Данил Корецкий - Смягчающие обстоятельства
Так продолжалось около трех лет, но затем в квартале началась реконструкция, дом снесли, и Элефантовы расселились не только в разные квартиры, но и в разные здания. Некоторое время они вообще не ходили друг к другу, потом отношения восстановились, но оставались натянутыми, мать в своем доме Элефантов видел только по семейным праздникам, и сам без крайней необходимости к ним не заходил.
Возвратившись на материк, Элефантов поступил инженером в научно-исследовательский институт средств автоматики и связи. Здесь он быстро пошел в рост: стал старшим инженером, потом заведующим сектором. Оформил соискательство, хотя с утверждением темы сразу возникли сложности: вопросы внечувственной передачи информации еще не были объектом научных исследований и, как выразился ученый секретарь совета, «это не тема диссертации, а заголовок сенсационной статьи в газете».
Элефантов настаивал, и тему за ним закрепили: умудренные опытом члены совета знали, что начинающие быстро утрачивают желание ниспровергнуть основы, спускаются с небес мечтаний на житейскую твердь и, бывает, превосходят своих наставников в практичности и осторожности. А сменить тему никогда не поздно.
— Напрасно ты, Сергей, ерундой занялся, — поприятельски, но уже несколько свысока сказал бывший однокашник Кабаргин. — Всякими глупостями настроишь людей против себя, прослывешь выскочкой — какой в этом толк?
Тебе же надо защититься? Иди в аспирантуру к Палтусову, его конек — системы автоматического пожаротушения, все ясно и понятно, к тому же у него вес, а значит, сила продавливания… Через три года — кандидат наук, а тогда, пожалуйста, — можешь оригинальничать.
Кабаргин прошел такой путь, защитился и потому говорил веско и значительно, чувствуя свое моральное право поучать. Конечно же, он начисто забыл, как списывал у Сергея задачи по радиотехнике, как просил сделать расчетную часть дипломного проекта, как ждал на экзамене спасительной шпаргалки.
— А ты уже начал оригинальничать?
— Не понял, — поднял брови Кабаргин.
— Ну, после защиты вернулся к смелым и интересным идеям?
Элефантов хотел сбить спесь с Кабаргина, у которого никогда не возникало самой завалящейся идеи, но это не удалось.
— Зря ты так! — надменно бросил он. — Я по-хорошему… Мне твои дела не нужны, у меня порядок…
Действительно, Кабаргин уверенно двигался по административной линии, и перспективы у него были самые радужные. Ходили даже слухи о предстоящем головокружительном взлете, никто не знал, насколько они оправданы, но ссориться с ним избегали.
Элефантов подумал, что последняя фраза имеет целью напомнить ему о могуществе собеседника, и если он смолчит, Кабаргин решит, что сумел его запугать.
Поэтому он сдержанно улыбнулся и кивнул головой.
— Знаю, как же, читаю твои статьи. Только почему у тебя столько соавторов, да еще все аспиранты?
Вопрос был лишним, к тому же Элефантов не собирался его задавать и сделал это по въевшейся привычке не допустить, чтобы кто-нибудь заподозрил его в трусости. Но впоследствии, когда слухи подтвердились и Кабаргин, став заместителем директора, при каждом удобном случае ставил ему палки в колеса, Сергей понял, что тот не забыл дерзости. Но не пожалел о проявленной независимости, считая, что гнуть себя для достижения благосклонности начальства — последнее дело.
Элефантов с головой окунулся в работу, за обилием дел стало казаться, что он никуда из города не уезжал и вообще только-только окончил институт. Но когда он возвращался в реконструированный двор со снесенными сараями, выпрямленными закоулками, пропавшими проходняками, приметы прошедших лет били в глаза со всех сторон.
Моисей сидел в тюрьме, а Васька Сыроваров уже освободился и, встречая под хмельком Сергея, любил рассказывать, как его ценит начальник и уважает участковый.
Григорий растолстел, здорово сдал, жаловался на сердце и пересказывал публикации в журнале «Здоровье». Элефантову стало жаль его, но Григорий вдруг отвлекся от болезней и развеселился: «Помнишь, Серый, как ты цыплят с куницей сдруживал? Ну и смехота была!» Сергей вспомнил и вновь ощутил к Григорию глухую неприязнь.
Пример детских лет — Вова Зотов — стал телемастером, женился на кассирше телеателье, такой же бледной и пресной, как макароны, которые она готовила мужу с удивительным постоянством.
Тучный, рыхлый, с мучнистым лицом и ранней одышкой, он ухитрился сохранить детский оптимизм и жизнерадостность, для которой, по мнению Элефантова, не было никаких оснований. Чему, спрашивается, радоваться, если имеешь унылую жену, отвадившую от дома всех твоих друзей и считающую, тебя своей собственностью, чем-то вроде домашнего животного, обязанного за скармливаемые макароны выполнять все хозяйственные работы, какие только можно придумать, если изо дня в день приходится выполнять монотонную, не приносящую удовлетворения работу, если к тридцати годам у тебя живот до колен и редкие, обильно выпадающие волосы? Да тут впору повеситься с тоски!
Но Зотов, очевидно, считал по-другому. Общительный, не в меру говорливый, он относился к категории людей, знающих все обо всем. Не было вопроса, на который он не взялся бы ответить. Пожелай кто-нибудь узнать, как ликвидировать пожар в реактивном истребителе на высоте двенадцать тысяч метров при отказавшей системе пожаротушения, Вова тут же дал бы подробный совет. Правда, с его помощью вряд ли удалось бы погасить тлеющую в мусорном ведре тряпку, но это уже другое дело. Главное, что сам он ощущал себя знающим человеком, полезным окружающим.
Поручения жены Вова рассматривал очень серьезно и выполнял со всей ответственностью. Если требовалось просверлить дырку в стене на кухне, этому посвящался целый выходной день: он обходил соседей, одалживал дрель и сверла, искал удлинитель электрического шнура и провод для заземления, потом резиновые перчатки… Когда можно было приступать, Вова вспоминал, что есть более мощные дрели, снова ходил по квартирам, перебирал инструменты, сравнивал, попутно участвовал в разговорах, если приглашали, присаживался к столу. Поздно вечером в квартире Зотовых становилось на одну дырку больше, и Вова с чувством выполненного долга ложился спать, не подозревая, что к следующему воскресенью планы жены могут измениться, дырку придется сверлить в другом месте, а сегодняшнюю — тщательно заделывать.
Все это его нисколько не угнетало, считалось, что он живет ничуть не хуже других, а когда удавалось позволить себе маленькие радости, например, вырваться из стойла под предлогом отнести взятые на время инструменты и поболтать вволю часок-другой за кружкой пива с приятелем, жизнь вообще превращалась в праздник, и даже предстоящий скандал с женой, не выносившей его отсутствия, не омрачал настроения.
Элефантов как-то не вошел в дворовую жизнь. Его не привлекало домино на дощатом столе, пиво с водкой в увитой виноградом беседке, беседы про футбол у подъезда, субботние застолья с музыкой и песнями. Основные интересы его лежали за пределами этой сферы, в институте, куда он, бывало, приходил и в выходные дни.
Экспериментируя с чувствительными микроволновыми приемными устройствами, Элефантов пытался обнаружить электромагнитные поля, которые могли быть носителями внечувственной информации. Однажды стрелка дрогнула, Сергей утроил усилия и почти переселил на выползающую из-под пера самописца подрагивающую линию и ощущал торжество первооткрывателя, несколько омрачаемое мыслью, что так просто великие открытия не делаются, как бы не попасть впросак…
Не обнародуя результатов, Элефантов понес рулончик бумажной ленты в мединститут и попросил специалистов по физиологии мозга высказать свое мнение о происхождении покрывавших ее зигзагов. В глубине души он все-таки надеялся, что прибор зафиксировал неизвестный вид мозговой активности, тем большее разочарование вызвал ответ: обычная энцефалограмма, причем очень некачественная.
Огорчение Элефантова было наглядным, врачи поинтересовались, в чем дело; когда он рассказал, настроение специалистов резко изменилось.
— Молодой человек, да вам плясать следует! — завкафедрой — румяный доцент с модной бородкой, ненамного старше Элефантова, снова, уже заинтересованно, принялся разглядывать ленту. — В обычных условиях надо присоединить контакты к черепу пациента, поместить его в специальную сетчатую клетку, чтобы экранировать помехи, а ваш аппарат позволяет обойтись без всего этого! Низкое качество объяснимо: вы же вообще не имеете понятия об энцефалографии!
Бородач решительно свернул ленту.
— Знаете что? Бросьте заниматься поисками несуществующих субстанций, давайте вместе доведем прибор! Опытный образец — наш. На приоритет, естественно, претендовать не будем, открытие ваше, вознаграждение — тоже, авторское свидетельство получите на свое имя… Как ваша фамилия? Прекрасно! БЭЭ-1. Звучит? Бесконтактный энцефалограф Элефантова, первая модель. Почему первая? Навалится наша медицинская братия, начнут усовершенствовать, модифицировать, уменьшать вес, габариты, увеличат число каналов, да мало ли что еще?
