Вячеслав Денисов - Грабеж – дело тонкое
Придвинув дело к коллеге, Струге вынул сигареты и заметил:
– Ты спрашивал, в чем дело? Я не скажу тебе, в чем оно. Ты заберешь эту папку вместе с собой да заодно прихватишь эти газеты. Ты будешь копаться в этих листах день, а может быть, месяц. Однако я настоятельно рекомендую тебе докопаться до истины раньше того момента, когда ты будешь оглашать приговор Андрушевичу. Иначе, поверь мне, от ворот рая дядя Петя отправит тебя на нулевой этаж.
Когда Левенец вышел, Струге скрутил с «паркера» колпачок и стал рисовать на чистом листе бумаги бессмысленный кельтский узор. Не слишком ли он жестоко обходится с молодым парнем, бросая его даже не в реку, а в сток водопада? Поступали ли так с ним, со Струге?
Нет, не поступали. Некому было его учить. Просто бросили. Он мог сейчас, в этом кабинете, еще полчаса назад, на этом листе бумаги нарисовать маленькую схему, после прочтения которой Паше стало бы все ясно. Но где уверенность в том, что однажды воспользовавшись подсказкой, он не приучится пользоваться ею до отставки? Легче всего дотянуться до кормушки и опустить в нее морду. Гораздо труднее добывать корм из-под снега. Именно по этой причине дикие животные одомашниваются, а домашние, попав на волю, живут недолго.
Пусть он листает эти двести пятьдесят листов уголовного дела, пусть читает программу передач на декабрь и ломает мозги – что мог увидеть среди этого бестолкового набора милицейских формулировок судья Струге! Когда же вытянет правду за хвост, тогда поймет, что милицейские формулировки тут совершенно ни при чем. Настоящий судья должен видеть эту правду между строк. Так пусть он и ковыряет копытом корм, так нужный для того, чтобы не сгинуть в этом жестоком мире судейской жизни.
Он спас его от Лукина, хотя малыш даже не догадывается, какую услугу оказал ему старший товарищ. С приказом Николаева на производство служебной проверки можно было прямо сейчас идти в Верховный суд. Глупость людей не имеет границ. Почему-то об этом не догадывается Николаев, хотя именно он окажется первой и последней жертвой в случае разборки. Лукин, как уже бывало не единожды, откажется от своих слов и еще накатает на Николаева бумагу. Когда председатель районного суда решительно и официально берет на себя полномочия кассационной инстанции, то резонно встает вопрос – на своем ли месте находится этот человек? «Конечно, не на своем!» – ответит комиссии из Москвы Лукин и тут же сделает так, что Виктор Аркадьевич окажется за бортом. Всеми забытый, всеми униженный. Как жесток этот мир... Мир судейской жизни.
Поэтому пусть Левенец не поспит неделю. Пусть помучается, но дойдет до истины своим умом. Пусть с подсказкой, но сам. Не осознавая до конца, что именно им движет, Антон Павлович создавал для себя опору в будущем. Пока он был один и те локальные войны, что он вел с обстоятельствами, еще были ему по силам, вся его внутренняя жизнь уже твердила – найди опору.
Нет, не только Левенцу оказывал помощь Струге. Он предлагал ее и себе. Осталось выяснить, насколько твердой окажется та опора, которую он себе подготовил. Только не следует ему, Антону, сейчас останавливаться. Чтобы по-настоящему помочь повернувшемуся в сторону верной дороги судье, нужно выяснить все подробности этой интересной истории до конца. А до этого еще ох как далеко...
Глава 6
Купив билет и тщательно собрав в карман всю сдачу до последней копейки, веснушчатый молодой человек вышел из очереди в состоянии некоего недоумения. Пять минут назад к нему, когда он стоял у кассы, подошел какой-то верзила и заставил принять сотню долларов. Человек точно знал, что ни одна из долларовых купюр, полученных при ночной встрече от подельника, из кармана выпасть не могла. Сегодня утром он разменял лишь одну, чтобы купить билет на автобус до соседнего областного центра. Подельник просил, чтобы человек исчез из города, это он и пытается сделать. Остальные же доллары были спрятаны в карман рубашки, под свитер. Он не прикасался к ним с самого утра, выпасть из-под свитера они просто не могли. Однако верзила подходит и уверяет, что деньги выпали. Первое чувство, которое посетило веснушчатого, был восторг. Да, чего уж! При его образе жизни и способах заработка такой случай выпадает раз в жизни!
Однако эйфория покинула его сразу же, едва он вышел из очереди. Он находился на вокзале – в самом «рабочем» месте мошенников различных мастей. Однако передача денег из рук в руки, в толпе – не лучший способ для последующего «кидняка». Вот если бы он шел по вокзалу и увидел пачку денег, а к нему подвалил бы такой же внимательный и «находчивый» с предложением разделить найденное поровну, тут было бы все понятно. Потом появится третий, заявит, что он потерял деньги, предложит вывернуть карманы, потом на месте смычки конфликтующих сторон образуется «милиционер»... Тут все понятно, и веснушчатый сам был в состоянии облапошить любого, кто попадется под руку. Но в данном случае произошло что-то другое. «Браток», что дал ему не его деньги – настоящий отморозок, а такие персонажи, как правило, симптомами обостренного альтруизма не страдают.
Тогда как это понимать?
Как это понимать, веснушчатый понял сразу же, едва успел покинуть вокзал. У центрального входа стоял черный «Ягуар», а рядом, опершись на его лакированный капот, находился тот самый благожелатель, еще один, из того же инкубатора, и...
Веснушчатый сглотнул слюну. Третьим, кто подпирал английский символ роскоши, был мужик, которому он недели полторы назад продал на рынке черепаху. На секунду остолбенев, веснушчатый вперил в нового владельца черепашки остекленевший взгляд...
Когда Шебанин встретился глазами с мерзавцем, не предупредившим его о правилах кормления каймановых черепах, он, как гончая, резко выдохнул воздух через ноздри и улыбнулся. Это была улыбка Карабаса-Барабаса, приготовившегося поколоть Буратино на дрова.
– Балу, да ты сыскарь настоящий! – выпалил Яша. – Ну-ка, ведите этого ухаря ко мне!..
Поймав начало движения двоих громил в свою сторону, веснушчатый отвернулся и боком, не выпуская преследователей из виду, направился за угол. Балу и Тушкан, тоже хорошо разбирающиеся в чужих телодвижениях, ускорили шаг.
Едва человек в черной кожаной куртке дошел до кованой ограды, разделяющей проезжую часть и тротуар, он понял, что охота на него поставлена на широкую ногу. Навстречу ему с гортанными криками – «Во, конопатый!», «Локо будет рад!» – двигалась толпа недоумков, которая еще полчаса назад «катала» перед входом поролоновый шарик и вытягивала из глупых вокзальных обитателей наличность.
Теперь становилось ясно, что, продав черепашку тому мужику, он, веснушчатый, чем-то его обидел. Причем обидел крупно, если на его отлов вышла такая сила. Лихорадочно замотав головой в поисках спасения, человек в кожаной куртке остановил свой взгляд на двух сержантах милиции. Они стояли у входа в здание вокзала и, как обычно, ничего не замечали. У вокзальных сержантов жизнь такая – ходить по вокзалу и не замечать беспорядков. Единственным исключением были бомжи, которых иногда можно, ради развлечения, побить. Однако бомжей рядом не было, и сержанты скучали. Смотрели на собственное изображение в зеркальном остеклении вокзала и лишь изредка поворачивали головы в сторону входящих в здание и выходящих из него.
– Лучше мне «двести шестая», чем в отношении меня – «сто вторая»! – резонно рассудил веснушчатый и поднял с асфальта четвертинку кирпича.
Услышавшие этот довод сержанты побросали сигареты и насторожились. Последний раз человек в кожаной куртке сталкивался с правосудием в начале девяностых, поэтому в своих откровениях вслух руководствовался «старым» Уголовным кодексом. С июня девяносто шестого года и к тому моменту, когда веснушчатый залепил кирпичом в витражное стекло над головами сержантов, упомянутое веснушчатым «хулиганство» значилось уже статьей двести тринадцатой, а «убийство», на которое в отношении себя веснушчатый никак не соглашался, определялось сто пятой.
А сержанты, стараясь защитить головы от падающих на них огромных кусков стекла, не могли взять в толк, какая муха укусила рыжего.
Можно закрыть глаза на «лохотронщиков» у входа и мужичков, распивающих пивко на лавочках, хотя Кодекс об административных правонарушениях еще никто не отменял, однако уничтожение декора вверенного под охрану объекта начальство поощрять вряд ли станет. И потом, обидно. Испугались, блин...
Через минуту веснушчатый валялся на земле в наручниках и с чувством глубокого внутреннего удовлетворения наблюдал, как ретируются «братки». Даже потом, когда он ехал в «собачнике» милицейского «бобика», кашляющего и хрипящего на каждой кочке, и наблюдал в зарешеченное окно за двигающимся следом черным «Ягуаром», он чувствовал себя в полной безопасности. Эта братва могла уговорить ментов выдать им его за определенную сумму денег, однако теперь торг неуместен. Разбито стекло в стене здания автовокзала, которое стоит немало. События происходили на глазах сотен граждан, поэтому вряд ли сержанты сочтут возможным передать его, веснушчатого, в руки пассажиров этой черной иномарки...
