Светлана Воинская - Стервятница
— Так ты летишь?
— Не ради нее, ради тебя, — поспешил уточнить он.
Целый день они потратили на то, чтобы добиться от авиатора согласия взять их на борт. В Париже Феликс наблюдал испытания самолетов братьев Райт и конструктора Фербера, был знаком со знаменитым Брелио[15] и теперь критически осматривал самолет за самолетом. Здесь имелись французские «фарман» и «ньюпор», сделанные на заводе «Дукс». Феликс с сожалением прошел мимо. Кабина умещала лишь двоих, а ни он, ни Фред не были обучены управлению. Он смотрел на «моран», рекордсмена по высоте полета. Запакованный в ящик, он собирался двумя механиками за одиннадцать минут. К сожалению, «моран» не имел вооружения, а Феликс не хотел повторить судьбу Нестерова, вынужденного таранить вражеский самолет колесами.[16] Наконец, они подошли к русскому «Муромцу».
— Не бойтесь, на корабле есть «Максим». Малыш не раз продырявил «Фоккера» фрицев. — Пилот указал на стрелковую кабину в концевой части фюзеляжа.
— Парашюты?
— Такие изыски дороговато обойдутся.
— Не важно. Я заплачу.
Летчик пожал плечами. Кроме пилота и пассажиров на борту разместились три члена экипажа. Под ногами Фреда и Феликса оказалась подвижная кассета для сбрасывания осколочных бомб. Вскоре двигатели загудели, «Муромец» проехал по полю, набирая скорость, и взмыл в облака. Фред, нацепив рюкзак с парашютом, крикнул Феликсу в ухо:
— Надеюсь, ты не гадал ей и ничего не предсказывал?
Феликс мрачно промолчал, вспомнив демонстрацию познаний во френологии.
Глава 3
Вена встретила ее пасмурная и невзрачная, чужая, ветхая. На время войны люди забыли о городе. Ночью у Валерии начался приступ. Не смыкая глаз, Моника сидела у ее постели, обнимая скорчившуюся фигурку. Все тело малышки содрогалось от болезненного кашля, ее вырвало. Кашель, ужасный, непрекращающийся, сменялся полузабытьем. Утром появился врач, он мельком взглянул на испачканное кровью постельное белье и подсел к впавшему в обреченное оцепенение ребенку. Безразличие Валерии казалось Монике хуже жалоб и слез.
Доктор пробыл в комнате только несколько минут, а Моника все время чувствовала его странный взгляд. Это заставило ее присмотреться к нему. Она села в кресло, и не таясь, стала разглядывать почтенного целителя. Узнала. Доктор Борн. Отец Германа.
— Как поживаете, герр Борн?
Он вздрогнул, но не поднял глаз, собирая свой сундучок.
— Все хорошо, спасибо, все хорошо, — и поспешил уйти.
Проводив его, Моника вернулась в кресло, забралась вместе с ногами, кутаясь в шаль. Маленькое гнездышко. Ей хотелось уснуть, как путнику в стужу, когда гибельный холод умеряет ток крови.
Валерия медленно засыпала. Снова хватать ее, бежать, прятаться? В чемодане лежит пистолет. На сборы минимум полчаса. Следовало предложить врачу денег за молчание, за два часа молчания, за сутки молчания. Валерия… Исхудалая, бледная, слабенькая… Смерть так крепко держит свою жертву. Словно смеется над Моникой, над ее жалкими попытками добыть рецепт жизни, достать живую воду. Вот и сейчас не насмешка ли, что ее посетил именно отец Германа?
Сколько прошло времени? Час? Пора… Пришло время принимать гостей. В ответ на ее мысли по квартире разнеслась трель звонка. Моника медленно встала. Каждый шаг навстречу «заклятому другу» отдавался в ее голове гулким эхом. Дверь показалась ей очень тяжелой, но она без скрипа отворилась.
— Я знал, что ты вернешься, Моника. — Патрик вошел в квартиру с огромным букетом роз.
— Патрик! — она ругала себя за то, что обрадовалась. Предатель! Когда-то он и пальцем не пошевелил, чтобы спасти Фреда и Ромео. Но неужели она ждала от него этого? Допускала мысль, что такое возможно? Нет, относительно Патрика у Моники никогда не было иллюзий.
Два года не прибавили Патрику ни грамма, ни морщинки. Пиджак также висел на тощих плечах, на костлявых руках червяками вздулись вены. Хвастливые губы приоткрылись, сейчас с них сорвется поток новостей о том, как ему прекрасно живется на свете.
— Собирайся! Ты переезжаешь. Ко мне. Чем скорее ты соберешься, тем проще, — он прошел в комнату и наблюдал, как она кидает в чемодан вещи. — Старик Борн удружил мне — после визита к тебе зашел проведать моего отца. А, ты ведь не знаешь… Отец парализован. Когда нас всех арестовали, у него случился удар. Он просто потерял дар речи! Когда научился говорить, первой своей фразой просто услал меня в Париж — учиться.
«Зачем Патрик вернулся?» — промелькнуло у Моники в голове. Он захлопнул чемодан и щелкнул замками. Когда Моника подняла Валерию, та еле слышно застонала. Укутанную в одеяло, она понесла ее в автомобиль. Черный «хорх» тронулся с места.
— Здесь все просто изменилось. Ты знаешь, Герман служит в полиции.
— Догадываюсь. В Праге он разыскивал меня.
— Да, у него на тебя зуб. Он просто не любит умных женщин. А ты ведь умна, как дельфин.
Скромные лучи пронизывали небо, улицы оживились. Но Вена была уже не той, какую она помнила. Война оставила здесь свой плесневелый след. Пустые дома, заколоченные лавки, очереди к молочнику, неубранные тротуары. Казалось, даже позолота дворцов потускнела.
— Потому ты везешь меня к себе?
— Просто пока ты у меня, ты в безопасности. Послушай… Ты помнишь того итальянца — Монти? Герман теперь может просто соревноваться с ним. Они поделили Вену пополам. Здесь всюду его шпионы.
Автомобиль выехал на ту самую улицу. Вдали возвышалась серая башня-маяк, сторож нищеты. Вот и дом. Ветер играл занавесками, другими — новой модной расцветки, ограду перекрасили. Другая, темного дерева дверь вела в чужой мир.
— Они переехали, — известил Патрик. — Кстати, Герман не живет у отца.
Из-за поворота показался особнячок семьи банкира.
— Я так и не видела бассейна.
Они вышли. Дальше, среди череды домов-близнецов терялось жилище герра Борна. Патрик позвонил. Знакомый холл, лестница, картины. В семействе банкира мало что изменилось. Только одно… В доме появился лифт, необходимая вещь для человека на коляске.
— Патрик, твой отец позволит тебе?..
— Отец? Старый маразматик! Он мне просто надоел! Конечно, ты будешь стоить мне некоторых неприятностей. Каждый день он грозится подписать чек, по которому все средства банка переводятся в фонд пожертвований армии. Раз в неделю у нас обедает какой-нибудь из военачальников, что докладывает ему, будто императору, о ситуации на фронте. Они просто всерьез уверены, что когда-нибудь отец осуществит свое намерение. Но я-то знаю, что это блеф. Блеф, чтобы держать нас в узде. Этот чек, уже заполненный, лежит на его столе. Нашей мумии стоит просто поставить отпечаток пальца, вывести подпись он не может… И через несколько часов у доблестной армии появится еще несколько пушек.
Вечером Патрик вошел к ней.
— Моника, я еще не сказал тебе… Твое лицо… Ты выглядишь просто сказочно! — он протянул ей плоский круглый футляр. Она равнодушно открыла его. На бархатном дне покоилось колье из желтых бриллиантов. Патрик, как всегда, разбрасывался деньгами. — Позволь мне…
Он намеренно коснулся ее шеи. Ему казалось, что это должно быть эротичным, должно быть… Получился неуклюжий мазок холодных пальцев. Его пальцы совсем не хотели дотронуться до нее. Патрик желал ее не телом — мозгом, своим вечно все подсчитывающим умом. И она — всего лишь добро, коим надо завладеть. Следует только делать вид, что он уже обладает ею… Моника обернулась и обняла его. В гостиную они спустились, держась за руки.
— У нас гости, — сообщил он. — Угадай, кого я встретил у Германа?
Ну, конечно. Герман… Как же не похвастаться новым приобретением?!
В гостиной она увидела Ромео. Он отрастил рыжеватую бороду. На столике перед ним стояла рюмка и бутылка коньяка, Ромео медленно раскуривал сигару. В кресле напротив расположился Герман, бледный и напряженный.
— Боже, неужели мы снова в сборе! Просто как в прежние времена.
— Фреда не хватает, — улыбнулась Моника и осторожно села рядом с Германом. Она почувствовала, как тот подобрался, и попросила служанку принести чешского пива. Когда-то они пили его на крыше. Услышав ее заказ, Ромео насмешливо поморщился и осушил очередную рюмку.
Патрик не выпускал ее пальцев, то и дело дотрагивался до ее волос, и Моника отвечала ему долгим взглядом. Ромео задумчиво смотрел на них, в его усмешке проскользнуло что-то похожее на жалость.
— Расскажи о Париже, Патрик, — попросила она.
— Там столько обанкротившихся, «мертвых» предприятий! Такой труп можно продать по кускам…
— Моника, захотелось в Париж? Тебя снова потянуло путешествовать? — ядовито спросил Герман. — Прага, Лондон…
— Россия.
— Так эти бриллианты оттуда? Твои запросы помельчали. Глаз Анубиса, это я понимаю!
