Гэвин Лайл - Венера с пистолетом
Я повернул назад, поджидая, когда они закончат, и занялся чтением надписей на соседних могилах. Странно, но итальянцы опускают первую цифру в датах: испытываешь нечто вроде шока, когда видишь на совершенно новом с «иголочки» камне надпись: р. 912, у. 967. Зато очень старательно вырезают кучу завитушек вокруг довольно плохонькой маленькой фотографии.
– Синьор? – раздался чей-то низкий голос.
Я обернулся; рабочие уехали.
– Синьор Фоскари?
– Si. – Лицо его было торжественно вытянуто, темные глаза увлажнились.
– Вы говорите по-английски?
– Да, говорю.
– Меня зовут Джильберт Кемп. – Мы пожали руки, не снимая перчаток. – Э… я видел некоторые картины леди Уитерфорд, хочу сказать, бросил лишь беглый взгляд, раз вы разрешили Гарри Барроузу ими заниматься, ну и…
Он продолжал молча смотреть на меня. Я начал потеть; если он и был вором, то явно не моего калибра. Однако я заколебался.
– Я… я хочу сказать, мои клиенты… ну, думаю, они могли бы сделать вам предложение по поводу одной вещицы. Довольно небольшой.
– Видите ли, права на наследство еще не утверждены. Собственно, оформление еще толком и не начиналось.
– Да, понимаю. Насколько я могу судить, картины пока не каталогизированы. Возможно, они еще даже и не пересчитаны. То, как их хранила покойная, вызывает сомнения, что у нее был хотя бы список.
Он еще несколько секунд смотрел на меня, а потом повернулся в сторону незаконченной могилы.
– Она была благородной леди, – высокопарно заявил он. Потом снял шляпу. – Requiescat in pace[28]. – И снова надел свою шляпу. – Какую картину вы хотите?
– Гравюру Дюрера. Пожалуй, только она одна из всей коллекции находится в относительно хорошем состоянии.
Он некоторое время подумал.
– Когда наследство будет оформлено, я видимо смогу получить инструкции о продаже произведений искусства. Возможно, у синьора Барроуза также возникнет предложение.
– Гарри не интересуется рыночной ценой. Он хочет купить все дешево и начать реставрацию картин.
Адвокат медленно зашагал от могилы и я последовал за ним.
– Тогда, – сказал он, – я должен буду выставить все картины на распродажу.
– У вас возникнет та же самая проблема: придется уступить их какому-то эксперту. Обычный коллекционер картины в таком состоянии покупать не станет.
Он остановился в конце дорожки и снова оглянулся.
– Очень благородная леди.
И она оставила свои дела в таком беспорядке, что он теперь имел законное право выбрать своими длинными пальцами лучшие экземпляры, Очень благородная леди – для адвоката.
Внезапно, но также серьезно, он спросил:
– Сколько?
Сначала я думал вечером пройтись, но потом решил, что лучше остаться дома, чтобы со мной можно было связаться. И как выяснилось позже, поступил чертовски правильно. Я сидел в своей комнате, пытаясь расшифровать очередное сообщение в Zuericher Zeitung[29] – по делу Анри Бернара, – слава Богу, по-прежнему там не было никакого прогресса – как раздался такой шум, словно в мою дверь рвалась буйная компания. Я открыл и в комнату ворвалось нечто, похожее на буйную компанию, но это оказалась всего лишь мисс Уитли, эксперт-искусствовед. Она была в ярости. Даже шерсть на ее воротнике из кошачьего меха стояла дыбом.
– Что вы делаете? – закричала она.
– Ничего. А что я должен делать?
– Вы посылаете ко мне кого-то с этим Дюрером – он требует четыре миллиона лир наличными, без расписки, без вопросов.
– Ну, я же оставил вам записку, что он должен прийти. Это подлинник?
Она нетерпеливо тряхнула головой.
– Да, это подлинник, все правильно. Но он наверняка украден!
Я пожал плечами.
– Могу только сказать, что не мною и не вами, а может быть и вообще никем, если вы видели самого Фоскари. Такой высокий малый? С длинным носом? – Она кивнула. – Ну, он адвокат, занимающийся неким наследством. Имеет права поверенного. Если он хочет обратить какую-то часть наследства в деньги… – Я снова пожал плечами.
– В наличные? И без всякой расписки? Он же их прикарманит!
Она прошлась по комнате и повернула обратно, все еще продолжая кипеть. – Боже мой – краденый Дюрер!
– Послушайте, – успокаивал я, – вам предложили подлинного Дюрера за настоящую цену. И если мы его не купим, это сделает Гарри Барроуз – хотя и не заплатит четыре миллиона. В любом случае, почему бы вам не спросить хозяйку и не послушать, что она скажет – ведь это будет ее решение.
Она внезапно перестала злиться и помрачнела.
– Я и так знаю, что она скажет.
– Покупать.
Она кивнула и в отчаянии воскликнула:
– Черт бы побрал все это – вы действительно мошенник!
– Я? А что я со всего этого буду иметь? Я просто лояльный служащий.
– Хорошо. Я позвоню ей.
– Прекрасно. – Тут я вспомнил, что мне было приказано не связываться с Гарри Барроузом и его проектами. – Только не говорите, где я нашел ее, договорились?
Она подозрительно покосилась на меня.
– Ладно…
Я кивнул на бутылку виски.
– Не хотите выпить?
Она покачала головой.
– Я вернусь к себе.
– Ну, раз мы оказались в этих местах, не собираетесь вы встретиться с Фаджиони?
– Да, я договорилась с ним на завтра.
– Вы когда-нибудь раньше с ним встречались?
– Нет. Пожалуйста, не говорите мне, что он тоже мошенник. Я слышала о нем.
Я кивнул.
Поколебавшись, она спросила:
– Думаю, вы знаете его как профессионала?
Я снова кивнул. Она снова спросила:
– Насколько хорошо он говорит по-английски?
– Зависит от обстоятельств. От того, хочет ли он, чтобы в разговоре сохранялось какое-то непонимание, или нет.
После небольшой паузы она сказала:
– Думаю, вам тоже хочется пойти?
– Скажем так, что я не возражал бы возобновить старую… дружбу.
– О, тогда все в порядке. – Ей просто необходима была моя компания. – Поезд завтра в десять сорок шесть.
22
Фаджиони жил в Падуе. Это очень симпатичный город в тридцати милях от Венеции вглубь страны, в конце длинного канала. Летом туда можно добраться на лодке, если есть время и желание останавливаться через каждые полмили, чтобы полюбоваться красивыми виллами. Мы провели в поезде три четверти часа, совершенно не разговаривая, и прибыли на место в половине двенадцатого.
Он жил в доме на боковой улочке, такой узкой, что ее можно было заметить, только стоя точно напротив ее начала. Поэтому о размерах дома можно было только сказать, что он большой, также трудно было оценить и его форму, если не считать того, что фасад был приблизительно квадратным, невыразительным и подслеповатым, без каких-то украшений, окна заделаны решетками и закрыты, стены из серого камня такой толщины, что пушке понадобился бы целый день, чтобы сквозь них пробиться. И меня бы не слишком удивило, если бы однажды кто-нибудь двинулся на Фаджи с пушкой.
Я нажал кнопку звонка возле смахивавшей на тюремную двери, и некоторое время спустя молодой человек впустил нас внутрь. У него были длинные черные волосы, одет он был в белый пиджак с черным галстуком и туго обтягивающие черные брюки; Элизабет протянула ему визитную карточку и после это мы долго стояли и ждали. Высокий и просторный холл освещался лампами, которые скорее всего не выключались ни зимой, ни летом; вдоль стен выстроились фрагменты классических скульптур. Они были просто выстроены в линию и никак не сгруппированы.
Мисс Уитли прошлась вдоль этой линии, а потом внимательнее присмотрелась к одному из фрагментов.
– Боже мой, вы знаете, чья это по-моему работа?
– Вероятнее всего вы правы. Хлам он не собирает.
Скульптура в камне изображала в натуральную величину какого-то бога или воина, который так поспешно собирался, что вообще забыл одеться.
– Вероятно, для него не хватило места наверху, среди действительно ценных вещей, – заметил я. – На обратном пути попытаюсь засунуть его в карман.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Не забывайте, что мы здесь по серьезному делу.
– Если я забуду, то Фаджи напомнит.
Она снова осмотрелась вокруг и произнесла с известным благоговением:
– Я знала, что он большой человек, но не знала, что настолько большой.
Скорее всего, старый плут хотел, чтобы именно так она и подумала. Оставьте покупателя дожидаться среди первоклассных произведений искусства, разбросанных как попало, чтобы показать, что у вас нет времени ими заниматься, и у него сложится впечатление, что вы большой человек. Важный и богатый. После этого покупатель вряд ли станет упорно торговаться.
– Кстати, – спросил я, – теперь мы стали гордыми собственниками гравюры Дюрера?
– Да, – сквозь зубы процедила она и поджала губы.
– Я так и думал, что мы ее приобретем. Было чертовски умно с моей стороны обратить на нее внимание, вы не думаете?
– Как вы уже сказали: Дюрера узнает каждый.
