Федор Московцев - Темные изумрудные волны
Трегубов тоже не смог ничем порадовать. Занимаясь своими делами, он не предлагал никаких новых проектов, все больше выспрашивал про Гордеева — не пора ли его «пощупать за живое».
От Андрея не укрылось, что оба что-то тщательно скрывают, это обижало сильнее, чем то, что ему не предлагают ничего интересного.
И вот они с Катей едут на море. Василий везет их к своему родственнику, который живет в одном из пригородов Сухуми. Сроки никак не оговаривались — Катя сказала, что «будем жить, пока не надоест, разве плохо?!»
Ехали, нигде не останавливаясь. Андрей иногда подменял Василия, чтобы тот смог отдохнуть. За окном ломаными линиями тянулись горы, и небо наваливалось на них, как бы одним синим плечом. Дорога вилась серпантином, то взбираясь наверх, то спускаясь вниз, тянулась над морем, и, пройдя долиной, снова взмывала ввысь. С возвышенностей, поросших мелким лесом, открывались безбрежные дали, пересеченные линиями гор, строгих в своей законченности. Селение, через которое только что проезжали, оставалось внизу, скрываясь в зеленоватой дымке.
Долгие часы растаяли в мутных изгибах. Сухуми, охваченный мохнатыми горами, утопая в листьях пальм, тяжелых магнолий, пряных садов, сверкал в брызгах жаркого солнца.
Проехав Гульрипши и Агудзеру, Василий свернул с основной магистрали. Дорога шла в гору. Проехали санаторий, корпуса которого раскинулись на живописных холмах. За ним виднелись постройки, дальше шел лес, горизонт замыкали вершины гор.
Василий остановился у невысокой ограды, за которой находился одноэтажный дом с обширной летней верандой. Три помещения — кухня и две комнаты — выходили на эту веранду, все двери были настежь открыты. Сразу за домом начинался крутой склон, поросший мандариновыми деревьями. Влажный воздух, согретый щедрым солнцем и дышавший теплой негой, был насыщен тяжелым ароматом — где-то сушились табачные листья.
Василий открыл калитку и по-хозяйски прошел вовнутрь. Никого не увидев, громко крикнул:
— Иорам!
Никто не откликнулся, тогда он прошел через кухню в сад.
Выйдя из машины, Андрей осмотрелся. Домовладение находилось на отшибе, рядом с ним находилось точно такое же, примыкающее к обрыву — дом и террасами спускавшийся по склону участок. С другой стороны — хозяйственная постройка — ангар с большими воротами, и довоенной постройки двухэтажный дом. Чуть поодаль ограда, за которой, в окружении деревьев и кустарников, виднелись корпуса санатория.
— Больше суток, — сказал Андрей, разминая затекшие ноги, — уже больше суток я не спал, не ел, не занимался любовью, — словом, не жил.
— Больше суток, — ответила в тон ему Катя, — уже больше суток я не слышу от тебя слов любви. Ты не говоришь, что сильно меня любишь, что жить без меня не можешь. Тебе что, все равно, что я у тебя есть?!
Тут их окликнул Василий. Они прошли на веранду, и он познакомил их с хозяевами. Иорам, который в свои пятьдесят пять был худосочен, юн и свеж, и Нина Алексеевна, его жена, полная и беленькая женщина, совсем как мама рядом с ним, — эти милые люди были искренне рады гостям.
Потом хозяева куда-то вышли, и Василий к ним присоединился, а гостям было предложено посидеть на веранде. В ожидании дальнейших событий Катя принялась дразнить Андрея упоминанием различных блюд. Сначала она осведомилась, под каким соусом он любит мясо, потом спросила, помнит ли он, какая была начинка у пирога, которым угощала бабушка, затем спросила, понравилось ли ему крабовое мясо и икра… На голодного Андрея обрушивались воображаемые куски жирной снеди. Наконец, он не выдержал, и пригрозил, что проглотит в сыром виде деревянный табурет по-абхазски, если не кончится пытка воспоминанием о еде, давно проглоченной.
Вскоре пришла Нина Алексеевна, а вместе с ней на столе появились легкие закуски — сыр, лаваш, зелень, бастурма, овощи. Катя попросила её не беспокоиться так сильно, потому что они с дороги совсем не проголодались, и Андрей под столом показал ей кулак.
После легкого обеда Иорам выдал ключ и, махнув рукой в сторону старенькой двухэтажки, лаконично сказал:
— Второй этаж, номер шесть.
Василий остался, а они, подхватив вещи, направились обживать свое временное пристанище.
Этот одетый зеленью домик хоть и являл вид разрушения, но дышал своеобразной прелестью. Потемневший кирпич, когда-то бывший красным, крошился в ожидании то ли капитальной перестройки, то ли сноса. Однако, в этом запустении, о котором говорили и стены, обвитые плющом, облупившиеся рамы и потемневшие стекла, и даже склоненный платан, облупившаяся кора которого шелухой покрывала густую траву, во всем этом чувствовался неизъяснимый шарм, который, за очень большие деньги пытаются воссоздать при постройке таверн «под старину».
В доме было десять небольших квартирок, в них жили работники санатория.
— Мне тут нравится, — сказал Андрей, оказавшись в шестом номере. — Келья с белеными стенами.
Это была небольшая квартирка, точнее, комната с двумя узкими окнами, обстановка которой состояла из железной кровати, старого, довоенной поры, комода, заставленного смешными аляповатыми скульптурками того же периода, стола, двух венских стульев, и покосившегося шкафа. У входа висело старое мутное зеркало, изображение в котором расплывалось и терялось, казалось, что смотришься в колодец. Еще была тумбочка с облупившейся полиролью, а на ней стоял старенький черно-белый телевизор.
— Я думала будет хуже. Я ожидала увидеть поселок и глинобитный забор, а здесь горы и лес. До моря далековато, зато дорога красивая.
Она присела на краешек кровати. То была громадная железная конструкция довоенной сборки размером со средний авианосец. Металла в ней было столько, что можно было бы огородить если не городское, то, по крайней мере, районное кладбище. На такие мысли Андрея натолкнули завитки и завитушки на спинках кровати, напоминавшие украшения могильных оградок.
Подперев ладонью подбородок, Катя спросила:
— Ну, что? Жизнь налаживается!?
Андрей опустился перед ней на колени, обнял её ноги. Прежде чем он успел заговорить, она по его взгляду поняла, что он её любит и желает её.
— Ты всегда будешь со мной, — сказал он.
Она склонилась над ним, окутывая его теплотой своего тела, своей любящей души, и слегка взъерошила его волосы.
— Всегда быть вместе не могут люди.
Он ласкал её руки, точеные пальцы, слегка полные нежные ладони, пересеченные изящными, как арабески, линиями и переходящие у основания пальцев в округлые холмики. Очарованный, он не сводил с них глаз, пока она не прижала свои ладони к его щекам.
— Катенька… По твоей ладони я прочитал твою судьбу. Вернее, нашу судьбу. Мы всегда будем вместе.
— Ты так хочешь этого?
— Моё желание уже ничего не значит, — ответил он. — Тут так написано.
Её руки дрожали. Она слегка пошевелила ладонями, он поднял голову и увидел её влекущий, страстный взгляд.
— Андрюша… — едва слышно прошептали её губы.
Глава 18
Войдя в кабинет, Иосиф Григорьевич представился:
— Полковник Давиденко, областной ОБЭП.
Молодой мужчина, не старше тридцати пяти лет, высокий, темноволосый, встал со своего места и ответил на рукопожатие:
— Капитан Галеев. Присаживайтесь, Иосиф Григорьевич.
— Рашид… Анварович?
— Так точно — Рашид.
Усевшись на предложенный ему стул, Иосиф Григорьевич осмотрелся. Конторский стол, напротив него точно такой же, несгораемый шкаф, грубо раскрашенный под дерево коричневыми разводами, тумбочка, на ней электрический чайник. Обычная угрюмая казенщина.
— Итак, Рашид, что мне нужно. Мы занимались Кондауровым…
Галеев кивнул.
— … игровые автоматы, установленные в «Золотом Глобусе», были приобретены у фирмы-однодневки. Мы получили запрос из Москвы…
Иосиф Григорьевич увидел, что его собеседник чуть заметно усмехнулся. Ему и самому казалась нелепой эта версия. Бред полный: полковник Дубич, завсегдатай «Золотого Глобуса», пускай не друг, но «хороший знакомый» Солодовникова, выясняет, все ли чисто в этом самом казино. Тем не менее, Давиденко рассказал до конца эту историю, и ею обосновал свой интерес к расследованию убийства Кондаурова.
— Насколько мне известно, убийца найден…
— И убит…
— Да все понятно, Рашид, найден исполнитель, доказана его вина, формально дело может быть закрыто. Отморозки ехали по улице на «девятке», увидели «Мерседес», остановились. Один вышел из машины, сел на заднее сиденье «Мерседеса», ему не понравилось, как с ним разговаривают, он выхватил ствол и открыл огонь. Те двое, что остались в «девятке», его прикрыли, начав стрельбу по охранникам, стоявшим возле машины босса. Вот и вся недолга. Так получается?!
— Иосиф Григорьевич… Для меня в этом деле очень много неясного. Больше, чем в каком либо другом. Но у меня нет возможности удовлетворять свое любопытство за казенный счет. Я не естествоиспытатель, и не ученая обезьяна.
