Михаил Климман - Затерявшийся в кольце бульваров
Погруженная в свои мысли, Лена не замечала, что напротив нее уже несколько минут стоит и с интересом, а может быть даже некоторой завистью, разглядывает ее симпатичная, улыбчивая толстушка (сейчас она, правда, не улыбалась), известная читателям как «тетя Люда».
ГЛАВА 37
Бутылки нужно было приносить в кафе, к Маше. Она все время подтрунивала над Дориным, похоже, ее удивляло, что здоровый мужик, не похож на алкаша, а занимается всякой ерундой. Наверное, Маркиз не рассказал ей обо всех перипетиях жизни Андрея, а сам Дорин тем более не стал этого делать.
Он остановился на дорожке, пытаясь представить себе, где в этом сквере он «распивал» бы, если бы ему пришла в голову такая странная мысль. Вот здесь за кустом подходящее место. И здесь, слева от маленькой будочки, стоящей неизвестно для чего. В одном случае он угадал, призом стали две бутылки из-под «Балтики». В другом – повезло меньше: здесь явно гуляли девочки и оставили пустую бутылку из-под итальянского шампанского. Яков, правда, велел брать все, лишь бы небитые. Зачем, непонятно, если принимают только российскую посуду, как объяснил ему конкурент – седой, потрепанный старик в офицерской шинели. Они молча разделили сквер, Дорин взял себе часть подальше от метро.
Уже сильно хотелось есть, в пустой от голода голове перекатывались две мысли. Первая была длинная и сложная: Дорин попробовал найти сравнение событий последних дней. Два дня назад он побирался возле метро, вчера его пригласили для консультаций в администрацию президента, сегодня он собирает бутылки в сквере. Качели, да, пожалуй, качели, особенно если завтра он попадет на встречу с Дудоладовым.
Вторая мысль была короткая и какая-то сонная – Андрей никак не мог вспомнить, рассказывал ли он Маркизу свою идею с париком, прикрывающим ухо, или нет? Вроде – не рассказывал, но с другой стороны, он сегодня очень плохо помнил, что происходило в те дни. Может, Яков сам придумал эту идею?
Дорин наклонился, чтобы поднять с земли какой-то странный предмет, показавшийся ему любопытным, когда почувствовал, что сзади кто-то есть. В последние дни у него иногда неизвестно откуда стало появляться ощущение настоящей или мнимой опасности. Может быть, та собачья жизнь, которую он вел теперь, пробудила в нем какие-то защитные инстинкты?
Он резко выпрямился, так что взвыли от боли ребра, намереваясь попасть стоящему сзади человеку головой в лицо, но никакой преграды не встретил и, потеряв равновесие, чуть не упал. Едва устояв, Андрей собрался повернуться назад, когда услышал голос Маркиза:
– Ты с этой работой все радости земные забудешь. – Яков стоял чуть в стороне, уперев одну руку в бок, а во второй держал диктофон. Было непонятно, видел ли он неуклюжий маневр Дорина и увернулся или просто ничего не заметил. – Пошли-ка обедать, комсомолец. Что это у тебя?
Они направились к летнему кафе. Андрей протянул Маркизу поднятый с земли кусок металла. Тот посмотрел на него и хотел выкинуть, как бесполезный. Однако Дорин не дал этого сделать:
– Отдай мне.
– Зачем, металлолом мы пока не собираем.
– Это – не металлолом, – возразил Андрей, – это цубо. Деталь от катаны, японского меча.
Он почему-то вспомнил, как два года назад, когда еще работал бортпроводником, искал в Сингапуре какой-нибудь предмет, чтобы можно было прийти к тогда еще малознакомой Лене в магазин, чтобы как-то продолжить знакомство. Этих цубо там было навалом, и он так и не смог выбрать ничего подходящего.
– Старое? – спросил осторожно Маркиз.
– Что? – не понял Дорин.
– Цубо, это самое.
Маша принесла им по миске супа и тарелку с хлебом.
– Я не уверен, что верно говорить – «оно», хотя не знаю, как правильно, – Андрей с наслаждением отхлебнул горячего варева, – а по времени, я думаю, восемнадцатый век. Видишь, тут накладка бронзовая – ящерица, обезьянка. Совсем старые «цубо», как объяснял один парень, должны быть очень простыми, а совсем поздние, наоборот, – очень навороченными.
Маркиз отложил свой диктофон, взял в руки железку, еще раз осмотрел, потом положил, взглянув на Дорина с уважением:
– А сколько стоить может?
– В магазине я бы пытался продавать такой предмет, – Андрей задумался, – долларов за восемьсот, только где я и где магазин? Ты, кстати, почему у меня про книгу свою не спрашиваешь? Она ведь тоже денег стоит.
– Да вот все думаю взыскать с тебя полную стоимость, – немедленно отозвался Яша, – только решить не могу – бутылками брать пустыми или «цубами». Послушай лучше, что я сегодня записал.
Он нажал на какие-то кнопки на своей игрушке, и оттуда вдруг стали доноситься резкие, ритмичные звуки, показавшиеся Дорину странно знакомыми.
– Что это? – спросил он. – Новая форма рэпа?
– Бедный ты человек, Андрей, – вздохнул Маркиз, – кто избавит тебя от самого себя – до мозга костей горожанина? Ты уже не «homo sapiens», ты – часть заводской кирпичной трубы.
– Чего ты его ругаешь? – вмешалась Маша, ставя им на пенек тарелку с мясом и миску с винегретом. – Он сидит тихо, ни к кому не пристает. А как бутылки собирал, я аж загляделась: встанет, посмотрит по сторонам, что-то прикинет, потом идет и обязательно что-нибудь находит.
– Ты давай, заступница, не лезь, – цыкнул на нее Яков, – человек до чего дошел: хор лягушек на болоте за попсовую музыку принял.
– Лягушек? – захохотал Дорин. – Не может быть. Ну-ка включи еще разок, давай послушаем.
Действительно, теперь Андрей слышал это совершенно отчетливо – квакали лягушки. Маша принесла им чаю, Дорину – нормального, Маркизу – специального, в личной, почерневшей изнутри кружке. Он в знак признательности провел ей рукой по ягодицам. Она не стала уворачиваться, подождала окончания процедуры и направилась к кафе. Похоже, их связывала не только история с поступлением Машиного сына в институт.
– А почему ты один, Яш? – отчего-то спросил Дорин. – Место жительства у тебя постоянное, человек ты – неглупый, коммуникабельный и совсем не старый. Есть, я уверен, не одна сотня женщин, которые тебя бы с удовольствием усыновили.
– Одиночество, – рассудительно ответил Маркиз, – есть высшее состояние, которое Бог даровал человеку. А женщина? Что ж, если повезет и встретишь женщину с мягкими руками, то она будет тебе, как глоток воды в Сахаре, как острый соус к одиночеству. Приправа делает блюдо вкусней или, наоборот, портит, но заменить не может.
– А как это – с мягкими руками? – удивился Андрей.
– Представь, – ответил Яков, – приходит к тебе медсестра, делает укол. Опытная, умелая, но остается синяк. А другая делает, и ты ничего не чувствуешь, никакой боли. Потому что у нее – мягкие руки. Да ну их всех, – он блаженно потянулся. – Слушай, я тебе лучше анекдот расскажу. Приходит письмо в «Комсомольскую правду», еще при большевиках. «Пишет вам Таня Иванова из города Кукуевска. У меня очень некрасивое лицо и плохая фигура, поэтому мальчики со мной не гуляют. Посоветуйте, дорогая редакция, что мне делать?» А редакция ей отвечает: «Не расстраивайся, Таня, главное в женщине не лицо и тело. Главное – душа. Вон Наденька К. каким мордоворотом была, а какого парня отхватила?» Все, арбайтен.
Дорин поднялся, отряхнул рукой пенек и двинулся в глубь парка.
– Ты слышал, – спросил его в спину Яша, – что памятник «Рабочий и колхозница» на части разобрали?
– Слышал, – отозвался Андрей. И задал явно ожидаемый Маркизом вопрос: – И зачем это?
– Следующий шаг будут делать.
После обеда повезло меньше. Андрей нашел только пять бутылок. Правда, приближалось время, когда народ двинется с работы и тут наверняка можно будет что-нибудь надыбать. Он присел на лавочку отдохнуть.
И не стал поворачиваться на звук затормозившей за спиной машины. Краем глаза он видел, что это серая десятка, но не мог понять, зачем ей здесь тормозить – ни перехода, ни остановки, ни прохода в сквер за спиной не было. Андрей пошевелил ногами и сполз по скамейке пониже, чтобы не видно было его макушки, торчащей над спинкой. Просто так, на всякий случай.
ГЛАВА 38
«Этого не может быть, – уговаривала себя Лена, – не может быть, чтобы мой Андрей, такой славный и смешной, совсем мальчишка, побирался, просил милостыню у кого бы то ни было. Не может, не может…»
Но в глубине души она понимала, что это правда – такую дикость, нелепость нельзя выдумать, она слишком бессмысленна, чтобы быть чьей-то фантазией.
Они с Печориным медленно двигались по направлению к метро, и Андреевская в наступающих сумерках до боли в глазах всматривалась в череду киосков, в людей вокруг, в толчею у подземного перехода в надежде увидеть знакомый профиль.
Сначала там, в костюмерной Останкино, Лена заметила женские туфли на низеньком каблуке, которые долго стояли перед ней. Она медленно подняла глаза. Невысокого роста полная женщина с привыкшими к улыбке глазами пристально, не моргая, смотрела на нее.
