Ева Ланска - WAMPUM
Дальше он не знал, что делать. На въезде в Москву выдержка Павлика грозила иссякнуть.
Соня все еще находилась в глубоком обмороке.
Павел убрал с лица подруги прядь волос и постучал ее по щеке. В этот момент поток машин резко остановился, и Павел еле успел нажать на тормоза, чтобы не врезаться. Шины издали громкий неприятный звук. От резкого толчка Соня пришла в себя. Она с трудом открыла глаза и непонимающе огляделась.
– Смотри, до чего ты меня чуть не довела! – Павлик сидел, двумя руками вцепившись в руль. – У меня от нервов ничего не осталось!
Соня хмурила брови, силясь понять, что происходит.
– Посмотри! Посмотри, что я чуть не натворил! – тыкал он пальцем в стоящий перед ними «БМВ». – А у меня с собой ни прав, ничего! Я как выбежал к тебе в шесть утра в одной пижаме, так и развожу трупы весь день.
– Где Ухов? – хрипло спросила Соня.
Павлику вдруг стало очень жаль себя. Его голос приобрел страдальчески-обиженный тон:
– Где-где? – всхлипнул Павлик. – В лесу. На дереве весит.
– Я опять ничего не помню.
– Только о себе и думаешь! – завизжал Павлик. – Нет, чтобы спасибо сказать! Конечно, не помнишь! Ты вырубилась.
– Опять?! – в голосе Сони был ужас.
– Что ты заладила «опять-опять»? Двадцать пять! Ты упала в обморок при виде веревки.
– Павличек, не бросай меня, пожалуйста, – Соня потянулась к другу, но ремень безопасности не дал ей сильно наклониться. – Мне страшно. Мне просто страшно жить.
– Не трогай меня! – взмахнул руками Павлик. – Сейчас я тебя отвезу домой. Поспишь. Ты не в себе. И у меня тоже, похоже, едет крыша. Я собственной тени боюсь.
– Отвези, пожалуйста, к Петру Львовичу, – прошептала Соня, откидываясь на спинку кресла.
Павлик глубоко вздохнул.
– Говори, куда ехать.
Соня лежала на кушетке. Ее трясло то ли от холода, то ли от нервов. Петр Львович встал и принес ей плед.
Журналистка натянула на себя шерстяное одеяло, и ей стало так уютно и комфортно, что ее тут же потянуло в сон. Она вспомнила, как в редкие зимние вечера, когда отец был дома, она вот так лежала на диване, укрытая пледом, и смотрела телевизор, а отец сидел у нее за спиной и работал за столом. Таких спокойных и умиротворенных моментов в ее детстве было так мало, что их можно было пересчитать по пальцам. Похожее ощущение спокойствия посетило Соню теперь из-за того, что в этой комнате она была не одна. Что за ее спиной снова сидел человек, который мог ей помочь.
– Я почти не сплю последнее время, – прошептала Соня. – А у вас тут так хорошо, так спокойно. Я боюсь заснуть.
– Это ваше время. Делайте с ним, что хотите.
– Боже, как хорошо.
Сон все сильнее забирал ее в свои объятия.
«Мое время. Что хочу с ним, то и делаю».
Она так хотела поговорить об ужасах, которые с ней творились, так трепетно несла эту тему, но, когда пришла, ей вдруг расхотелось вспоминать об убийствах, тем более, говорить о них.
Соня уже начала погружаться в обволакивающий, мягкий сон, когда в комнате раздался бархатный голос Петра Львовича:
– Почему вы не спите?
– Мне снятся кошмары, – отвечала Соня с закрытыми глазами.
– Чего вы боитесь?
– Я не знаю.
– Давайте разберем ваш последний кошмар.
– Во сне я, в основном злюсь.
– На кого?
– Я заснула в машине, когда ехала сюда, и мне приснилось, что я так злюсь на свою мать, что кидаюсь на нее и душу руками. А шея у нее такая тонкая, так легко поддается моим рукам, она и не сопротивляется, улыбается даже. Как будто ей не больно совсем, как будто она забавляется. А я что-то кричу, возмущаюсь. И трясу ее что есть мочи. А она улыбается…
Петр Львович быстро записывал за Соней, шурша карандашом по бумаге.
– А потом, потом… Я накидываю петлю на ее шею и вешаю ее на кухне нашей квартиры…
– За что вы так злитесь на нее?
Соне задумалась. То, что во сне казалось само собою разумеющимся, сложно было объяснить словами.
– За то, что она меня обманула.
– Что вы имеете в виду?
– Она мне внушила, что отец – негодяй. Но она даже не пробовала найти его. Она была настолько убита горем, что не рассматривала другие причины его пропажи, кроме измены. Мне кажется, если бы не ее слабость и безволие, если бы не ее смерть, у меня могла бы быть совсем другая жизнь. Мне бы не пришлось пережить и половины тех ужасов, что были в моей жизни.
– Никто не знает, что бы вам пришлось пережить… Мы не выбираем родителей. Но мы ответственны за их поступки.
– Только во сне я понимаю, сколько во мне злости…
– В сознательном состоянии вы не позволяете своему стрессу выходить наружу. Вы привыкли встречать трудности с высоко поднятой головой. Но это не всегда хорошо. Так ваша злость может обрести неожиданную форму.
– Уже обрела… – произнесла Соня очень тихо. Она сделала над собой усилие и придала своему голосу уверенности. – Петр Львович, мне нужна профессиональная помощь.
– Простите, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
– Меня нужно изолировать. Я… Я опасна…
– С чего вы так решили?
Соня вдруг почувствовала, что психоаналитик не воспринимает ее всерьез. Пару часов назад она призналась в своих преступлениях лучшему другу, но и он, судя по его реакции, не поверил ей. Или не захотел ей верить. Повзрослев, Паша по-прежнему жил по принципу детской игры «чик-чик, я в домике», как только происходило что-то, что ему не нравилось, он прятался в «домик». Ему всегда было настолько сложно расставаться со своими идеалами, со своими иллюзиями, что он предпочитал не делать этого вообще. Он просто отказывался воспринимать неудобную для него информацию под предлогом «не верю» или «не может быть». Соне тоже хотелось во все это не верить.
– Я убила двух мужчин…
Возникла долгая пауза. Петр Львович снял очки и протер их стекла галстуком.
– Как вы… Как вы это сделали? – Его голос был по-прежнему невозмутим.
– Я задушила их…
Соня глубоко вздохнула, и в который раз за сегодняшний день рассказала всю свою историю.
Соня была готова к любому дальнейшему развитию событий – к тому, что ее психоаналитик немедленно прервет сеанс и позвонит в милицию; к тому, что теперь он сделает вид, что ни чуточки не удивлен таким заявлением пациентки, а как только, она выйдет за порог офиса, сделает заявление куда следует. Она даже готова была к тому, что Петр Львович отправит ее в психушку.
– Что вы при этом чувствуете?
– Я не знаю… Я не помню. Я вообще не понимаю, что происходит. Очнувшись, я не могу вспомнить, как это сделала. Мне страшно оставаться одной, но еще страшнее засыпать рядом с мужчиной. Я боюсь, проснувшись, найти его мертвым.
Петр Львович тяжело вздохнул. Он хотел это сделать бесшумно, но Соня услышала его.
– Опишите мне подробно, как было дело.
Соня рассказала все с самого начала. Как она решила расследовать дело своего отца, как она познакомилась с Брызоевым, как он пригласил ее в гости, как он издевался над ней, как она проснулась и обнаружила, что Брызоев убит. Как она напилась с Павликом, как ей было плохо, как Павлик прислал к ней Ухова, как утром она нашла рядом с собой труп.
По мере того, как Соня рассказывала о страшных событиях, ей становилось легче. Она не могла больше носить все в себе.
Часы показывали, что сеанс психоанализа продлился на пятнадцать минут дольше, но Петр Львович не прерывал Соню. Он дослушал ее до конца, потом пересел за стол.
Теперь Соня могла его видеть. Случай в их психоаналитической практике беспрецедентный.
Петр Львович сидел за столом, перед ним стоял компьютер и лежали бумаги, сложенные в аккуратные стопки. Он снял очки, поставил локти на стол и опустил голову на руки. Соня поняла, что развязка совсем близка. Вот еще несколько секунд и он наберет «02». Потом за ней приедут либо люди в серой форме, либо в белых халатах.
Спустя пару минут, Петр Львович надел очки, включил компьютер и повернулся к пациентке.
– Я могу порекомендовать вам обратиться в заграничную клинику к мировому гуру. Его зовут Дональд Райф. Он заслуженный психотерапевт международного уровня, специализирующийся на состояниях аффекта. Его клиника находится вдали от цивилизации, на затерянном в океане острове. Это бывшая британская колония, сумевшая избежать разрушительного влияния всеобщей глобализации. Там, в окружении дикой, первозданной природы, на самом берегу, расположена больница. Именно в такой обстановке у пациентов есть шанс выздороветь.
Петр Львович жестом пригласил Соню подойти к монитору и показал ей изображения местности, где расположена клиника.
Перед Соней один за другим стали открываться фотографии острова, окруженного прозрачной изумрудной водой, в которой плескались косяки диковинных рыб. Белый песок на берегу казался смолотым из жемчуга, а сразу над пляжем начинались буйные заросли тропических деревьев, усыпанных цветами. Ни на одной картинке не было видно людей.
