Данил Корецкий - Меч Немезиды
«Слабовато», — подумал Карпенко. А вслух спросил:
— Кому будет подчиняться группа?
— Номинально мне.
— А фактически?
— Фактически…
Стравицкий поднял указательный палец вверх и многозначительно подкатил глаза.
— Неужели?!
— Именно так. Думаю, это достаточная гарантия?
— Конечно, — кивнул Карпенко. А про себя подумал: «Если на деле все будет так же гладко, как и на словах».
— Так вы даете согласие?
— А финансирование?
— Отдельной строкой в военном бюджете. Секретной, без расшифровки. В достаточном объеме. Плюс самая современная техника и оружие в мире.
— Личный состав?
— Формировать группу вы будете сами.
— Здесь могут возникнуть сложности. Специфика деятельности…
Стравицкий выставил перед собой мягкую ладонь, будто отгораживаясь от собеседника.
— Я не могу вникать в частности. Кадровые вопросы возлагаются на командира группы. Решайтесь! Вы согласны?
Карпенко почувствовал себя в привычной атмосфере. Его боевой опыт и профессиональные навыки требовали реализации, и Стравицкий предоставлял ему именно такую возможность.
— Пожалуй, да.
— Пожалуй или да?
— Да!
— Тогда приступайте. Через три месяца дивизион должен заступить на боевое дежурство.
Карпенко пружинисто поднялся на ноги. Вслед за ним из-за стола встал и генерал-полковник.
* * *Майора Шауру судил военный суд. За убийство при превышении пределов необходимой обороны.
«Льготная статья, — объяснил адвокат. — До двух лет лишения свободы. Скорей всего, дадут условно… Если, конечно, не будет привходящих обстоятельств!»
Но, судя по лицу отца потерпевшего и трех его приятелей, условным сроком дело не обойдется. Здоровенные, накачанные «быки» с бритыми бошками исподлобья рассматривали майора и ждали своего часа. Поправить решение суда для них — дело нескольких минут. Но Шауре было все равно. Он чувствовал себя виноватым. Потому что сейчас, по прошествии времени, в светлом зале заседаний, то, что произошло в темной аллее, воспринималось совсем по-другому.
— Мы просто гуляли, Олежек попросил у этого мужика… то есть у подсудимого закурить, — давал показания длиннолицый юнец, которого майор и не запомнил в тот роковой вечер.
— А он как даст ему специальным приемом, Олежек раз — и с копыт!
— Откуда вы знаете, что это был специальный прием? — без интереса спросил судья. Он был в черной мантии поверх военного мундира с погонами подполковника. Усталое лицо, резкие морщины — на вид ему можно было дать лет сорок пять, хотя опытный физиономист Шаура определил, что он на добрый десяток лет моложе.
— А чего тут знать? — оскалился длиннолицый. — Если бы просто ударил, ну разбил бы нос, и все! А тут — сразу насмерть, значит, боевой прием!
Пацан говорил грамотно, чувствовалось, что с ним репетировали. Вначале Шауру хотели подвести под другую статью — умышленное убийство, до двадцати лет. Адвокат туманно намекал, что отец убитого искал подходы к суду. Это и были те самые «привходящие обстоятельства». Наглядно это вроде бы не проявлялось. Подполковник вел процесс ровно и равнодушно: в принципе, картина была ясная. Другое дело, какой приговор он вынесет…
Но и это Шауру не волновало. Впервые в жизни он чувствовал себя убийцей.
— Скажите, подсудимый, эти мальчики представляли для вас опасность? — Адвокат потерпевшего выступал как непримиримый прокурор. — Вы сильный, опытный мужчина, десантник, а они дети! Посмотрите на них!
Зал возмущенно зароптал. Действительно, аккуратно одетые и сдержанные подростки выглядели вполне безобидно. Тем более что ножей у них сейчас не было. Да и того ножа тоже не нашли. Если судить по материалам дела, то мальчики были безоружны.
Шаура пожал плечами.
— Вы могли убежать? Ведь вы тренированный человек, вы бегаете марш-броски!
— Он не обязан убегать! — попытался заступиться адвокат Шауры, но как-то робко.
Шаура повторил свой жест. Ему хотелось, чтобы все быстрей закончилось.
— В принципе мог…
— Почему же вы убили беззащитного ребенка?!
Если бы на темной аллее зарезали Шауру, этот же адвокат с тем же самым праведным блеском в глазах защищал «ребенка», засадившего нож ему в сердце.
Майор молчал. Что тут ответить? Что его не учили убегать? Что его награждали за то, чтобы идти вперед на изрыгающие смерть стволы и убивать тех, кто за них держится? Что, вернувшись из кишащей опасностями южноамериканской сельвы в Москву, он еще не успел перестроиться на мирный лад и машинально сделал то, что следовало сделать для устранения угрозы его жизни?
— Отвечайте, подсудимый! — резко сказал судья, и Шаура понял, что его симпатии не на стороне товарища по военной службе. Впрочем, труп несовершеннолетнего подростка перевешивал весы Фемиды, и найти ему противовес было невозможно никакими словами. Если бы суд состоялся в той самой аллее через десять минут после происшествия — другое дело, но и тогда невозможно было оправдаться перед родителями и родственниками погибшего. А сейчас и подавно…
— Я не могу ответить на этот вопрос, — глухо произнес он и опустил голову.
— Нечего ответить! — выкрикнул адвокат потерпевшего.
Зал глухо зароптал. Родители погибшего, их друзья, бабушка и дедушка, соседи, сверстники — вот кто сегодня составлял здесь публику. И было нетрудно понять, как они относятся к подсудимому.
— Расстрелять его надо! — раздался истерический женский крик.
Шаура втянул голову в плечи. Если бы здесь сидели ребята из его отделения, атмосфера в зале была бы иной. И он бы чувствовал себя увереннее. Но «светить» бойцов специальной разведки нельзя. К тому же у них идет повседневная учебно-тренировочная работа, а участие в судебных заседаниях распорядком дня не предусмотрено…
— Суд удаляется на совещание для вынесения приговора…
Приставы вытеснили шумящих родственников из зала. Шаура со своим адвокатом остались на твердой полированной скамье за столом защиты. Майор старался не смотреть в сторону открытой двери, из-за которой на него бросали волчьи взгляды два бритоголовых качка. Они словно блокировали выход.
— Не нравится мне его настрой, — адвокат аккуратно причесал редеющую шевелюру и отряхнул пиджак от перхоти. — Может вызвать конвой и взять под стражу…
— Мне все равно, — вяло ответил Шаура. — Лишь бы скорей все кончилось.
В это время у входа в зал возник легкий шум.
— Куда прешь!
— Спокойно, детка!
Качки исчезли из дверного проема, и в зал быстро вошел плотный мужчина средних лет с уверенными манерами человека, привыкшего побеждать. Шаура узнал в нем «спеца» из КГБ, который когда-то читал им лекцию по тактике боя в здании. Как его фамилия? Ах да, Карпенко!
Вошедший быстро подошел к подсудимому, попросил адвоката оставить их наедине и без предисловий сказал:
— Я генерал-лейтенант Карпенко…
— Я вас помню.
— Вас уволили из подразделения, вы это знаете?
— Нет! — встрепенулся Шаура.
Хотя он и ожидал такого финала, но не думал, что он наступит так быстро.
— Вчера подписан приказ. Расконспирация, предание суду, ну и все такое…
— Вот, значит, как…
Шаура провел рукой по лицу. Новость взволновала его не меньше, чем ожидаемый приговор. Может, даже больше. Потому что разорвалась связь с боевыми товарищами, отцами-командирами, ответственной государственной службой… Показалось, что больше ничего не остается! Специальная разведка полностью заполняла его жизнь! А кто он теперь?
— Я предлагаю вам службу под своим командованием в составе специальной оперативно-боевой группы по борьбе с терроризмом, — неожиданно заключил Карпенко. — Ваше решение?
— Какое там решение… Сейчас за меня там решают! Вот вынесут приговор, может, прямо отсюда увезут в тюрьму…
— Нет. Вас оправдают.
— Что?!
— Вас оправдают. За отсутствием состава преступления. Я не силен в этом крючкотворстве, но вы защищались от нападения, вас не за что отправлять в тюрьму.
Шаура бросил на неожиданного заступника внимательный взгляд. Уж очень уверенно он говорил. И сюда зашел явно не потому, что проходил мимо.
— Вы так думаете?
— Нет. Я это знаю.
— Давайте подождем, чем это кончится.
— Не возражаю.
Через полчаса суд действительно оправдал майора Шауру как действовавшего в пределах необходимой обороны. Родственники погибшего возмущенно зашумели. Качки, скрежеща зубами, первыми выскочили на улицу, явно рассчитывая на реванш.
Карпенко похлопал оправданного по плечу:
— Видишь, у нас справедливый суд!
— Действительно, — Шаура вытер платком вспотевший лоб.
— Я даже не ожидал, что на судью так подействует моя речь, — самодовольно сказал адвокат.
