Леонид Влодавец - Мародеры
Большевиков, разумеется, Трофим, как и покойный Федор, ненавидит. Но природа этой ненависти мне прежде представлялась несколько упрощенно. Уверен, что, если бы не продразверстка и мобилизации, он смог бы с ними столковаться.
«Большевики — сволочи», но в принципе кое-что они сделали «по уму» — вот его кредо. И если б все остальное тоже делали «по уму», то есть отменили бы продразверстку и разрешили ему торговать по свободной цене, тогда как цены на промышленную продукцию установили постоянные — он и пальцем бы не пошевелил против большевиков.
Или вот еще одно его мнение:
«Мужик всегда работал на себя, а от помещика и власти — бегал. А подворачивался смутьян — он и бунтовал. Про Стеньку Разина слыхали? У нас сам-то Степан Тимофеевич не бывал, не дошел. А вот есаул его, Федька Бузун, тут, в этом самом месте, стоял. И говорят, казну грабленую держал. Сорок возов злата-серебра, как бабки в сказках говорят. Потом, конечно, его царское войско где-то захватило. Не то расстреляли его, не то повесили или голову отрубили. А казну — не нашли. Почему? Да потому, что спрятали ее крепко. И сколь ни пытали разбойников — ничего не добились. Я бы, если б при власти был, то сказал бы им:
«Ребяты, на тот свет с собой вы эту казну не заберете, но ежели скажете, где она лежит, — получите четверть от всего, к примеру, десять возов из сорока».
Что, не отдали бы? Отдали бы за милую душу и век за меня Бога молили. Я бы им всем пачпорта выписал, удостоверения, что они за разбой свой в казну уплатили — и все, молодцы, живите честно, деньги в дело управляйте, стройте дома, заводите скот, фабрики или всякие там мастерские. Польза была бы? Была бы. Уж эти-то мужики больше б не грабили!»
Кстати, о кладе. Я в эту легенду ни в грош не верю. По Руси издревле подобных фантазий бродит множество. И в них, мне думается, отражена подспудная мечта русского мужичка — каждого или нет, судить воздержусь — о быстром и легком обогащении. В сущности, эта самая мечта лежит в основе нынешней гражданской войны, как лежала она в основе Смутного времени, разинщины, пугачевщины и прочих, более мелких мятежей. Только в прежние времена никто не придумывал никаких учений, вроде марксизма, и не говорил мудреных иностранных слов, вроде «экспроприация экспроприаторов». Еще одна, между прочим, исконно российская черта: заменять иностранным и красиво звучащим термином свое, хорошо понятное и всем известное. Если скажешь по-русски: «грабеж» — не понравится, а если по-иностранному — «экспроприация», то оно уже вроде бы и не то же самое.
Ну, на сегодня, пожалуй, хватит.
11 сентября 1919 года.
Еще один день минул, дождливый, скучный и прожитый впустую. Самое время скоротать вечерок за писаниной.
Пожалуй, все-таки надо отвлечься от бесплодных размышлений на философские и общественно-политические темы, перестать судить свой народ, ибо переделать его мне все равно не удастся. Даже Великий государь Петр I, преобразовав российское дворянство, не смог изменить природу русского мужика. И большевики, бесспорно, тоже потерпят тут фиаско. Но хватит, хватит об этом.
Гораздо насущнее вопрос о том, как выбраться отсюда. Трофим сказал, что если нам желательно уйти отсюда, то надобно это сделать не позднее начала октября. В октябре-ноябре отсюда, по его словам, вовсе не выйти, так как дожди прибавят воду в болоте и гать, если ее «разбередить», может «сплыть». Тогда надо будет ждать холодов и мороза, но тогда увеличатся шансы привести сюда по следам ермолаевских карателей. По-моему, это очередной намек нашего гостеприимного хозяина на необходимость уходить отсюда.
Бесспорно, сидючи здесь, ничего не высидишь. Ясно, что восстание подавлено окончательно и мужики не всколыхнутся ранее следующей весны, если большевики до того времени не начнут отбирать семенное зерно. Приход наших войск покамест гадателей, и о приближении их ничего не слышно. Поэтому надо подумать о том, как в ближайшие несколько дней предпринять попытку прорыва к своим. Но я еще не имею полного представления о том, кто соберется со мной идти. Конечно, агенты Краевского, господа П. и В., которые уже не раз проводили рекогносцировки и хорошо знают местность, а также имеют надежных знакомых среди крестьян, должны идти обязательно. И с их стороны, кажется, возражений не будет. Правда, В. несколько раз говорил о том, что желательно дождаться наступления наших войск, ибо в этом случае проскочить будет существенно проще. Но Н. несомненно легко убедит его в том, что в любом случае им надо как можно быстрее перейти фронт, чтобы доставить информацию о положении в тылу красных, ибо в противном случае она может существенно устареть и не принести пользы нашим штабам. Следующим, четвертым участником нашего предприятия может стать тот самый Корнила, которому я в немалой степени обязан своим освобождением из большевицкого плена. Он, среди всех бывших федоровцев, собравшихся на здешнем хуторе, тяготится бездействием и жаждет мщения как красным, как и переметнувшимся к ним Орлу и другим кудринцам. Если бы не авторитет Трофима, мужика рассудительного и осторожного, Корнила непременно уже предпринял бы какие-нибудь опрометчивые действия, могущие навредить не столько краснюкам, сколько нам, грешным.
12 сентября 1919 года.
Сегодня, после ночи, проведенной в бессонных размышлениях решил доложить Трофиму и всем присным о своем намерении уходить за фронт. Доклад мой был выслушан с надлежащим вниманием и вызвал — особенно у хозяина! — полное одобрение. Наибольшую радость, если меня не обманула наблюдательность, у Трофима можно было заметить по поводу намеченного мною ухода Корнилы. Правда, никаких слов, явно подтверждающих это, Трофим не промолвил, но по косвенным признакам, проявившимся у него на физиономии, я это заметил и убежден, что не ошибся. И П., и В., разумеется, по поводу перехода фронта возражений не высказали, но вот особой радости по поводу включения в состав нашего отряда Корнилы я у них не заметил. Позже, приватно побеседовав с Н., я понял причины его обеспокоенности. Несдержанность Корнилы и его склонность к авантюрам были лишь частью таковых. При надлежаще поставленном руководстве, по мнению Н., Корнила не будет их проявлять. Но куда большие опасения у Н. вызывала известность Корнилы, как весьма жестокого и беспощадного человека. Его деятельность в отряде Федора, где даже многие соратники считали его записным палачом и душегубом, разумеется, не прошла не замеченной для местных жителей.
Не только для тех, кто сочувствовал коммунистам, но и для тех, кто был сторонником Орла или вообще нейтральным. Его появление на людях могло нам дорого стоить. Вместе с тем оставлять его с Трофимом тоже было опасно. По словам Н., Корнила вполне способен, оказавшись наедине с хозяином, оспорить его права на главенство. Поскольку среди 12 федоровцев, оказавшихся на хуторе, большинство — приятели Корнилы, то этот конфликт может вылиться в раскол и даже в междоусобицу. Неприятности, которые эта междоусобица могла повлечь за собой, предсказать было нетрудно. Ибо Корнила, несомненно, не ограничился захватом хутора, а забрал бы весь конский состав и отправился бы «гулять» по уезду и губернии. Шансов на то, что он сумел бы разжечь новое антибольшевистское восстание, не было ровным счетом никаких, а вот привлечь в усмиренные уезды новые карательные экспедиции ему удалось бы несомненно. Если бы это, паче чаяния, произошло бы еще до того, как мы перешли фронт или хотя бы достаточно удалились от здешних мест, то наша задача стала бы втрое сложнее и вообще оказалась бы под угрозой полного провала.
14 сентября 1919 года.
Итак, все решено. Сегодня в ночь мы выступаем. План нашего похода представляется мне хотя и рискованным, но достаточно продуманным. Состоит он в следующем (не боюсь доверять его бумаге, ибо надеюсь, что на сей раз записи мои к неприятелю не попадут — снаряд не попадает в одно место дважды).
С наступлением темноты я, Н., В. и Корнила на четырех лошадях выберемся за болото через гать и далее двинемся лесными тропами в направлении деревни П., расположенной на берегу реки, которую мне столь неудачно пришлось преодолевать.
Там мы укроем лошадей у одного из верных людей Н. Впоследствии Трофим вышлет за лошадьми кого-нибудь из федоровцев, и они к нему вернутся. Что же касается нас, то следующей ночью мы преодолеем реку на лодке, верстах в десяти ниже злополучного моста. Далее нам предстоит дневка в лесу, на другом берегу реки.
Днем через лес двигаться опасно, ибо через него проходит дорога, по которой довольно часто проходят красные обозы, конвоируемые кавалеристами. На третью ночь нам предстоит пройти еще не менее двадцати верст до железнодорожной станции М. Телеграфистом на этой станции работает бывший односельчанин Трофима и Корнилы, который, как уверяют они оба, может помочь доехать до последней станции, контролируемой красными, а уж дальнейшее будет зависеть лишь от воли Божьей да нашего везения. Ну, да сперва надо еще отсюда выбраться. Не знаю, когда еще смогу обратиться к дневнику, но надеюсь, что эта запись не последняя.
