Элмор Леонард - Вне поля зрения
Морис поднял сорок пятый и прострелил Седрику голову. От удара пули тот отлетел к картотеке, немного повисел на ней и соскользнул на пол. Морис подошел к нему… Глен было подумал, чтобы выстрелить опять, но Морис опустил глаза и молча уставился на покойника.
Фрэнки заговорил, и Морис поднял голову:
— Тебе так не терпелось его грохнуть? Ты ведь за этим и пришел…
— Если ты так считаешь, давай попробуем то же самое с Инез. — Морис поднял ствол. — Ты готов? Я начинаю отсчет.
Лицо Инез, такое впечатление, превратилось в одни большие глаза, она смотрела на него, втянув голову в плечи и сжав кулаки.
— Отдай, — произнесла она хриплым, даже скрипучим голосом и закашлялась. — Отдай все, что он хочет.
— Он же все равно нас застрелит, — ответил Фрэнки. — Причем и тебя, и меня. — Он перевел взгляд на Мориса. — Верно?
— Ага. И немедленно, если не скажешь, где лежат бабки.
— Разложены по картотеке, той, что рядом с Седриком.
— Инез вам больше не нужна? — оживился вдруг Кеннет. — Я ее уведу?
— Давай, только недолго там… — махнул стволом Морис.
Кеннет схватил Инез за руку и потащил прочь из комнаты. Она шла не сопротивляясь, путаясь в собственных ногах. Ее ничего не видящие глаза по-прежнему были широко раскрыты.
— Вот ты бы стал трахать такую бабу? — скривившись, обратился Морис к Глену. — Кеннет ни одной дармовой дырки не пропускает.
— Друг, да я бы ее даже твоим концом трахать не стал, — вмешался в разговор Белый Бой.
— Ну-ну, — изрек Морис, выдвигая верхний ящик картотеки. — Посмотрим, что здесь есть.
Он начал перебирать папки, передавая деньги — сплошь мелкими купюрами — Глену, который их пересчитывал и складывал в картонную коробку. Набралось чуть больше двадцати восьми сотен. И все.
— Хочешь заставить нас потрудиться? — повернулся Морис к Фрэнки. — Без этого никак?
— Да пошел ты… — процедил Фрэнки. — Все равно ж грохнешь.
Морис ничего не ответил, не произнес ни слова, пока они не обыскали всю картотеку, пока не перетряхнули все коробки — некоторые с маленькими бутылочками из-под крека, — пока не перерыли все ящики столов. Даже в сливной бачок унитаза слазили. В общем, все что можно обыскали.
— Ты прав, — сказал Морис Фрэнки и дважды выстрелил ему в грудь.
Бах! Бах! Как просто. Прямо на глазах у Глена. Фрэнки чуть не вылетел в окно — врезался спиной в подоконник и сполз на пол.
— Думаю, здесь нам больше делать нечего, — заключил Морис.
Глен с деньгами в руках шел за ним по коридору и думал: «Скорей бы убраться отсюда, сбежать вниз по лестнице, рвать из этой хаты, рвать…» Они поравнялись с открытой дверью одной из спален, увидели натягивающего штаны Кеннета и валяющуюся на кровати Инез. Ее ноги все еще были задраны и разведены в стороны.
— Господи! — выдавил Глен.
Вид этой потасканной наркоманки, ее темный треугольник между белыми бедрами, были ему неприятны, даже омерзительны, но одновременно он почувствовал возбуждение.
— Кто еще хочет попробовать? — ухмыльнулся Кеннет.
Глен молча стоял, держа коробку с деньгами в руках. Он же один из них, верно?..
— А ты нам что-нибудь оставил? — якобы пошутил он.
— Поберегись! — крикнул Морис, выходя в коридор и нацеливая свой огромный армейский пистолет.
Кеннет поднял руку вверх, словно пытаясь его остановить, а другой тем временем торопливо застегивал ремень:
— Погодь, погодь, ты что делаешь?..
Морис навел сорок пятый и выстрелил. Тощая фигура подскочила на кровати, ноги вытянулись и замерли. Морис выстрелил еще раз, тело опять подпрыгнуло, но уже не так высоко.
— Готова?
Кеннет смотрел на Инез, а Глен — на него, хотел услышать, что тот скажет.
— Если нет, то вот-вот откинется. Друг, я еще никогда не стоял так близко…
— Добей, если что, — приказал Морис.
Глен спустился с ним по лестнице и вышел из дома, пробежался по занесенной снегом дорожке, глубоко вдыхая морозный воздух и выдыхая его облачками пара. Эти ребята, ну и козлы… Он сел в фургон вместе с Морисом, который, уставившись на дом, несколько раз повторил:
— Ну давай же, давай…
Они немножко подождали. Наконец появился Кеннет и сел за руль, а Морис спросил:
— Она готова?
— Теперь — да.
Глену хотелось узнать, что Кеннет там с ней сделал, но Морис не спросил, поэтому он тоже решил промолчать.
Они подождали еще чуть-чуть, двигатель работал, но в машине было по-прежнему холодно, дыхание вырывалось из ртов, как сигаретный дым.
— Где Белый Бой, черт возьми? — не выдержал Глен.
— Оставляет визитную карточку, — объяснил Морис, а Кеннет рассмеялся. — Белый Бой всегда гадит после преступления.
Кеннет хохотал до тех пор, пока Морис не приказал ему заткнуться. А Глен сидел в темноте, поеживался в своем плаще на шерстяной подкладке и думал, что, черт возьми, он здесь делает.
Вернувшись домой, Морис отсчитал несколько бумажек Мозель. Она недоверчиво взглянула на деньги.
— И это все? — осведомилась она. — Да я больше получу, работая на полицию. По радио передавали, сотню за любой сданный пистолет, и никаких тебе вопросов.
— А ты веришь… — усмехнулся Морис. — Думаешь, там не смотрят серийные номера, не проверяют, украдены стволы или нет?
— Только что по «Джей-Зет-Зет» передавали. Не говорили бы, если б врали.
— Только дотронься до моих пушек, я тебя так сдам… — Морис повернулся к Глену: — Останешься у меня, чтобы всегда был под присмотром.
Глен нахмурился:
— Ты о чем это, твою мать?
— Не хочу, чтобы ты смылся.
Глен попытался — как можно более убедительно — изобразить на лице удивление:
— С чего ты взял, что я должен смыться?
— Это вроде как дар, — объяснила Мозель. — Он делает вид, что читает твои мысли. Меня там не было, но даже я догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь. Все куда хуже, чем ты себе представлял, правда? Эх, мальчик, ты попал в дурную компанию.
20
Она молчала в лифте, молчала, когда они вошли в апартаменты, молчала, когда Фоули позвонил в обслуживание номеров, сделал заказ и узнал, что доставка займет минут пятнадцать. Он сообщил ей об этом, она ответила: «О!» — и как-то неуверенно оглядела номер, как будто соображала, где им лучше сесть. Включив свет, она подошла к окну и сказала Фоули, что снег все еще идет. После чего ушла в спальню, пообещав, что сейчас вернется, но он-то знал, что, пока не подадут заказ, она не появится.
Официант доставил бутылку «Уайлд Терки», ведерко со льдом, кувшин с водой, два бокала и миску арахиса, поставив поднос на журнальный столик. Фоули расплатился. Он сидел на диване и наливал виски в бокалы, когда из спальни вышла Карен, все еще в черном костюме и с сигаретой.
— О, уже принесли, надеюсь, ты подписал счет?
Он ничего не ответил — рот был полон арахиса. Поднявшись с бокалами в обеих руках, Фоули подошел к ней.
— Спасибо, — поблагодарила она, забирая бокал.
Пригубив, Карен в блаженстве закатила глаза и простонала: «М-м-м-м», как будто никогда раньше не пробовала бурбон.
— По-моему, у тебя появились сомнения.
Она подняла сигарету и внимательно рассмотрела дымящийся конец.
— Я знаю, что тебя беспокоит, и могу понять, как ты себя чувствуешь.
Он подождал, пока она глубоко затянется и, отвернувшись, выпустит струю в сторону от его лица. А когда она снова повернулась, сказал:
— Ты считаешь меня слишком старым.
Пауза.
На этот раз она выглядела несколько удивленной.
Он ждал, лицо его ничего не выражало.
Улыбка тронула ее губы. Отлично. Не слишком заметная, но правильная, немного заговорщическая. Карен смотрела ему в глаза и словно опять говорила, что знает нечто такое, не известное другим. Затем она приняла серьезный вид и кивнула:
— Или это я чересчур молода. Как думаешь, мы с этим справимся?
Они сидели на диване с виски и арахисом в руках. Особого плана действий не было, они решили, что события должны развиваться своим чередом, и уже начинали чувствовать приближение любовного волнения. Карен скинула туфли и поджала под себя ноги. Фоули снял пиджак, но оставил галстук, потому что в нем чувствовал себя хорошо. Вспомнил о вырезке, о снимке Карен с ружьем, и положил ее на столик.
— Значит, встреча не была случайной? Ты знал, что я здесь, — заметила она.
Он признался, что звонил ей из холла.
— А что бы ты сказал, если бы я сняла трубку?
Он ответил, что представился бы и спросил, помнит ли она его, предложил бы встретиться и выпить.
— Если помню, значит, искала, — продолжила за него Карен. — И я сказала бы: «Конечно, давай выпьем». Но откуда такая уверенность, что я не заявилась бы на свиданье с антитеррористической группой? Почему ты хотел мне поверить?
