серебра в волноводах при таких-то и таких режимах, ты поймешь, о чем идет речь?
– Нет, – признался я.
– То-то. Эту монету, кстати, я хорошо запомнил.
– Почему?
– Потому что она чеканена из серебра высочайшей пробы. Когда мои лаборанты провели спектральный анализ этой монеты, то ахнули. Старинное серебро практически без посторонних примесей – это что-то уникальное. Такую пробу можно получить только на современном оборудовании.
– Понятно, – сказал я нетерпеливо. – А потом? Что было потом?
– Потом монета исчезла.
– Как, куда?
– Полегче вопросов у тебя нет? Не знаю. Это надо было у твоего деда спросить. Он забрал ее у меня – и все, с концами. Я спрашивал, но отец в ответ сказал, что монету украли. И все, больше никаких объяснений. А она, кстати, не была моей собственностью, я за нее платил казенные деньги. Пришлось вернуть в кассу со своего кармана…
– А как он заметил эту монету? Или ты домой ее принес?
– Монета попалась на глаза нашему деду случайно. Он как-то зашел ко мне на работу, пользуясь своим удостоверением. Оно у него было каким-то особенным, так что охрана пропустила отца, взяв под козырек. А у нас, ты уже знаешь, и сейчас с этим делом очень строго, а тогда и вовсе мы были за семью замками.
– Знаю, – сказал я с легкой обидой. – Дальше твоего кабинета меня так и не пустили.
Отец рассмеялся. Он уже полностью пришел в себя и на его лице вновь появился румянец. Вернее, кожа приняла свой обычный смуглый оттенок, чем отличалась вся наша семья.
– Правильно сделали, – ответил он. – Иначе пошел бы ты в науку, а там лентяям и лежебокам делать нечего. И мучился бы я с тобой, продвигая тебя, благодаря своим связям, по служебной лестнице.
– А это, конечно, противоречит твоим жизненным принципам, – подхватил я с иронией.
– Скажем так – противоречило. Нынче мы все здорово изменились. Даже академики и профессора. Деньги, деньги – вот самое страшное зло в мире. Диссертации покупаются, должности – тоже… До чего дошло – студенты должны платить за сдачу экзаменов! Мерзость…
– Пап, не растекайся мыслию по древу. Давай про деда.
– Он как увидел эту монету, так сразу и схватил ее. Где взял? – спрашивает. И вижу, что очень волнуется. С чего бы? Я объяснил. Он немного успокоился, положил ее в карман и ушел, пообещав вернуть. Даже не сказав, по какому делу приходил. С той поры я больше монету не видел. А затем через какое-то время он сказал мне, что монета тю-тю. Вот и вся история. Но самое главное: перед тем, как забрать этот талер, он положил его на стол и попросил, чтобы я передал ему монету из рук в руки. Странный у нас был дед…
Еще какой странный, подумал я. Похоже, дед сразу определил, что от этого талера за версту тянет колдовством. Уж в чем, чем, а в этом дед разбирался почище всяких там шаманов и экстрасенсов.
Но как монета попала к Жовтобрюху? Это был вопрос…
Глава 14
Я переночевал у родителей. Мать не отпустила меня, на ночь глядя. Да я и сам не хотел. Хорошо, когда есть кому голову положить на плечо… Я любил своих стариков, хотя сыном был, мне кажется, никудышным.
Родные пенаты действовали на меня как патентованное снотворное. Я уснул, едва голова коснулась подушки. И проспал до девяти утра. Отец давно уехал на работу – за ним приезжала шикарная черная «ауди» – а мать гремела посудой на кухне. Она, как обычно, стряпала что-то вкусненькое.
Только приняв душ, я вспомнил, что вчера вечером хотел позвонить матери Лизаветы. Ругая себя последними словами за душевную черствость, я набрал уже хорошо запомнившийся номер.
– Слушаю! – раздался на другом конце провода почти крик.
Я сокрушенно вздохнул – это была не Бет.
– Здравствуйте. Никита…
– Я узнала…
Голос матери моей подружки мгновенно стал невыразительным и безжизненным. Все понятно. Можно и не спрашивать. Елизавета еще не объявилась. Но я все-таки продолжил разговор:
