Виктория Платова - Куколка для монстра
Игра, которую я пыталась навязать Лапицкому, оказалась мне не по зубам. Я почувствовала усталость, да и выпитая водка давала о себе знать.
– Я не отвечу на этот вопрос.
– Не хотите, ясно. Тогда еще одно – эта подруга образовалась в течение полугода или что-то около того. Слишком стремительные сроки для близкой дружбы. Не находите?
– Нет.
– Ее даже пригласили на юбилей Дамскера.
– Не вижу в этом ничего криминального.
– Никакого криминала, романтическая история чистой воды. Естественный ход событий. Подруга очень быстро перескочила на самого банкира. Весь октябрь и часть ноября они обедали вместе. – Я физически ощущала, как капитан плетет незаметную паутину, где мне отводилась роль подрагивающей крылышками, ничего не подозревающей мухи.
– Типичный адюльтер, такое сплошь и рядом случается, – вяло поддержала Лапицкого я.
– Так вот, эта самая Анна действительно была на юбилее. Ее видели все, но только до того момента, как был убит банкир. А потом она исчезла. Как в воду канула. Поразительное совпадение. Она оказалась единственной из присутствовавших на юбилее, кого не удалось найти, – он в упор посмотрел на меня. – Кстати, фамилия владелицы счета в банке – Анна Александрова. Вам она ничего не говорит?
– Зачем вы все это мне рассказываете? – Я аккуратно опустила руку в карман шубы.
– Вам не жарко? – насмешливо спросил капитан. – Шубу-то снимите.
– Ничего, все в порядке.
– Зачем вы все-таки пришли ко мне? – Теперь Лапицкий смотрел на меня не отрываясь. – Не проще ли было остаться в клинике и по-прежнему симулировать амнезию. Во всяком случае, у вас получалось это довольно убедительно. Я почти поверил в это, – Мне нужны документы. Я больше не могу быть никем, – черт возьми, не нужно мне было пить, почему он так пристально на меня смотрит?..
– Почему вы так на меня смотрите?
– Пытаюсь понять, какое же лицо было у вас до пластической операции.
Он ничего не забыл, этот капитан, кажется, я недооценила его. Стоит ему залезть в карман моей шубы, – а сейчас я не в состоянии оказывать сопротивление – как он извлечет на свет божий пистолет. Пистолет, из которого застрелили двух человек.
– Я не помню, какое лицо у меня было.
– Никогда не думал, что мне так повезет, Анна, – наконец сказал он. – Такое бывает раз в жизни. Тем более – в сраной ментовской жизни, как вы ее называете…
Никогда не думал, что ты вот так придешь ко мне. Видать, сильно тебя прижало.
И я не выдержала. Я совершила непоправимую ошибку. Совершенно не думая ни о чем, удивляясь полному отсутствию эмоций, я попыталась достать оружие из кармана. Легкое безобидное движение.
И тогда капитан, бросив свое тренированное тело через стол, – все выглядело так, будто бы он ждал этого движения, – перехватил мою руку. Не удержав равновесия, я упала со стула, а капитан рухнул на меня.
Совсем близко я увидела его торжествующую улыбку.
– Ну все, Анна. Кажется, это ты. И кажется, ты попалась…
* * *…Маленькая комната, где нет ничего, кроме пары стульев и кровати, застеленной тонким одеялом. Деревянный пол, деревянная обшивка стен, низкий деревянный потолок, скошенный прямо над кроватью: видимо, комната находится прямо под лестницей, которая ведет наверх. Иногда я слышу поскрипывание половиц, люди за пределами моей комнаты поднимаются и спускаются. Но в доме отличная звукоизоляция: лестница – единственный прокол. Никаких звуков ни наверху, ни внизу – только шаги по лестнице.
Целыми днями я прислушиваюсь к этим шагам. Я научилась их различать. Поднимающихся и спускающихся – пятеро. Двоих я знаю – это сам капитан и шофер Виталик. Виталик приходит три раза в день и на очень короткое время – приносит нехитрую еду, состоящую в основном из бутербродов и кофе. Лапицкий может явиться когда угодно и просидеть сколько угодно, болтая на разные темы, ленивый простачок. Это очень странные темы, но я вынуждена их поддерживать. Мы снова на «ты», сейчас ко мне невозможно обращаться иначе, хотя больничный халат, успевший стать моей второй кожей, заменили на рубашку и джинсы. Между мной и Лапицким уже нет недоговоренности, и меня смущает только одно: почему после всего происшедшего я нахожусь не в следственном изоляторе, а здесь. Здесь, на загородной даче с зарешеченными окнами и полоской леса вдали. Лес завален мертвым февральским снегом. В комнате, где я заперта, почти всегда сумерки, и почти всегда лицо капитана кажется мне лицом туземного божка смерти, на алтарь которого брошена моя судьба.
Из деревянной мышеловки с кроватью и двумя стульями нет выхода. Меня мягко обвиняют в нескольких убийствах, два из которых я не помню, а в двух других была только свидетельницей. О причастности к убийству банкира и его жены мне сказал капитан – еще тогда, в своей квартире, наполненной воспоминаниями о горнолыжных курортах. Эрик и хирург-пластик всплыли позднее, когда я уже была заперта на этой даче, – они проявились на фотографиях, которые принес мне капитан. Там же были и мои фотографии – фотографии Анны Александровой до пластической операции, которые я уже видела. Меня не покидает странное чувство, что весь мой мир состоит только из изображений людей и изображений меня самой… Ничего живого, ничего конкретного.
Капитан выжидает – отсюда эти странные разговоры ни о чем и обо всем одновременно. Ему интересна моя точка зрения на разные вещи – те вещи, о которых я помню. Имя Олега Марилова больше не упоминается, капитан давно забросил бесперспективное дело расспрашивать меня о нем – так ребенок легко расстается с надоевшей ему игрушкой. Капитан вообще старается обходить острые углы, связанные с моей амнезией. Он – или они (я вспоминаю пять абсолютно разных манер подниматься по лестнице над моей головой) – гораздо больше интересуются прошлым Анны. Конечно, они знают обо мне гораздо меньше, чем знал Эрик, чем знал Илья, но и то, что им известно, вызывает в них почтительное удивление. Во всяком случае, именно это чувство написано на бесстрастном лице туземного божка смерти, когда я исподтишка, из угла своей смятой кровати под лестницей, смотрю на него.
Я думаю, это относится к моему прошлому. Но приходит день, когда я понимаю, что это не только прошлое. Но и будущее…
– Рано или поздно к тебе вернется память, – сказал мне Лапицкий, сидя в своей излюбленной позе: нога на ногу, руки сцеплены на круглом затылке, – но даже ее отсутствие не может служить достаточным аргументом, чтобы оправдать тебя на суде.
– Мне все равно.
– Отлично. После всего того, что ты успела натворить, тебе светит пожизненное. Или пятнадцать лет, как минимум. И считай это подарком судьбы. Ты в курсе?
– Мне все равно.
– И это после той блестящей жизни, к которой ты привыкла?
– Мне все равно. Я не помню своей жизни.
– Когда-нибудь вспомнишь.
– Чего вы хотите от меня?..
В комнату без стука вошел Виталик, принеся традиционные бутерброды и кофе. Из уважения к Лапицкому ассортимент их был более разнообразен, чем обычно: вместо вареной колбасы – салями, сыр и куски постной ветчины. Я молча наблюдала, как капитан поглощает один бутерброд за другим, не обращая никакого внимания ни на меня, ни на мой последний вопрос.
– Угощайся, – наконец сказал он. – Хочешь выпить? Сейчас Виталик принесет коньяк.
– По какому случаю фуршет?
– Может быть, это будет твой последний хороший коньяк в жизни.
– Мне все равно. Тем более что я люблю можжевеловую водку, – Анна дерзко выглянула из моих прикрытых сумерками глаз и напомнила о себе.
– Водки ты тоже не увидишь. Ничего хорошего в будущем тебя не ждет.
– Мне все равно…
– Хорошо, – мягко сказал капитан, постная ветчина сделала его терпеливым, – тогда вернемся к твоему последнему вопросу.
– Вопросу?
– Ты спросила – «чего вы от меня хотите», верно? Я молчала. Я начала понимать, что ветчина и салями неспроста. Неспроста они маринуют меня здесь так долго, что я уже потеряла счет времени.
– Чего вы хотите от меня?
– Тебя.
Неожиданный поворот. Полная неистовой жизни Анна обязательно обыграла бы эту неосторожную реплику, указала бы капитанишке-неудачнику на его истинное место. Но я так устала, что даже не нашла что ответить на эти бесцеремонные и туманные притязания.
– В смысле?
– Значит, так, девочка, расклад таков. По всему выходит, что ты нагадила везде, где смогла. Во-первых, Дамскер и его жена.
– Это недоказуемо.
– Ошибаешься. Доказать, что ты убила Дамскера и его жену, это как два пальца об асфальт. Здесь даже особо стараться не придется. Но даже если бы этого не было… Пистолет, из которого ты хотела грохнуть представителя закона, засвечен еще в двух убийствах.
– Представителя закона?
