Татьяна Степанова - Сон над бездной
– Собственно, если рассудить здраво, нас с тобой все это не должно касаться, – заметил Сергей Мещерский, успевший уже проснуться, принять душ и побриться, когда Кравченко, вернувшись, рассказал ему о нечаянной встрече в саду. – Кто мы здесь такие? Мы не сыщики, роль детективов нам никто не поручал. Этот бродит в тумане, другой сел на мотоцикл и поехал по какой-то там лесной дороге… Что толку от всех этих наших наблюдений-соображений? Кто их будет слушать? Мы вон Шерлингу сказали про убийство его жены, а они с Лесюком буквально рот нам заткнули. Молчите, не ваше, мол, собачье дело. Вадик, неужели они так все и замнут, сделают вид, что это несчастный случай или самоубийство?
– Вполне возможно. Если, конечно, это всех устроит. В том числе и здешних ментов. И прокурора.
– А история Гиза? Как тогда понимать ее? Все эти аллюзии его вчерашние, намеки?
– Серега, а какой вывод ты лично для себя сделал из того, что он нам вчера наболтал?
– Вывод? Я никаких выводов для себя не делал.
– Но все-таки. Или я тебя не знаю? Не могла тебя такая история равнодушным оставить. Давай, не темни.
– Гиз человек весьма оригинальный. Или же очень хочет казаться таковым. Историю свою он рассказал явно неспроста. Но предназначена она была не только нам одним. Она и Богдану адресовалась, и Илье.
– Илье-то как раз такие сказки по возрасту.
– Богдан хоть и спорил с Гизом, а тоже слушал очень даже внимательно, – продолжил Мещерский. – Я за ним наблюдал. Он с родителями приезжал в этот замок задолго до всех нас. И знает, возможно, гораздо больше, чем хочет показать. И потом, кое-что в истории Гиза – чистая правда. Например, то, что графы Шенборны существовали.
– И то, что полвека назад на горной дороге случилась автокатастрофа. И убийства были, ты это хочешь сказать?
– Я хочу сказать, Вадик… мне вчера показалось… Гиз настойчиво намекал на то, что… Ну, ты же сам сказал ему о том, что он параллели проводит! Короче, если оставить всю эту мистику в стороне, то… Он хотел дать нам понять, что он тоже считает – здесь, в замке, произошел никакой не несчастный случай и не самоубийство, а форменное убийство. И оно как-то связано с Петром Шагариным…
– Который чудесным образом воскрес из мертвых, – хмыкнул Кравченко, – ускользнув из цепких объятий смерти в результате договора, аналогичного…
– Гиз выдает себя за профессионального колдуна, – быстро ввернул Мещерский. – Как-то ему ведь надо поддерживать соответствующую репутацию в глазах слушающей его с открытыми ртами молодежи?
– Это мы-то с тобой для него молодежь? Он нас немногим старше.
– Надо было спросить его, что он сам делал после того, как явился утром в замок, – сказал Мещерский. – Где был конкретно? Не видел ли погибшую? Не приближался ли случайно к смотровой площадке?
– Ты сам говорил только что: кто мы здесь такие, чтобы их о чем-то спрашивать? – Кравченко усмехнулся. – Нет, Серега, не жди, что они согласятся отвечать на наши вопросы.
– Конечно, ты прав. А сам ты что думаешь?
– Я думаю, что на всю эту мистику по большому счету надо забить. – Кравченко покачал головой, словно отгоняя от себя назойливую муху. – В том числе и на какие-то там кровавые вороньи перья…
– Какие еще перья?
– Крылья, что к асфальту прилипли…
– К какому еще асфальту? Ты о чем?
– К дорожному асфальту. Так, ерунда это все. Просто показалось третьего дня.
– Чего показалось-то? – Мещерский встревожился не на шутку.
– Да говорю тебе, ерунда. Эх, Серега, нам с тобой надо твердо помнить лишь одно: они богатые люди. Очень богатые. Влиятельные, известные. К ним на огонек – ты сам вчера убедился – на вертолетах как мотыльки политиканы слетаются.
– Думаешь, тут может быть политика замешана?
– Уйма мотивов может быть для устранения этой бабы, – ответил Кравченко, – вполне земных и реальных. Деньги, шантаж, и политика тоже, и какие-то пока неизвестные нам личные мотивы… Шерлинги – покойница и ее муж – были долгое время приближены к Шагарину, были в курсе всех его дел, всех интриг, всех скандалов. А он сам знаешь какова персона был до своей летаргии. Сколько всего такого с ним связано было.
– Его ведь и самого до сих пор в Москве в организации убийства банкира обвиняют, есть уже прецедент, – тихо сказал Мещерский. – Вот видишь, Вадик…
– Что видишь? Что я должен еще видеть?
– Напрочь отрицая все сказанное Гизом, мы, логически рассудив, пришли к тому самому, на что он нам так аллегорически, так туманно намекал: убийство Лидии Шерлинг может быть как-то связано с Шагариным.
Говоря это, Сергей Мещерский и не подозревал, что вскоре, точнее, уже за завтраком они с Кравченко услышат по поводу этой версии и еще кое-что весьма любопытное.
Туман рассеялся так же неожиданно, как и возник. И словно стало легче дышать в этой разреженной атмосфере. И столько разных перемен открылось глазу из окон Верхнего замка! Под его стенами жизнь била ключом: по шоссе вереницей ползли машины – грузовики, легковушки, автобусы. Под стенами замка как грибы выросли разноцветные палатки. В небо поднимались дымки бивачных костров. Сновало, суетилось множество людей. На лугу перед южными воротами (оказалось, что это тот самый ярмарочный луг, так называемое «певческое поле») бригады рабочих в спешном порядке устанавливали разборную сцену, натягивали навес из оранжевого брезента. Подъезжали грузовики и фуры. Из них бойкие молодые люди в ярких майках (преобладал оранжевый цвет) выгружали пластиковые столы, стулья, разворачивали летние кафе, пивбары на колесах, воздвигали символы цивилизации и комфорта – переносные туалеты. Тянули, как муравьи, какие-то провода, устанавливали громкоговорители, распаковывали аппаратуру. А палаток и людей все прибывало и прибывало, автобусов и припаркованных на обочине машин становилось все больше и больше.
– Прямо как тогда у вас на майдане по телевизору показывали, – резюмировал Сергей Мещерский. Они сидели в столовой за завтраком. Кроме них с Кравченко, за столом были только Павел Шерлинг – опухший, разом потерявший весь свой лоск, однако трезвый, и Богдан, успевший, видимо, уже вернуться со своего традиционного мотоциклетного кросса по пересеченной местности.
– Тут каждый год бардак во время фестиваля. Это лишь начало, то ли еще к вечеру будет, к открытию, – сказал он. – Придется терпеть.
– Придется, – глухо отозвался Шерлинг.
В столовую впорхнула Злата Михайловна. Богдан при ее появлении встал. Встали и Кравченко с Мещерским. Шерлинг, погруженный в свои мысли, опоздал проявить вежливость.
– Добре рано, – певуче произнесла Злата Михайловна. – Как спали, дорогие мои?
– Спасибо, хорошо, – ответил за всех Кравченко.
– Как спалось, Богдан? – громко спросила Злата Михайловна.
– Нормально.
– Лучше, чем прошлой ночью, да? – Злата уселась напротив него. Она улыбалась. – Павлик, я слышала… Шофер сказал, что он тебя в город сейчас везет, да?
– Только что звонили из местной прокуратуры. Просили срочно подъехать, – вяло ответил Шерлинг. – Сейчас и отправлюсь. Там какие-то формальности с опознанием.
– Формальности, да… А когда же они будут нас допрашивать? – Злата, склонив набок прелестную, гладко причесанную головку, смотрела на Богдана. – Так ведь всегда бывает. Допрос с пристрастием. Кто где был, кто с кем спал. Богдан…
– Что?
– Ты ничего не хочешь сказать?
– А что я должен сказать и кому?
– Ну, не знаю… мало ли… Кстати, Павлик, как там Машенька себя чувствует?
– Что ты меня спрашиваешь, Злата? Дочь мать потеряла, я – жену.
– Если она не в состоянии выйти к столу, если так обессилела от горя… я пошлю к ней официанта. Девочке надо основательно подкрепиться. Богдан, может, окажешь любезность, сам отнесешь ей завтрак?
Павел Шерлинг посмотрел на Злату. В ее голосе было что-то такое, что всем сидящим за столом как-то стало неловко. «Чего это она цепляется как репей?» – подумал Кравченко.
– Нет, лучше я пошлю официанта, – ангельски-кротко сказала Злата Михайловна. – Богдану лучше подумать на досуге, собраться с мыслями. Это я к тому, что если нас вдруг пригласят на допрос… Богдан, ты вот что нам скажи, а ты разве не видел вчера утром, когда катался на мотоцикле, Лиду… Лидию Антоновну?
– Нет, я ее не видел, – холодно ответил Богдан.
– Странно, а по моим расчетам, ты ее не мог не видеть. Ведь ты один бодрствовал в такой ранний час.
– Ты тоже не спала, милочка моя. – Богдан поднялся из-за стола. Эта «милочка», сказанная им таким дерзким тоном родной тетке, покоробила всех. Павел Шерлинг проводил его долгим взглядом.
– Ну, мне пора, я поехал, – произнес он после паузы.
– Делает вид, что ничего не замечает, – громко сказала Злата Михайловна, когда и он покинул столовую. – Корчит из себя святую простоту.
– Он убит горем, – Кравченко решил подлить масла в этот непонятно по какой причине разгоревшийся костер.
