Дж. Коннолли - Слоеный торт
Каждый хочет водить с тобой знакомство. Иногда и недели достаточно, чтобы маленький бизнес превратился в огромное предприятие. Поэтому нужно всегда держать ухо востро, чтобы не упустить своего и соответствовать стремительно растущему рынку. Я слышал, все обстояло еще серьезнее и кровопролитнее. Войны таксистов переросли в войны контрабандистов. Набрав силы и союзников, создав мощную сеть таксопарков, Тревор двинулся прямиком к торговле наркотиками. Одно влечет за собой другое. Конкурентов устраняли, некоторые пропадали без вести. Если в определенных деловых кругах становилось известно, что ты кого-нибудь пришил, с умыслом или по неосторожности, ликвидировал соперника или убрал с дороги неугодного коллегу, это нисколько не вредило твоей репутации.
Слышатся шаги Мэнди. Она спускается по лестнице. Тревор прикрывает пальцем рот и едва заметно подмигивает. Она достает блюда из духовки и ставит их на стол, одновременно опуская лапшу в вок. И как только ей удалось все это приготовить?! Должно быть, девушка – просто какой-то гений кулинарии. Здесь вам и карри из королевских креветок с кокосом и листьями лайма, и рис с жасмином, и филе рыбы, запеченной с имбирем и зеленым луком, и соте из цыпленка и говядины, и тайский салат с арахисовым соусом. Тревор откупоривает бутылку вина, ставит на стол воду. Просто пир какой-то!
– Вы так питаетесь каждый вечер?
– Да, если только не выезжаем куда-нибудь в ресторан. Почему бы и нет? – отвечает Мэнди. – Вот он, – кивает в сторону Тревора, – все это может съесть один, без посторонней помощи. Если уж еда нам необходима для жизни, то пускай она будет вкусной.
Мы приступаем к трапезе.
– У тебя такой же бизнес, как у Тревора? – интересуется она.
– Да, – отвечаю я. Интересно, что она имеет в виду: торговлю наркотиками или таксопарк. Некоторые рассказывают женам все, другие – ничего. Уверен, Морти даже имени не назвал бы своему Ричарду, если бы думал, что тот может его растрепать. Мы заводим разговор о Лондоне. Мэнди говорит, что Лондон ей нравится, но жить там она бы не хотела. Слишком уж он равнодушный. По-моему, этим грешат все крупные города. И Ливерпуль – не исключение. Лондон – просто родоначальник и король равнодушия, поэтому-то я его и люблю. Я могу затеряться в нем без особых усилий. Я проживаю в роскошном районе. Там огромные особняки и шикарные апартаменты, но никто не знает, кто живет по соседству. Мы на ходу киваем друг другу и, занятые собственными делами, спокойно бредем себе дальше. Никаких тебе задушевных разговоров, никакого обмена сплетнями через садовый забор. Если меня постигнет судьба бедолаги из местных теленовостей, все мои соседи выйдут на улицу и охотно расскажут репортерам и журналистам, каким я был хорошим парнем и не совался в чужие дела.
Еда отменная, ничем не уступает той, что я пробовал в Таиланде. Тревор продолжает есть до тех пор, пока ни на одной тарелке не остается ни кусочка пищи, ни рисинки, ни ниточки лапши. Тогда он откидывается на спинку стула и с довольным видом раскуривает сигарету. Парень молча смакует каждую затяжку и забавляется, пуская ртом кольца дыма, чтобы одно попадало в другое. Вдруг он подскакивает и распахивает задние двери.
– Пойдем, кое-что тебе покажу.
Тревор щелкает выключателем, и тропинка, ведущая к расположенному за домом саду, заливается ярким светом Фонарей.
– Идем, бери выпивку с собой. Мэнди, ты идешь с нами?
– Лучше я останусь. Вдруг детки проснутся.
– Ладно. Мы недолго.
Мы выходим на настил крыши, и нас окутывает ночная прохлада. Спускаемся вниз на пять или шесть ступенек и оказываемся на лужайке. Снаружи зябко, к тому же сгущается туман. Но, кажется, Тревору все равно, хоть он и одет только в спортивную майку. Он кивает мне, чтобы я следовал за ним через лужайку, расположенную под небольшим уклоном. По обеим сторонам высажены высокие, тонкие деревья. Гравийная тропинка уводит нас прямо в лес. Фонарики развешены на ветвях через каждые несколько ярдов и хорошо освещают нам путь. Они медленно покачиваются на ветру. Мы углубляемся в лес примерно на сотню ярдов. В темноте гримасничают тени, облака тумана вьются над нашими головами. Где-то вдалеке кричат совы, в кустах шевелятся маленькие существа. И внезапно мы выходим к берегу реки, где посреди большой поляны возвышается мини-версия главного дома. Сооружение освещается прожекторами, наполовину вкопанными в дерн. Мы обходим его кругом. Одна половина дома стоит на берегу, другая же нависает над водой, ее поддерживают массивные деревянные сваи.
– Летний домик, – с сияющим видом поясняет Тревор. Он ведет меня на балкон. Там стоят кресла, и мы присаживаемся на них.
– Впечатляет. Это тоже построили шведы? – спрашиваю я.
– О да. Эти ребята знают, как нужно жить. Здесь есть сауна и бассейн с водопадом. Шведы, наверное, парились в ней всей шведской семьей, да еще и соседей созывали.
Он хохочет.
– А ты? Приглашаешь, должно быть, друзей позагорать голышом?
– Я что, похож на идиота? Многих своих знакомых я не пустил бы даже на порог. Видишь, какие у тебя привилегии.
– Я тронут.
Тревор показывает на противоположный берег, удаленный от нас на двадцать футов.
– Сейчас река сильно обмелела, почти пересохла. Но стоит пойти дождю или растаять снегу, она превращается в настоящего монстра. Поток такой мощный, что легко унесет взрослого человека.
Дождя не было уже несколько недель. Речка превратилась в ручеек. Но на другом берегу виднеются границы высокой воды, куда силой течения выбросило камни и мелкие ветки. А в том месте, где русло поворачивает и скрывается из виду, вода размыла часть берега, и свисающий ком вот-вот рухнет вниз.
– Я часто прихожу сюда по ночам, чтобы выкурить косячок. – Тревор закуривает невесть откуда взявшуюся самокрутку. – Я готов сидеть здесь в любую погоду, курить, глядеть на воду и любоваться звездами. В общем, снимаю напряжение. Это приводит меня в норму.
– Звучит заманчиво.
– А когда мороз, и река стремительно несется мимо! Черт подери, лучшего зрелища и быть не может! А как насчет тебя, брат? Ты сидел?
– Ни разу. Мне везло.
– Я слышал, ты проявлял осторожность. Знаешь, за что я единственно благодарен тюрьме? Я научился ценить все это. – Его взгляд скользит вокруг. На балконе уже темно. Я могу разглядеть черты Тревора лишь в тот момент, когда он затягивается сигареткой – ее отсвет освещает его лицо.
– Это может показаться тебе бреднями старого хиппи, но если тебя ни разу не лишали возможности делать то, что ты всегда принимал как должное, тебе никогда не понять цену свободы.
– Да, но многие ведь и возвращаются, и не раз.
– Потому что по-другому не могут. Либо гонятся за главным призом. Только представь, изо дня в день ты просыпаешься и видишь все те же лица… Меня угнетает одна только мысль об этом.
Кажется, его очень быстро забрало. Дым имеет очень резкий запах. Крепкая травка, должно быть. Впрочем, Тревор не станет курить какое-нибудь дерьмо.
– Об этом ты думаешь, сидя здесь по ночам?
– И об этом тоже. Так, строю планы на будущее. – Он делает глубокую затяжку и задерживает дыхание. Несколько мгновений мы молчим, прислушиваемся к журчанию воды.
– Ты знаешь, что такое «Коза ностра»? – неожиданно спрашивает мой приятель. – Вроде. Это мафия, да?
– Конечно. Но сам термин. Тебе известно, что он означает на самом деле?
– Нет, – мотаю я головой.
– Он означает «наше дело». Вникаешь?
Не знаю, какого ответа он ждет от меня. Очевидно, я еще недостаточно накурился. Тревор замечает мое недоумение.
– Суть в том, что все мы должны участвовать в каком-то процессе, в нашем деле, вместе с теми, кого уважаем и кому доверяем, должны держаться друг друга, работать ради того, во что верим, быть честными друг с другом. Это только пойдет нам на пользу.
– Но в жизни все иначе. Это принесет нам одни проблемы.
– Сейчас, возможно. Но изначально идея была благородная. Я прочел много книг о мафии и…
Тревор продолжает, но я уже не слушаю его. В голове звучит сигнал тревоги. Когда парни изучают литературу о мафии – это всегда дурной знак. Начитавшись дерьмовых книжиц, постепенно приходишь к мысли, что это весьма рыцарское и героическое занятие. Те, кто слишком сильно углубляется в тему, в конечном итоге приносят много горя себе и окружающим. У них возникает желание громко заявить о себе каким-нибудь отчаянным способом. Кажется, они просто забывают о том, что их деятельность расценивается как преступление. Во времена первых мафиози чертов мир был совершенно другим. Своей властью они не уступали правительству, выбирали президентов Соединенных Штатов, управляли целыми городами, контролировали полицию, судей, спорт, профсоюзы. Остальным править было уже нечем.
– … Понимаешь меня, брат? – Тревор хватает меня за руку.
– Да, конечно. Твоя правда, дружище. Я в растерянности.
– Я знал, что ты поймешь. Бывает, поговоришь об этом с человеком и теряешь его навсегда, потому что он вдруг оказывается жалким козлом. Я говорю о доверенных людях, не лишенных интеллекта, которые объединяются, чтобы вместе выполнять свою работу, давать народу то, что он хочет. Никто никому ничего не навязывает. – Тревор поднимает вверх тлеющий косяк. – Мы всего лишь удовлетворяем спрос и можем повысить производительность, если будем работать с теми, кому доверяем.
