Вячеслав Жуков - «Ореховские» шутить не любят
Он был построен добротно: двухэтажный, с большим балконом. Вокруг дощатый забор. Казалось, в этом доме и вокруг него течет своя жизнь и потому он отгородился от другой жизни. А вот захочешь подсмотреть, как там, внутри, – не получится.
– Доска к доске, – сказал Ивлев про забор, но Квасов не понял. – Я говорю, забор хороший. Щели не найдешь, чтобы внутрь двора заглянуть. Езжай мимо. Остановимся дальше.
Они проехали метров сто вперед и остановились возле каких-то кустов. В темноте ни Ивлев, ни Квасов так и не определили, что это за растения. Машину загнали прямо в них, чтобы белая «шестерка» не вызывала подозрения.
– Где-то тут и дом второго сына Сизова, – сказал Ивлев, пристально вглядываясь в номера домов.
Квасов покрутил головой по сторонам.
– Ты хоть приметы какие-нибудь спросил или ориентиры?
Редкие фонари тускло освещали улицу. И дома выглядели похожими друг на друга. Все двухэтажные, кирпичные, скорее всего строились по одному типовому проекту и особенной архитектурой не выделялись.
– Черт его разберет. Бабка номеров не знает. Хоть бы с домом внука старуха не напутала, – неуверенно проговорил капитан Ивлев.
Из салона машины обзор был неважный. Темнота сгущалась. Весь первый этаж скрывался за забором.
Отсюда можно было наблюдать только два окна второго этажа.
– Так мы можем здесь просидеть до утра, – сказал Квасов, намекая на то, что пора приступить к активным действиям.
– Согласен. Что ты предлагаешь?
– А что можно предложить в данном случае?
Ивлев не ответил.
– Надо проникнуть за забор. По возможности обследовать двор. Может, удастся что-нибудь рассмотреть в окнах. Не знаю, конечно, но думается, здесь вполне подходящее место для бандитского логова. Зря ты не захотел сообщить Махову. Пусть бы кого-нибудь прислал к нам.
– Боишься? – спросил Ивлев.
Квасов поспешил ответить:
– Ну что ты! Что я, первый раз, что ли? Бывал в переделках и похуже. – Он хотел сказать это с веселой беспечностью, но получилось мрачно, как оправдание. Он сам это понял и, попытавшись заговорить капитану зубы, спросил: – Слушай, а ты не ошибаешься насчет внука? А то получится так: мы в дом, а там одна мамаша. Крик. И к прокурору наутро.
– Нет. Не ошибаюсь. Старуха сказала, что ее внук уже три дня в Мытищах. А где ему быть, как не дома? Наша задача – без лишнего шума проникнуть в дом, цапануть этого Валеру и выжать из него все про его знакомого. А уж потом, если что, группу захвата вызывать.
– Ну что? – спросил старший лейтенант. – Кажись, самое время попасть на территорию двора незамеченным. Вот темень какая! И если внук действительно дома, то скорее всего спит, – сказал Квасов и многозначительно посмотрел на Ивлева с немым вопросом: кто пойдет?
В одном из окон второго этажа вспыхнул тусклый свет настольной лампы. Мелькнула тень. Потом другая.
Кто-то подошел к окну, отодвинул штору, глянул на улицу и отошел.
Ивлев с Квасовым не успели даже разглядеть, кто это был, мужчина или женщина.
– Оказывается, в доме не спят, – сказал Квасов и предложил: – Закурить бы сейчас.
– Да. Не помешало бы, – проговорил капитан, понимая, что идти должен он, а не Квасов. В конце концов, это его жена попала в лапы к бандитам, а не жена Квасова. И, значит, рисковать должен он.
Ивлев расстегнул поперечный ремешок кобуры, чтобы при надобности можно было быстро воспользоваться пистолетом. Приготовил запасную обойму.
– Знаешь что, Леша, – задержал его Квасов. – Давай я пойду. Ты – заместитель Махова. Тебе легче с ним разговаривать. Вот рация. Выходи на связь с полковником. А я пошел, – улыбнулся он невесело. И, когда открыл дверь, попросил: – Если что, подстрахуй.
– Будь спокоен, – пообещал капитан Ивлев. Он увидел, как старший лейтенант быстро подошел к забору, ухватился руками за край досок, вытянул голову, заглянул во двор, потом подтянулся и быстро перемахнул за забор.
Капитан остался один. Хотел включить рацию, но раздумал. Сидел и, опустив стекло, прислушивался к тишине. Вспомнил название улицы: «Лесная. А леса здесь днем с огнем не сыщешь».
На полях за домами по шапкам кустов потянулся белый туман. Ночи в августе всегда сырые, с росами, с туманами и уже по-осеннему темные.
Ивлев глянул на усыпанное яркими звездами небо и грустно сказал:
– Вот и лето прошло. Жаль. Мы с Наташкой так и не успели отдохнуть как следует на нашем озере. А так хотелось!
Неожиданно показалось, что вроде за забором послышался шум. Ивлев выскочил из машины, прислушался. «Так и есть. Голоса». Он побежал к забору.
Что-то громыхнуло возле дома, как будто кто-то ударил ногой по пустому ведру.
«Неосторожно ведет себя лейтенант. Ох, неосторожно», – думал Ивлев, стараясь уловить слухом все звуки, которые раздавались на дворе.
Уцепившись руками за доски, Ивлев повис на заборе. Увидел метрах в десяти-пятнадцати от дома небольшую пристройку, скорее напоминающую хозблок.
Из нее доносились мужские голоса. Один грубый, приглушенный, другой – лейтенанта Квасова.
«Это он нарочно говорит погромче, чтобы я слышал. Значит, засветился. Надо идти ему на помощь». Ивлев только успел так подумать, как из дома вдруг выбежал человек и, хлопнув дверью, скрылся в пристройке.
– Черт возьми! – выдохнул капитан и в одно мгновение очутился на заборе. Он спешил. Ведь там могло произойти всякое, а если что, ответственность ляжет на него, капитана Ивлева. Не имел права он посылать туда старшего лейтенанта. Не имел.
Зацепившись ногой за какой-то гвоздь на заборе, капитан услышал треск разорванной ткани на брюках. «Только этого мне и не хватало», – зло подумал он, относя случившееся к закону подлости.
И тут же в пристройке раздался выстрел пистолета. Резкий, звонкий.
Ивлев сразу определил – стреляли из «макарова», а значит, это старший лейтенант Квасов. «Что там происходит?» – мысленно спросил он у себя, и почему-то сразу представилась драка между Квасовым и еще кем-то, кого не видел он, но видел старший лейтенант. «Квасов просто так на курок не нажмет».
И вдруг – женский крик, такой громкий, что у Ивлева волосы на голове зашевелились. Кричала Наташа. Ее голос.
– Наташка! – выдохнул он скопившийся в груди воздух, сделал глубокий вдох и спрыгнул вниз, упал, но сразу же поднялся на ноги и вытащил из кобуры пистолет.
В голове сделалось жарко, словно что-то огненное перетекало из одной ее половины в другую.
– Наташка! Она там! Я сейчас! Я мигом!
Ивлев подбежал, даже впопыхах не разглядев, что это за строение, из чего. Не до того было.
– Где-то тут должна быть дверь!
Было темно. И еще мешало волнение. Наскоро пригляделся. В темноте обозначился дверной проем. Капитан шагнул, стараясь сдерживать дыхание. Руку с пистолетом выставил вперед, готовый выстрелить при малейшей опасности.
– Наташка тут! И Квасов тут! И эти бандиты тут! Кто же первый мне попадется под руку? – Он уперся стволом во что-то твердое и чуть было не выстрелил. Понял – дверь. Еще одна. «Надо ее открыть и войти. Они все там, за этой дверью. Но почему тихо? Не слышно Наташиного голоса. Почему не слышно ее голоса? И Квасова?.. Где Квасов?»
Он не мог в темноте найти ручку. Так и не нашарив ее, вцепился пальцами в шершавую поверхность двери и потянул к себе. Дверь отворилась, словно зазывая его входить. Ничего не мог разобрать из-за полумрака. Догадался, что оказался в темном коридоре. А там, впереди, комната. В ней горит свет. И, возможно, придется стрелять.
Ивлев напрягся и, ожидая нападения, прыгнул вперед.
В ярко освещенной комнате увидел Наташу. Она сидела на стуле, привязанная к нему веревками. Платье разорвано на груди, испачкано кровью. И губы в крови. Голова как-то неестественно завалилась на плечо. Она была похожа на спящую, только почему-то с открытыми глазами.
«Так не бывает», – сказал он себе, бросился к ней, наступил на что-то большое, мельком глянул. На полу лежал парень с запрокинутой головой. Во лбу маленькая рана от пули, но затылок весь разворочен. И на полу лужа крови. «Мертвый», – сказал Ивлев, подбежал к жене, схватил ее голову руками, поднял, но едва убрал руки, голова упала.
– Наталья! – не своим голосом закричал капитан, обнял ее, прижимая к себе. И вдруг почувствовал на спине с левой стороны кровь. Липкую и еще теплую.
– Наташенька, милая! – заглянул в глаза и увидел ее неподвижный, затуманенный пеленой взгляд.
Он отшатнулся, не желая верить в ее смерть, настолько это показалось ему ужасным.
– Наташка! – Он опять схватил ее за плечи, потряс. – Милая моя! Любимая! Очнись! Прошу тебя, Наташенька, – заплакал он, нежно трогая ее волосы. Посмотрел на посиневшие руки, перетянутые веревками, и с болью в сердце понял, что никогда уже они не обнимут его. И никогда ее губы не коснутся его губ страстным поцелуем. Ее больше нет.
