Георгий Ланской - Не умирай в одиночку
– Валерий Яковлевич, – затараторила Дашка, – вам тут девушка звонила та, позавчерашняя, из газеты. Просила передать, что статья готова. Она нам ее на электронный адрес сбросила и хотела с вами согласовать какие-то моменты.
– Телефон она оставила? – прервал я Дашины излияния.
– Оставила. Вот…рабочий и домашний, – Дашка продиктовала телефоны. Один показался мне знакомым.
– Хорошо, я ей перезвоню, – проинформировал я Дашку и отключился. Выйдя в меню на сотовом, я вошел в функцию «пропущенные звонки», и увидел только что названный Дашкой номер. Значит, мне звонила Юлия.
Любимая стерва чата.
Гюрза.
Я набрал номер, но там никто не ответил. На часах было уже шесть тридцать вечера, так что по всей вероятности сотрудники редакции, откуда звонила Юля, разошлись по домам. Я позвонил ей домой, но там тоже никто не взял трубку. Тогда я набрал номер ее мобильного.
– Да? – глуховато ответила мне она после третьего гудка.
– Привет. Это Валерий Беликов. Говорят, ты мне звонила?
Юля рассмеялась.
– Вы удивительно проницательный, Валерий Яковлевич. Вам действительно звонила я. Статья готова, но мне нужно, чтобы ты на нее взглянул. Есть там два момента, которые мне нужно уточнить, ну и так… Почитаешь, оценишь стиль и содержание…
– Завтра реально? – осведомился я.
– Реально. Я теперь девушка свободная, так что никто не указ…
В голосе Юли прозвучала горечь и досада. Она замолчала.
– Что-то случилось? – осторожно осведомился я.
– Много чего, – неживым голосом ответила она. – Но это абсолютно не относится к нашим с тобой делам. Значит, до завтра? В шестнадцать ноль-ноль будет удобно?
– Будет, – сказал я, а потом спохватившись, добавил, – удобно, в смысле. Приходи в любое время.
Она рассмеялась.
– Хорошо, я приду к четырем. До завтра.
– До свидания, – машинально ответил я и услышал короткие гудки. Как щелчок по носу. Мол, не зарывайся, мужчинка, помни, с тобой говорит она, королева ночи, великая и ужасная…
Ты чьих будешь, смерд?
Смерд постоял еще немного, а потом пустился в пляс, в обнимку с мангалом. Артем ошалело смотрел на папашу, которого вдруг внезапно поразил приступ буйства, а потом сам начал повизгивать, пританцовывать и даже добежал до машины, чтобы врубить там на всю катушку какую-то огалделую музыку.
«Черные глаза, лишь только о тебе мечтаю! Черные глаза, Черные глаза!» – орал певец вперемешку с кваканьем Бешенного лягушонка Алекса. Кажется, эти дикие сочетания назывались модным словом ремикс. Безжалостно испорченное минуту назад настроение вдруг вновь воспарило к небесам. День заблистал своими красками, несмотря на промозглый холод и серое, уже чернеющее небо. Мне показалось, что в глубину серых туч прямо с моего участка ударил мощный сноп радуги, разбрасывая серые комковатые тучи в разные стороны.
Мы с Артемом еще немного поплясали под разудалые песнопения существа по имени Верка Сердючка, утверждавшей, что «Любовь вам не трали-вали, любовь для того, чтоб ее получали», зажгли мангал и весело нанизали на шампуры душистые куски мяса. Почуяв настроение отца, Артем ластился и немедленно заручился моим обещанием подарить ему МП-3-плеер, а то «у Гошки есть, а я как лох хожу с дисковым. Еще бы с кассетным ходить, ва-а-а-аще как чмо в ботах».
Мясо жарилось, а дрова потрескивали с залповыми звуками. Артем вспомнил, что на чердаке осталось несколько ракет с нового года. Мы так и не запустили их по причине того, что Яна явилась на дачу, чертя по сугробам полами своей норковой шубы и забрала сына домой. Я милостиво согласился их запустить сейчас, хотя до нового года оставалось еще около двух месяцев. И мы, наверное, даже запустили бы эти ракеты, хотя они наверняка отсырели и могли взорваться совсем не так, как планировалось. Но планам не суждено было сбыться.
За воротами настойчиво просигналила машина. Тогда я не подумал, кто может приехать сюда, поздно вечером и бездумно отправился к воротам. И только когда я отпер калитку и вышел наружу, увидев у светлого «Фольксвагена» точеный силуэт с не по фигуре большим бюстом, я понял, что праздник кончился.
Радуга съежилась и пригнулась к земле. Сердючка захлебнулась своей песней. Даже запах жарящегося шашлыка уже не казался таким пленительным. Женщина у машины шевельнулась и приняла, как ей показалось, изящную позу.
– Привет, – томно произнесла она. – Надеюсь, я не помешаю?..
ГюрзаМоя бабушка любила повторять одну поговорку.
«Пришла беда – отворяй ворота».
Если прежде я никогда не задумывалась над смыслом этого высказывания, то именно в тот день приняла, что правы были наши предки, придумывая те или иные выражения и поговорки. А, может быть, ничего они не придумывали. Просто так получалось, а они подмечали и несли мудрость своим далеким, но глупым потомкам. Вроде меня…
Пашкино барахло я собрала в узел в тот же вечер, после ухода Никиты и Сашки. Поревела немного, а потом принялась с ожесточенной яростью швырять пиджаки и брюки в наволочку, с мстительным удовольствием комкая ни в чем не повинную материю. Представляю, как его мамочка будет все это отглаживать… Полночи потребовалось, чтобы отделить его бумаги от моих. Я сгребла их в кучу и выставила на балкон. Лоджия у меня застеклена, так что ничего им не сделается. Ну, а если слегка отсыреют, это абсолютно не мое дело. Туда же полетела наволочка с одеждой. Наволочка, кстати, тоже была Пашкина. Я добавила к куче барахла пару постельных комплектов, которые презентовала его сердобольная маменька, видимо считавшая, что ее драгоценный сыночек у меня спит на голых досках. А тут еще проклятая рекламная статья висела надо мной как утюг…
Со статьей, я, кстати, расправилась довольно быстро. Ярость и обида просто переполняли меня, И я не нашла ничего лучше, чем излить их в нужном направлении, долбя по клавишам компьютера. И только закончив писать, я решила ненавязчиво поинтересоваться, где же обрела приют моя сестрица. Склонив к дипломатическим поискам нашу общую знакомую, я вскоре знала правду.
Наташка, как выяснилось, приют себе нашла быстро. Она отправилась к своему Хосе, где ее встретили с распростертыми объятиями и даже заплатили за такси. К моему удивлению, она не отважилась рассказать, какая я оказалась гадина, и за что я выставила ее за дверь. Видимо, опасалась, что в отместку я сообщу Хосе, чем Наташа занималась на моем диване с моим мужиком. Вот так я одним махом лишилась и сестры, и мужчины, можно сказать любимого. Уже под утро, когда я ложилась спать, я робко понадеялась, что на этом мои злоключения закончатся. Как же!
На работу я безнадежно проспала и влетела в кабинет как раз перед носом у шефа, который тоже опоздал, но успел таки заметить мой поздний приход. Правда, сказать он ничего не решился. На работе ко мне уже давно пригляделись и по одному только моему виду поняли, что для собственной безопасности ко мне лучше не приближаться.
В половине второго выяснилось, что репортеришка, громогласно называющий себя спортивным комментатором, не подготовил нам материал. Я взвилась на дыбы, наорала на него, а заодно и на некстати выползшего из кабинета шефа. Полосу нужно было сдавать сегодня, в крайнем случае, завтра с утра. Репортер бил себя в грудь и клятвенно уверял, что завтра с утра полоса будет лежать у меня на столе, во что я, естественно, не поверила. Слишком уж часто нам с верстальщиками приходилось засиживаться до часу ночи из-за этого надутого павлина, возомнившего, что он лучше всех разбирается во всем на свете, особенно в футболе.
Накричавшись, я ушла к себе и хмуро уставилась в стенку. Ромка повернулся ко мне вместе с креслом, Ленка тоже перестала копаться в грудах купонов с объявлениями.
– Чего делать будем? – уныло спросил Ромка. Ленка вздохнула. Еще бы! Я отлично их понимала. Три недели назад мы точно так же ждали спортивную полосу и уехали из редакции в три часа ночи. Причем на следующее утро мы вынуждены были прибежать к девяти, так как на нас висела еще программа телевидения, а сверстать ее в другой день не было никакой возможности.
– Этот вонючий гоблин что-нибудь сказал? – осведомилась Ленка. Я фыркнула.
– Можно подумать, он будет связываться с Бреевым. Бреев побежит жаловаться учредителям, те надают по шапке Андрею, а он заточит зуб на нас, как будто мы во всем виноваты. Или я не права?
– Права, – выдохнула Ленка. – А нам, я так поняла, ночевать тут? Когда он полосу сдаст?
– Обещал завтра утром. Но ты же его знаешь. Утро у него, как у всякого богемного существа понятие относительное. Оно начинается тогда, когда он просыпается. А глаза продерет он ближе к обеду.
– К обеду? – подскочил Ромка. – Да мы к обеду должны будем уже сдать на пленки все, включая телепрограмму. Когда я это буду делать?
– Да понимаю я все, – раздосадовано ответила я и потянулась пощупать чайник. – Не видишь, думаю, как выкручиваться будем. Была бы это другая полоса, я в момент наковыряла бы с Интернета каких-нибудь материалов. Но тут другое дело. Даже если я поставлю перепечатку на полосу, Бреев принесется в самый последний момент, и будет орать, чтобы мы срочно все снимали и ставили его нетленки. А не снимем, он побежит стучать, как Павлик Морозов.
