Алексей Иванников - Хорёк
Не везде, кстати, там допускались дети, так что приходилось таскать с собой паспорт. Не все ведь воспринимали меня за полноценного взрослого человека. Наглые паразиты подкалывали меня: без родителей, мол, не пустим, так что, когда я вылезал из очередного аттракциона – посреди шатающихся и блюющих местами страдальцев – и гордо шёл на следующий, почти свежий и готовый к новым приключениям – то я небрежно так бросал паразитам что-то вроде «скукота сплошная, никакого кайфа!» Однако кайф на самом деле имелся, тут я слегка мухлевал: и на «Кобре», и на «Марсе», и на «Алладине» – на огромных таких качелях, где мазохистов переворачивало башкой вниз, а потом бросало почти в землю – да-да! – это было страшно и весело одновременно, вопли и визги так и летели во все стороны, а я гордо и уверенно смотрел прямо перед собой, спокойно перенося предусмотренные программой безобразия.
Вот кого надо было брать в космонавты, вот кому следовало доверять в серьёзных и важных вопросах, а не гнобить и не унижать по малейшему поводу и почти без него! Из меня вышел бы хороший космонавт или какой-нибудь исследователь, я ведь без труда сносил подобные нагрузки и оставался достаточно спокойным, хотя другие развлечения – по крайней мере многие из них – не давали мне такого кайфа. Что там ещё имелось? Колесо обозрения, здоровая такая дурында, почти со скоростью улитки поднимавшая тела и души на приличную высоту – что здесь было такого интересного? Я ещё понимаю шары на воде: здоровые пластиковые конструкции, в которые меня запихивали как какую-нибудь Белку или Стрелку: только в отличие от собачек я мог двигаться по воде – с большими, правда, усилиями! – и в конце, в отличие от собачек, я оказывался жив и вполне себе здоров.
Нечто подобное происходило и в соседнем водоёме: надувные лодки могли плавать по гладкой ровной поверхности, требовалось только активно работать педалями, чего я совершенно не любил. Больше мне подходил Автодром. Что это такое? Ну, там находился зал, заставленный маленькими машинками, управляемыми электричеством через штанги сверху. Здесь уж я резвился не хуже каких-нибудь лоботрясов-школьников, восполняя, кстати, отсутствие настоящей машины. Я же говорил, что не люблю технику, но там можно было по-настоящему покуражиться, поразвлекаться так, чтобы желание иметь машинку на самом деле не возникло.
Ну и в конце я мог заглянуть в тир. То есть не совсем тир, большой оборудованный павильон, где бросали разные предметы, чтобы сбить мишень и получить приз. Так вот там меня ненавидели. За что? Ну, я рассказывал, как в школе играл на деньги, как разувал и обыгрывал пацанов, на два-три года меня старше, так что бывшие соперники в конце школы обходили меня стороной. Так вот я не растерял этих качеств: только предметы, которые требовалось бросать – всякие мячики и шары – были намного тяжелее, так что приходилось прикладывать максимум усилий. Но без пары игрушек – каких-нибудь плюшевых собачек или обезьян – я оттуда не выходил, явно принося им убытки. Но что они могли сделать? Только нагадить, подсунув тяжёлый неподъёмный мяч, который я с удовольствием скидывал на какую-нибудь их конструкцию – «ах, простите!» – так что проще становилось не хамить мне, чтобы не нарваться на ещё большие неприятности.
А неприятности всяким паразитам наглым я приносил всегда с большим удовольствием. Плюнуть в кресло, откуда только что поднялся, оставить на перилах комок изжёванной жвачки, двинуть как бы случайно локтем в живот или отдавить ногу: это я всегда был пожалуйста! Изображая одновременно слабость и бессильность, чего на самом деле не было, во всяком случае до определённого момента, до той точки, когда, стоя на самой вершине, я неожиданно – без всяких предпосылок и оснований – сверзился вниз, долбанулся всем телом и всем своим слабым существом, и потерял и уверенность и силу. Вы не слышали? Тогда случилась довольно известная история, прогремевшая на целую страну катастрофа, когда один из аттракционов – кажется, «Марс» – пошёл вразнос и угробил несколько человек. Мне ещё повезло тогда: маленький рост помог выжить, я хорошо до сих пор помню перебитый позвоночник и переломанное тело сидевшей сбоку длинноногой девицы, её раскрытые от ужаса глаза и многоголосый вопль, в центре которого, сжимая лапками перильца, сидел я, проклиная и долбанyый сраный аттракцион, и своё новое увлечение, и суровую судьбу, не желающую оставить меня в покое и насылающую одни только гадости и неприятности.
IX
Здравствуйте-здравствуйте. Давненько вы что-то не показывались. Ах, дела, говорите? Какими интересно делами вы занимаетесь: вы ведь, как я понял, аспирант юридического вуза, и этим в-основном и загружены? Ах, университета? Ах, ещё и работаете: наставляете на верную дорогу всяких отщепенцев? Тяжело вам приходится, могу только посочувствовать, особенно в деле наставления: работа неформальная, с многочисленными трудностями и отклонениями. Тем более если клиенты такие же, как и местные сидельцы: много вы тут не наработаете, проще утопить… Кстати, начальство после наших встреч лучше стало ко мне относиться: они же видят, что веду я себя прилично, не хамлю, встал – можно сказать – на путь исправления, так что… Может – скидка мне будет, лет на пять, не сейчас, разумеется, а когда подойдёт срок, и выползу я отсюда не древним старикашкой. Хотелось бы на это надеяться, а то как ещё здесь можно прожить двадцать лет? Если повезёт – двадцать, я слышал, тут недавно одному сидельцу пятёрку как раз скинули, так что готовится он вскоре – годика через три – покинуть заведение. Должно быть тоже товарищ хорошо вёл себя, вот и сподобился… Если же есть куда идти ему – тогда очень даже хорошо! Тут, как я понимаю, не у всех есть, куда вернуться: с кем-то отказались общаться, после многочисленных трупов и происшествий, а у кого-то родственники просто умерли. А друзья… какие тут могут быть друзья?!
Но у меня-то тыл надёжный: мать, даже когда узнала про пятерых жмуриков, всё равно осталась на моей стороне. Она ведь мать! И историю сволочи Блыдника тоже хорошо знала, я ей тогда всё подробно рассказал. Так что не слишком сильно удивилась, когда я его замочил, я об этом неоднократно распространялся. Но и знакомых Блыдника – четырёх других жмуриков – она тоже жалеет, как и я, здесь мы с нею близки.
А уж как она вступилась за меня, когда случилась та катастрофа с аттракционом и я почти чудом выжил! Правда-правда, мне дико повезло тогда, и мелкие размеры как раз и помогли выкарабкаться! Когда несколько кресел оторвались и грохнулись на землю, а потом сверху добавилась ещё развалившаяся куча из кресел, конструкций и тел, то всем высоченным дылдам головы и ноги как раз и переломало, там ведь, кажется, погибло четыре человека, а инвалидами сделались человек пятнадцать. Я никогда такого месива не видел! Благо что прошёл тюрьму и зону, и всякие прочие приключения, но где там тюрьме и зоне оказалось до подобных катаклизмов в самом, можно сказать, тихом и спокойном месте столицы.
Я и сам сильно пострадал: когда чёртова хрень грохнулась с пятиметровой высоты вниз, меня сдавило с боков, а сверху навалилось кресло с визжащей тёткой, и только реакция спасла от тяжёлых последствий: я убрал голову и вжался в кресло, так что дальнейшие бултыхания не так сильно, как других, задели меня. Чего не скажешь о соседях, и особенно о молодой девице справа, которой почти оторвало голову.
Правда-правда, если бы я не видел кровавого зрелища своими глазами, то и не мог бы представить: как некрасиво, нет – мерзко! – всё выглядит внутри! Довольно красивая высокая девица стала просто куском мяса, и трагедия случилась у меня на глазах, практически под боком, и никто помочь ей уже не мог. Белые позвонки, красное мясо, жир, выплывавший откуда-то и растекавшийся жёлтыми потёками… бр-р! Откуда у неё оказалось столько жира? Ей и ещё троим – кажется, девице и двум парням – уже не могли ничем помочь, мне же пришлось валяться там три часа. Что сказать: болваны – как обычно – оказались полностью не готовы к аварии и вызывали каких-то пожарных, каких-то спасателей и ментов, а я валялся – зажатый с разных сторон – посреди кошмара и ужаса, поручни впились в грудь, ноги зацепились за какие-то железные палки, так что я просто не мог встать и даже приподняться, морда залилась кровью – что-то меня всё же задело! – руки были как-то странно вывернуты, со всех сторон кричали и стонали, а наглые журналюги – прямо передо мной, метрах в пяти – уже вовсю прыгали и скакали, снимали крупным планом возникший хаос и бардак, и заодно мою красную помятую морду, которую моя мать, вернувшаяся рано с работы, опознала среди прочих морд.
Я б этих журналюг поганых – строящих свою карьеру на чужой крови – гнал бы поганой метлой. Или давал шанс на своей шкуре почувствовать – каково будет: вляпаться в такое дерьмо! Помощи же от них никакой не было, они только суетились вокруг и бегали, выискивая самые жуткие ракурсы. Освободили же меня спасатели: когда уже они разгребли наваленное сверху железо, и особенно убрали жирную визжавшую всё время тётку – тот ещё был вид снизу, когда особенно она барахталась и перебирала толстыми ляжками над головой, грозя раздавить меня! – и только тогда они добрались до моего тельца. Где-то они разогнули, что-то перерезали, и тогда я оказался на свободе. Но идти сам я не смог: одна нога была вывихнута – почти переломана! – так что меня на носилках погрузили в скорую помощь и отвезли в больницу.
