Владимир Колычев - Невеста мафии
Какое-то время плащ держал влагу, но в конце концов потек и он. Я промок и продрог до самых костей, проклиная своих врагов, которые достали меня и здесь, в этой заповедной таежной глуши. Если дождь – проклятье, охраняющее их золотые копи, то, значит, цель моя где-то рядом. В это сейчас я еще мог поверить, но меня душили сомнения в том, что я смогу добраться до Пальмира, который в эту ночь казался мне фигурой мистической и мифической одновременно.
Дождь лил всю ночь, а к утру только усилился. Но в предрассветных сумерках, за ливневой завесой я различил вдруг силуэты своей железной старушки. Моя машина стояла в стороне от залитой водой дороги, на совершенно сухом месте. Трясущейся рукой я нащупал в кармане ключи от нее, которые с отчаяния чуть не выбросил в холодную хлябь. Забыв о больных ногах, подхватив с земли тяжеленный и чмокающий водой рюкзак, с восторгом сбежавшего из тюрьмы узника я бросился к своей родной и такой милой сердцу «японке».
Забравшись в машину, я первым делом сунул ключ в замок зажигания, с замиранием провернул его. Стартер тихонько хрюкнул и запустил двигатель. Никогда я еще с таким упоением не слушал шум работающего мотора.
Двигатель прогрелся, и в салон стал поступать теплый воздух. Даже в бане я не испытывал столь ярко выраженного термального удовольствия. Я разделся догола, наслаждаясь жаром автомобильной печки. На водительское кресло лег, а на спинке пассажирского развесил одежду, на заднем сиденье разложил содержимое своего рюкзака…
Я вскипятил чай, позавтракал сухой кашей и, разомлев от удовольствия, провалился в сон.
Разбудил меня шум тракторного мотора. Я даже видел, как бульдозер важно проплывает мимо, волнами разгоняя грязную жижу. Сейчас он остановится и возьмет мою машину на буксир, и тогда мы будем вместе месить дорожную грязь. А если не остановится?
В ужасе, в липком каком-то поту я открыл глаза, вскочил с кресла, дикими глазами глядя на дорогу. Но никакого бульдозера не увидел. Звук работающего двигателя слышал, но это шептал на холостом ходу мой движок.
От включенной печки в салоне было жарко, а от испарений – душно. Этим и объяснялся мой липкий пот на горячем, как мне показалось, лбу. По той же причине меня хватил и озноб. Ничего, сейчас попью чаю, и мне станет легче. Воды в пятилитровой бутылке оставалось всего на три-четыре кружки кипятка. Можно было сходить к реке: дождь уже закончился. Но на свежем воздухе холодно, зябко, и я решил пополнить запасы воды в следующий раз. Тем более что сейчас мне очень хотелось спать.
Я вскипятил воду, бросил в кружку уже побывавший в употреблении пакетик чая – для экономии. Кипяток согрел меня изнутри, снял озноб, и, скрутившись калачиком на разложенном кресле, я снова уснул.
Ночью меня снова разбудил шум трактора. Я видел, как мечутся по салону лучи автомобильных фар, как люди открывают двери машины. Бровастый мужчина с пышными усами коснулся моего плеча, и я… проснулся.
И снова никакого трактора на дороге, и людей не видно. Могильная тьма вокруг и мертвая тишина – как будто не в машине я, а в гробу. Не слышно, как работает двигатель… Все правильно, в баке закончился бензин. Но ничего страшного, в багажнике целых две канистры, сейчас поднимусь, наполню бак.
Но выйти из машины не позволила болезненная слабость. Она навалилась на меня, вызвав ломоту в суставах, прижала к креслу. А изнутри меня всколыхнул горячечный озноб. Я натянул на рубашку высохший шерстяной свитер, плотно закутался в плащ. Это согрело меня настолько, что нежелание двигаться пересилило потребность в жаркой автомобильной печке.
Было уже светло, когда в горячечном тумане я увидел длинноносый «сто пятьдесят седьмой» «ЗИЛ» с очень высоким клиренсом и укороченной будкой за деревянными бортами. От грузовика ко мне шли люди в брезентовках с поднятыми капюшонами, заглядывали в мою машину, трясли меня. Но я не реагировал, потому как понимал, что все это – плод охваченного жаром воображения. Я слышал, как люди переговариваются друг с другом, но слов не разбирал, потому как их голоса звучали в моей голове сплошным гулом. Да и незачем знать, о чем они говорят, все равно это бред. Меня вытащили из машины, посадили в кабину грузовика. Я слышал, как хлопнула дверь, на этом весь мой горячечный сон и закончился.
Но в следующий раз я проснулся в какой-то комнатке со стенами из тесаного бревна и потолком, колоритно отделанным древесной корой. Одна стена, правда, была из кирпича, оштукатуренная и побеленная, но я догадался, что это тыльная часть печки. Я мог касаться ее рукой, но и без того чувствовалось тепло. Резной карниз над окошком, занавесочка с узором, стекла блестят чистотой, но, удивительное дело, между рам – целая залежь дохлых комаров. Увы, но были здесь и живые кровососы, правда, жужжали они как-то вяло, без охотничьего задора и не кусались. Может, потому, что в затхлом воздухе сильно пахло свежей хвоей и травяными отварами.
Я мог изучать нежданную среду нового своего обитания, замечать подробности, например, домотканый рушник вокруг иконы Божьей Матери с потемневшим от времени ликом. И все потому, что я совершенно не чувствовал себя больным. Ни жара в крови, ни ломоты в костях. И голова соображала ясно. Я сразу понял, что «сто пятьдесят седьмой» «ЗИЛ» вовсе не приснился мне и в кабину меня сажали наяву. И в этом доме я оказался потому, что мир не без добрых людей.
Я лежал на кровати в одних трусах, на чистом белье, под тонким верблюжьим покрывалом. Голова чешется, за ушами какая-то жирная слизь, в глазах липкая бяка, щетина как минимум трехдневной давности, дыхание такое, будто я с детства питался падалью и никогда не чистил зубы. Плюс запах немытого тела, который меня коробил, но, признаться, в отчаяние не повергал.
Что-то похожее на это чувство я испытал, когда в комнату вошла круглолицая, румяная красавица с длинной темно-русой косой. Статный разворот плеч, прямая спина, ноги сильные, длинные, бедра широкие. Из-за своей полновесности бюст был заметно подвержен влиянию гравитации, но в целом все – очень даже ничего, даже более того. Ей очень бы подошел фольклорный, шитый узором сарафан, но на женщине была обычная футболка с надписью по-английски, старые джинсы-варенки, модные в начале девяностых годов прошлого тысячелетия. На вид ей было лет тридцать. Свежая, сочная, как сорванный с ветки зрелый плод. И пахло от нее вишней и тертыми листьями.
– Ну, вот и проснулся, – с застенчивой улыбкой, но без всякого смущения во взгляде сказала она.
– А разве я спал? – сказал я, пытаясь скрыть свой плотский к ней интерес.
Женщина приютила меня, выходила, возможно, даже с того света вытянула, а я к ней вот так, по-скотски. А ведь всему виной было то, что я чувствовал себя совершенно здоровым. Можно было бы даже сказать, что заново родился, но ведь младенцы не в состоянии испытывать желания, подобные тому, которое тяготило и вместе с тем окрыляло меня.
– Да, ровно четыре дня и четыре ночи.
– Три дня и три ночи, – с дружелюбной улыбкой сказал я. И тут же внес оговорку: – В сказках так говорят, три дня и три ночи, в тридевятое царство, в тридесятое государство… У меня такое ощущение, будто я в сказке оказался.
– Ну, какая уж тут сказка.
Женщина приблизилась к моей кровати, отвела в сторону взгляд, но протянула ко мне руку, приложила крепкие, но при этом нежные пальчики к моему липкому лбу. Вот тут-то я и сжал досадливо губы. Ведь она видит, какой я мятый, чувствует, как дурно от меня пахнет.
– Температуры нет… Еще вчера ее не было, – сказала она.
– Да я здоров, как бык! – взбодренно протянул я, отвернув от нее голову, чтобы не пахнуть на нее кариесно-утробным духом.
Мог бы подняться как минимум на локоть, но не стал этого делать, чтобы из-под одеяла на нее не дунуло.
– Охотно верю, – улыбнулась она.
И вдруг вышла из комнаты, хотя у меня уже возникла уверенность, что нас обоих ждет приятный разговор.
Впрочем, разговор не обошел меня стороной. Только красавица ушла, как только появился крепкого сложения мужик с широким, но рыхлым, в крупных оспинах лицом. Не красавец, но мужским духом разило от него, как нечистой силой от черта рогатого. Мощные натруженные руки, крепкий пивной живот, основательная, хотя и слегка косолапая походка. Глядя на меня, он бесцеремонно зевнул, обнажив желтоватые от табака зубы, и всей пятерней почесал волосатую грудь в вырезе майки, некогда голубой, а ныне исстиранно-серого цвета.
– Ты на мою жену не заглядывайся, – сказал он беззлобно, но без всякой двусмысленности. – Я ведь хоть и при исполнении, а зашибить могу.
– При исполнении?
– Да, местный участковый, старший лейтенант Давыдкин. Василий Тимофеевич.
Он пытливо смотрел на меня сквозь настороженный и вместе с тем насмешливый прищур. Как будто ждал, что я начну плести лапти из камыша.
Разумеется, Василий не мог оставить без внимания мои документы. А там, кроме паспорта, служебное и отпускное удостоверения. Да и пистолет у меня был под курткой в кобуре… Хорошо, что глушитель я догадался спрятать далеко-далеко.
