Э. Винсент - Лето мафии
— Разумеется, насмехается; это единственное, о чем вы с ним разговариваете.
Лена погрозила сыну пальцем.
— Это единственное, о чем мы спорим.
— Потому что это единственное, о чем вы говорите.
Доделав бутерброд, Порошок встал и поцеловал мать.
— Нам пора встречаться с ребятами. Пока, мама, — постараюсь вернуться к ужину.
Мы направились к двери, но Порошок, задержавшись, посыпал свое новое творение красным перцем.
Лена, откусив очередной кусок от оригинала, одобрительно кивнула и заметила;
— А у тебя неплохо получается, Аттиллио…
Услышав похвалу, Порошок улыбнулся и сказал;
— Спасибо, мама.
Мы вышли. За все это время Рыжий так и не произнес ни слова.
Глава 24
Когда я, Луи, Рыжий и Порошок пришли к Бенни домой, мы застали Мальчонку без воодушевления колотящим боксерскую грушу, Бенни — листающим комиксы, а Прыгуна — рассеянно раскладывающим пасьянс. Все были в напряжении, поскольку никто не сомневался, что когда мы доставим меха и я покажу Джи-джи фотографии, которые сделала Джилл, он совершит что-нибудь страшное. Все настояли на том, чтобы отправиться вместе со мной, сославшись на то, что «вместе будет спокойнее». Лично я не думал, что от этого будет какая-то польза, но свое мнение оставил при себе.
Я отправился к Терри за фотографиями, и мы договорились снова встретиться у Бенни дома в полдень. Поскольку сегодня была суббота, ребята с неспокойной душой отправились к Барни. Даже Порошок, который только что поглотил свою огромную подводную лодку, был настроен на сосиску в тесте и шоколадный коктейль.
Подходя к нашему дому, я уже за два квартала услышал громкие крики и вопли. Только тут я вспомнил, что на сегодня было назначено ежегодное первенство района по уличному бейсболу. Тротуары Тридцать шестой улицы от Десятой до Одиннадцатой авеню были запружены ревущими болельщиками. На лучших стоячих местах на лестницах домов толпился народ, а на припаркованных вдоль улицы машинах устроилась детвора — ребята постарше сидели на бамперах, а малышня забралась на крыши. Весь квартал вибрировал атмосферой праздника.
Завернув за угол, я увидел Сидни, сидящего на бампере нашего «Бьюика»-кабриолета; а шестилетний мальчишка радостно прыгал на брезентовой крыше, словно это был трамплин. Заканчивался третий иннинг игры, счет был равным: у «Бомбардировщиков» семь очков, и у «Бродяг» тоже семь. Это были «Янкиз» и «Доджерс» улицы, и «Бомбардировщики» только что сделали подачу через «центральную» сетку — воображаемую стену, ограниченную двумя метлами, вертикально воткнутыми в бамперы машин, которые стояли по обеим сторонам улицы. Мяч, залетевший за метлу, считался попавшим в базу, и вот сейчас после подачи мяч пролетел мимо «штанги» и под гром оваций покатился в направлении Десятой авеню.
Соскочив с бампера, Сидни вскинул кулаки вверх.
— 8:7! Вперед, «Бомбардировщики»!
Я еще ни разу не видел его таким возбужденным. Заметив меня, Сидни схватил мою руку и крикнул:
— Мы побеждаем!
Он был переполнен восторгом… и вдруг начал кашлять. Решив, что все дело в перевозбуждении, я взял Сидни за руку и повел за угол Одиннадцатой авеню, подальше от толпы.
Дождавшись, когда он перестанет кашлять, я сказал:
— А я и не подозревал, что ты страстный болельщик уличного бейсбола.
— Да я болею только за «Бомбардировщиков». Я люблю «Янкиз», но терпеть не могу «Доджерс», поэтому я всегда поддерживаю «Бомбардировщиков», когда они играют с «Бродягами». А ты вернулся, чтобы посмотреть игру? — спросил он.
— Нет, я вернулся за машиной… но там собралось столько народу, что нечего и думать о том, чтобы ее забрать. Пожалуй, я схожу к Терри. — Я должен был предупредить ее о том, что отец прознал о нашей связи, до того, как она услышит об этом от кого-то другого, и, на мой взгляд, сегодня для этого был самый подходящий момент. Однако мысль о предстоящем разговоре приводила меня в отчаяние.
Чутко уловив интонации моего голоса, Сидни сказал:
— Ты всегда так радовался встречам с Терри… но сейчас ты выглядишь совсем нерадостным.
— Мой отец узнал о нашей связи.
Широко раскрыв глаза, Сидни пробормотал:
— О боже…
— Вот именно… Не знаю, как отнесется к этому Терри, но безмерное счастье в повестке дня не значится.
— Почему Терри должна сердиться на тебя? Ты ведь ни в чем не виноват.
— Да дело вовсе не в этом, — сказал я.
Из-за угла донесся новый взрыв громких криков. Кто-то заработал очередное очко, и это было встречено воплями восторга и стонами разочарования. Две минуты назад Сидни был полностью поглощен игрой, но сейчас он не обратил никакого внимания на рев болельщиков, погруженный в раздумья. Внезапно его лицо просветлело, и он сказал:
— А может быть, сначала мне поговорить с Терри? Она относится ко мне хорошо и не разозлится, услышав признание. Ну а если все же разозлится, то на меня, а не на тебя. «Отрубит голову гонцу», понимаешь?
Я усмехнулся — Сидни разбирался во многих вещах, но женщины определенно были для него темным лесом.
Я сказал:
— Спасибо, дружище, но этим я должен заняться один… Возвращайся смотреть игру… А я поймаю такси.
Дружески потрепав Сидни по плечу, я развернулся и направился в сторону центра. Сзади снова донесся вой болельщиков, и я задумался о том, что принесло мне это лето… Я стал пешкой в разгорающейся гангстерской войне, у меня есть подруга, которая до смерти боится моего отца, шесть друзей, которые ради меня пойдут с голыми руками на танк, дохлятик-еврей, который пытается научить меня уму-разуму… но при этом я понятия не имею, к чему все это приведет.
Пятнадцать минут спустя такси высадило меня перед домом Терри, и я подумал: «Пятнадцать минут и две мили отделяют чемпионат по уличному бейсболу от района шелковых чулок. Где еще может быть такое, кроме как в Нью-Йорке?» Для меня именно в этом и состояла сущность города — нищие и богатые, черные и белые, счастливые и печальные, жестокие и… скучные.
Терри знала, что я приду рано, поэтому оставила дверь незапертой. Я вошел в квартиру без звонка. Окна в гостиной были занавешены, а свет не горел, поэтому в квартире царила темнота. Услышав доносящийся из спальни гул кондиционера, я ставшим уже привычным маршрутом пересек гостиную. Толкнув дверь спальни, я уловил аромат духов «Шанель № 5». Терри спала с тускло-желтым ночником, и я разглядел, что она лежит на животе, полностью обнаженная, раскинув руки и ноги. Присев на край кровати, я поцеловал Терри в затылок. Пошевелившись, она открыла глаза и перевернулась на спину. Затем, улыбнувшись, протянула ко мне руки… и снова началось волшебство.
Полчаса спустя я зажег две сигареты, протянул одну Терри и сказал:
— Однажды я видел это в кино. Так сделал для Бетти Девис один заморский тип.
— Поль Хенрейд, — сказала Терри.
— Кто?
— Заморский тип… это был Поль Хенрейд. А кино, которое ты имел в виду, это «Сейчас, путешественник».
— О, — поразился ее познаниям я. — После того как этот фильм вышел на экраны, парни нашего квартала целый год зажигали сигареты для всех знакомых девиц. Однажды я даже видел, как парень зажигал сигарету для другого парня. Вот так.
Хихикнув, Терри перекатилась на меня. Наши лица оказались нос к носу.
— А ты когда-нибудь видел это? — спросила она.
— Что?
— Парня с другим парнем?
— Ты что, шутишь? — с отвращением спросил я.
— Ну а как насчет девчонки с другой девчонкой?
— Что? Ты пишешь книгу?
— Просто любопытно. А как насчет парня с двумя девчонками?
— А как насчет того, чтобы отпустить меня и выпить кофе? Мне пора к ребятам.
— Ладно, мой сладкий, но если освободишься рано, заскочи ко мне перед тем, как я уйду на работу. — Хихикнув, Терри чмокнула меня в нос. — Старушка Терри приготовит что-нибудь вкусненькое.
Она поднялась с кровати и пошла на кухню. Точнее, не пошла — поплыла. Она напомнила мне нимфу, которую я видел в книге Сидни об эпохе Возрождения. Встав, я направился в ванную и зашел в стеклянную душевую кабинку. Но не успел я намылиться и до половины, как Терри прильнула ко мне сзади, обвивая руками.
— Эй, морячок, тебе не потереть спинку?
Передав через плечо мочалку, я прислонился к стене. Терри стала тереть мне спину, и я рассудил, что уж если нырять с головой в омут, то лучше всего сейчас.
— Отец все знает, — не оборачиваясь, сказал я.
Я почувствовал, что Терри застыла. Три проклятых слова — и она поняла, что именно я хотел сказать.
— Что? — судорожно выдохнула она.
— Мой отец знает, — повторил я, поворачиваясь к ней лицом. — Он знает о нас все.
У Терри вспыхнули глаза; тряхнув головой, она воскликнула:
— Господи Иисусе, Винни!
