Вячеслав Денисов - Грабеж – дело тонкое
– Я буду повторять это еще много раз, – пообещал Рындин, понимая, что суд полностью на его стороне. Он был убежден, что из всего уже, наверное, в пятидесятый раз им сказанного усмотреть состав преступления может только откровенный идиот. – Я занял Мыскину денег. Через пять месяцев переговоров, понимая, что телефонное общение не производит на потерпевшего должного эффекта, я прибыл к нему домой. Его слова о том, что я был пьян и с порога ударил его принесенным утюгом по голове – ложь. Я был абсолютно трезв. А утюг я нес в ремонтную мастерскую, поэтому не мог им пользоваться, как утверждает государственный обвинитель, как орудием, заранее приготовленным для совершения преступления. Если я хотел отремонтировать утюг, то зачем я стал бы ломать его еще сильнее? Поэтому я бил не своим утюгом, а утюгом Мыскина. Мебельную «стенку» он разбил сам, когда на мои резонные требования вернуть деньги стал бегать по квартире и обзывать меня. Я также прошу учесть уважаемый суд, что, привязав Мыскина к дивану, я мучить его не стал. Я не зверь, и ничто человеческое мне не чуждо. Я стал мучить его кошку и попрошу это отразить в протоколе. Мыскин уверяет, что после кошки я вылил на пол воду из аквариума и стал давить рыбок ногой. Это правда. Но заявленный Мыскиным факт того, что я засовывал рыбок ему в рот и задний проход, я признаю лишь наполовину. В рот я ему ничего не засовывал. И в живот я ему пнул не десять – пятнадцать раз, как записано милицейским следователем в протоколе допроса Мыскина, а пять. Это я помню точно: пять раз в живот. Потом Мыскин сжался на диване в клубок, поэтому пришлось пинать по голове и рукам. Ваша Честь, денег он мне так и не отдал, опять накормив обещанием приступить к рассмотрению этого вопроса лишь утром следующего дня. Но утром он оказался в больнице, где пробыл, не возвращая долга, три месяца, а меня в шесть часов, на рассвете, забрали в милицию. Взывая к справедливости, я обращаю внимание уважаемого суда на то, что, возможно, несколько бессердечно поступил с кошкой потерпевшего, вырвав у нее когти, и с рыбками. Взять на себя вину за подлость потерпевшего Мыскина я отказываюсь, так как он легко отделался и по-прежнему должен две тысячи двести пятьдесят рублей. Учитывая все изложенное, несмотря на все опасения моего адвоката, я надеюсь на справедливый приговор суда, в части которого будет заявлено мое право на получение долга и извинения Мыскина за такую проволочку.
Струге собрал в папку бумаги и объявил, что объявляется перерыв до десяти часов завтрашнего дня.
– Статью о пользовании чужими денежными средствами применить не забудьте! – донеслось до слуха выходящего из зала Струге.
Это победно кричал выводимый конвоем из клетки Рындин. И в голосе том слышалась вера в правосудие и профессионализм Струге. Ну, не идиот же судья, в самом деле, чтобы не видеть откровенного коварства Мыскина?!
– Дерево вы, Антон Павлович, считай, уже посадили, – буркнула Алиса, сгребая со стола документы. – Осталось построить дом и родить сына.
В начале седьмого вечера, держа в одной руке портфель с уголовными делами, Струге поднимался по лестнице к своей квартире. С того момента, как он вышел из суда, он все делал не торопясь, словно под воздействием легкого психотропного вещества. Со стороны могло показаться, что Антон Павлович нарочито медленно, выбрасывая на свежий ветер улицы драгоценные мгновения жизни, вышел из здания правосудия, задержался у скамьи, напротив входа, закурил, постоял несколько минут и так же медленно двинулся не к остановке, а в сторону парка. Эту дорогу он выбирал всегда, когда хотел остаться один. Путь к дому удлинялся в три раза по времени, если приходилось преодолевать его пешком, однако он все равно шел. Подумать дома не удастся.
Саша, как всегда словоохотливая, будет рассказывать о том, как один из клиентов банка перекладывал деньги со счета на счет, да ошибся цифрой, как служба безопасности поймала мошенника, пытавшегося получить по липовой доверенности крупную сумму...
Вечно слюнявый Рольф, который, завидев хозяина, больше не отступит от него ни на минуту и будет преследовать по всем комнатам, ожидая то у дверей ванной, то у туалета...
Какие уж тут думы?..
А парк – лучшее место, чтобы уйти в себя и подумать.
На какой адрес переехал Решетуха? С чем связан столь быстрый переезд? В дни судебных передряг людям обычно не до перемены мест. Они мечтают лишь об одном – чтобы как можно скорее закончились эти заседания. Им, людям, всегда кажется, что вот закончится процесс, неважно какой – уголовный или гражданский, и жизнь начнется если не сначала, то с нового периода – точно. Объявленный приговор или решение суда для людей – некая веха, позволяющая подвести некоторые итоги и выстроить план действий на последующий период жизни. До следующей удачи или... до следующего срока. Такова жизнь.
Однако Миша Решетуха постарался побыстрее избавиться от квартиры, в которой на него было совершено нападение. Уехал в неизвестном направлении, возможно даже – из города, не поставив об этом в известность суд. В принципе, это его право. Все участники процесса допрошены Левенцом в предыдущих заседаниях, и этого вполне достаточно, чтобы вынести приговор в отношении Андрушевича. А на Решетухе можно смело поставить крест, оправдывая его действия психологическим сломом. «Ну, не могу я жить в хате, где меня едва не убили!» Но такой психологический надлом можно было бы понять, если бы в роли жертвы выступала женщина. И трудно представить, как в темноте злосчастной квартиры, скрываясь от призраков разбойников, прячется под одеялом стокилограммовый Миша Решетуха. Ну, можно представить под одеялом испуганную пережитым бабу! Если поднапрячься, то можно. А Мишу Решетуху – не получается.
Струге шел по парку и думал о том, что наступил момент, когда к поиску пора подключать людей, занимающихся этим профессионально. Завтра же утром нужно будет обязательно позвонить Земцову, начальнику одного из отделов УБОПа, и попросить у него Макса. Этот молодой парнишка, Макс, очень нравился Антону своей молниеносной оперативной хваткой, быстрота его ума напоминала судье быстроту мангуста. Едва Земцов в кабинете о чем-то задумается, его заместитель тут же выдает ответ. Максу не хватает оперативного опыта, но в ведомстве Земы – внештатная кличка Земцова в кругу Струге и Пащенко – он пока единственный, на ком не стоит печать «глубокой ответственности за судьбу ведомства». То качество сотрудника службы, когда он начинает откровенно по-крысиному подходить к людям во имя достижения целей своей структуры. Это качество само по себе не так уж дурно, если его рассматривать с точки зрения настоящего убоповца и вообще милицейской натуры. Однако с такими людьми очень сложно общаться, если ты пытаешься его «перевербовать» для достижения других, хотя – тоже законных, целей. Как бы то ни было, смышленый Макс со своим удостоверением очень нужен в той ситуации, в которую попал... Кто попал? Нет, не Струге. Попал Левенец.
И Антон опять себя поймал на мысли о том, что он сам в этой истории весьма посторонний человек. Можно было прямо сейчас выйти из парка, сесть на автобус, доехать до дома и забыть о деле Андрушевича – Решетухи. Это означало бы – забыть о Левенце. Итогом такой забывчивости будет громкий треск, с которым Павел Максимович, помеченный рукой Лукина, вылетит из Центрального суда. Антону этого не хотелось, поэтому его прогулка в парке продолжалась.
Левенец уже дома. «Интересно, – думалось Антону, – что сейчас перед ним? Чашка с горячим чаем и телевизор или уголовное дело и две телевизионные программы?» Можно было бы ему подсказать, где кроется причина трудностей в рассмотрении дела. Но тогда потерял бы всякий смысл стрессовый эффект, заставляющий человека продуктивно мыслить. Речь идет не о воспитании. Антон был строгим сторонником того, что воспитывать мужчину нужно до тех пор, пока он не пошел в армию. Все попытки «поставить» характер молодого человека после – пустая трата времени. Струге уж давно мог бы доказать Левенцу, что Решетуха – лжец. Он лгал на предварительном следствии, он нагло и беззастенчиво врал в суде, врет и сейчас. Врет, потому что в ином случае он обязательно пришел бы к Левенцу, прижал к уху свой многофункциональный слуховой аппарат и проорал:
– Не было у меня в квартире никакого разбоя, гражданин судья!! Это я соврал, чтобы инвалидность получить да налогов поменьше платить!!
Но он этого не делает. Значит, все идет по плану. Однако ложь Решетухи не есть доказательство того, что он прямо или косвенно замешан в преступлении. Есть такое понятие в праве – эксцесс преступления. Не хотел совершать деяние, но под властью сложившихся обстоятельств совершил. Миша – барыга, а ни один человек еще не взялся постигнуть логику настоящих барыг. Она, их логика, многообразна, неожиданна и часто не имеет никакой логики. Барыга каждую секунду своей торговой деятельности знает, как нужно поступить именно сейчас. Меняются обстоятельства, меняется и план действий. Барыга всегда знает курс доллара, почем грамм золота и в какой день недели скидка на носки на центральном рынке максимальна. Он точно знает, шоколада какой марки нужно привезти в киоск больше, а какой – меньше. Между тем он никогда не жрет из своего киоска, потому что знает о низком качестве того, что продает.
