Чингиз Абдуллаев - Плутократы
— Вот прокуратура и разберется, что он мог и чего не мог, — проговорил Климентьев, и Семен Борисович понял, что допустил очередную ошибку.
— Конечно, разберутся, — согласился он, — но я хотел бы с вами встретиться и лично обо всем поговорить.
— Не вижу смысла. Если по данному делу, то пока рано.
Алентович сжал зубы. Этот чиновник заходит слишком далеко. Но кажется, Климентьев понял, что немного перегнул палку. Так нельзя разговаривать с одним из самых богатых людей в стране и мире.
— Но если вам надо встретиться и поговорить по другому вопросу, то я всегда готов с вами увидеться, — сказал Евгений Герасимович, — вы знаете, как мы вас ценим, Семен Борисович.
"Негодяй", — подумал Алентович.
"Жулик", — подумал Климентьев.
— Если это возможно, то я хотел бы приехать к вам немедленно, — попросил Алентович.
— Что ж, буду вас ждать, — согласился Евгений Герасимович, — сегодня в восемь часов вечера. Только давайте встретимся в каком-нибудь неофициальном месте. О вашем сегодняшнем визите в прокуратуру сообщили все телевизионные каналы.
— Где угодно, — пробормотал Семен Борисович, — ну, например, в каком-нибудь ресторане или еще лучше дома…
— Нет, — решительно отрезал Климентьев. — Лучше всего в моей машине. Я подъеду на Сретенку, и там мы встанем у Колокольникова переулка. Вас устраивает такой вариант?
— Разумеется. Спасибо, — Алентович по-ложил трубку и посмотрел на Шустера. — сволочь, — убежденно произнес он, имея в виду Климентьева. — Этот гад все знает.
— Думаешь, это они нас заказали? — испугался банкир.
— Нет, конечно. Они же не до такой степени идиоты. И зачем им это? Чтобы устроить панику на бирже? Пока я ехал, мне сообщили, на сколько сильно упал сегодня рубль. Думаешь, они это сделали нарочно? Не может такого быть.
— Могли и не рассчитать, — предположил Шустер. — Возможно, хотели нас только попугать, а получилось по-другому.
— Твои деньги мешают тебе думать, — вздохнул Семен Борисович. — Неужели ты действительно считаешь себя свободным и независимым человеком? Такое невозможно, даже если у тебя есть миллиард долларов или два миллиарда. Это в Америке ты можешь быть независимым и уважаемым человеком. Или в Европе. А здесь ты никто. Несмотря на все свои миллиарды. Про Вяхирева и Черномырдина в списках «Форбса» написали как про самых богатых людей. Ну и где они теперь?
— Можно подумать, что они очень бедные, — пробормотал Шустер.
— Ты все понимаешь лучше меня. Это там можно быть миллиардером и на всех плевать. Потому что они свои деньги зарабатывают потом и годами. А у нас так не получается. Все твои деньги зависят от настроения чиновников. Если президент или премьер вдруг нахмурятся, ты сразу же потеряешь все. Или у тебя вдруг отзовут лицензию. Центральному банку может просто не понравиться твоя физиономия, и на этом все закончится. И после этого твой банк не будет стоить ничего. Дальше рассказывать, или сам все знаешь?
— Хватит, — поморщился Шустер, — и без тебя все известно.
— Поэтому время от времени они нас и щелкают по носу, чтобы напомнить, кто действительный хозяин. Нам с тобой позволили стать миллиардерами, но мы должны всегда помнить, кто разрешил нам приватизировать столько предприятий.
— Тебе нужно преподавать марксизм-ленинизм, — разозлился банкир. — Тоже мне философ! Я мои деньги в банке делаю. Целый день кручусь, чтобы потом какой-нибудь вот такой вонючий чиновник пришел и безо всякого труда положил их в свой карман. Знаешь, сколько я плачу всем этим дармоедам?
— И я плачу, — напомнил Семен Борисович.
— Ты меньше платишь, — заметил Шустер, — тебя во всем мире знают. Известный олигарх Алентович. У тебя на каждом предприятии свой генеральный менеджер сидит и за все отвечает. А у меня в банке я самый главный. И должен каждый день иметь дело с налоговой полицией, финансовыми инспекторами, принимать аудиторов, угождать руководству Центробанка и министерства финансов, ублажать клиентов…
— Если тебе все это надоело, брось и уходи, — посоветовал Алентович, разливая коньяк.
— И кому оставить банк? — поинтересовался Шустер. — Ведь сразу же все разграбят и унесут. И конкуренты нас съедят. Да еще найдут долгов на такую сумму, что мне придется их выплачивать всю оставшуюся жизнь.
— Из-за этого ты сидишь в банке? — усмехнулся Алентович, поднимая рюмку. — Тяжелая у тебя жизнь!
— У меня хорошая жизнь, когда меня не трогают по пустякам, — в сердцах заявил Шустер. — Я до девяностого года рубли считал, весь в долгах ходил, не знал, как заработать.
— А сейчас знаешь?
— Знаю. Сейчас мне нравится то, чем я занимаюсь, — признался банкир, тоже поднимая рюмку.
Они выпили, не чокаясь. Шустер закусил шоколадом, Алентович — взял дольку лимона.
Было ровно восемь часов, когда автомобиль Алентовича свернул на Сретенку и подъехал к Колокольникову переулку. Алентович сразу же узнал «Мерседес» Климентьева с номерами президентской администрации. Они остановились рядом и Семен Борисович пересел в автомобиль Евгения Герасимовича.
Кроме Климентьева, в машине находился водитель, но когда Алентович устроился на заднем сиденье, тот вышел из салона, оставив их одних. Позади за «Мерседесом» стоял «джип» с сотрудниками федеральной службы охраны.
— Добрый вечер, Евгений Герасимович, — поздоровался Семен Борисович, — спасибо, что откликнулись на мою просьбу.
— Добрый вечер, — кивнул чиновник, — извините, что приходится встречаться в такой обстановке, но сами понимаете, не стоит давать журналистам лишнего повода для сенсаций.
— Это даже интересно, — заметил Алентович, — чувствую себя почти Штирлицем.
— В нашей стране мы все, как Штирлицы, — меланхолично отозвался Климентьев. — Зачем вы хотели меня видеть?
— Речь идет о моем помощнике. Его несправедливо обвиняют в убийстве директора Нижнебайкальского комбината Орлова. Насколько я знаю, мой помощник действительно несколько раз встречался с этим Роговицыным, но никаких поручений ему не давал. Его оговорили, и я хочу попросить вас посодействовать в его освобождении.
— Если он не виновен, вам нечего опасаться, — ответил Евгений Герасимович. — Почему тогда вы так волнуетесь?
— У нас можно доказать вину любого человека, — усмехнулся Алентович. — Вы же прекрасно знаете, как это делается. Сначала против него даст показания убийца, потом этот Роговицын. И потом следователи заставят моего помощника подписать соответствующие бумаги. Когда человек в тюрьме, его можно заставить подписать что угодно, а потом сообщить об этом по всем телевизионным каналам. Сегодня миром правят сиюминутные новости. А мне не хочется терять моего помощника. К тому же он женат, у него двое детей.
Климентьев хотел возразить, что у Орлова тоже были дети и внуки, но подумал, что это будет выглядеть как личное пристрастие к расследуемому делу, и поэтому промолчал. Ему понравились слова миллиардера о сиюминутных новостях, правящих миром. Они показались ему символическими.
— Нужно быстро закрыть это дело, — продолжал воодушевленный молчанием собеседника Алентович. — У нас нет другого выхода. Нельзя, чтобы мое имя полоскали на страницах газет и по телевидению. Рубль и так упал на несколько пунктов. Акции комбината уже ничего не стоят. Может произойти общий обвал, как в августе девяносто восьмого года.
— Не нужно нас пугать, — предупредил Климентьев. — У нас сейчас рекордно большие золотовалютные запасы и ничего не может случиться.
— Если мы с Шустером выйдем из игры и нас поддержат некоторые знакомые, боюсь, что коллапс экономики будет реальным, — зло блеснул глазами Алентович. — Во всяком случае, наш топливно-энергетический блок основательно подсядет.
— Вы меня шантажируете? — спросил Евгений Герасимович. — В вашем положении я не стал бы говорить в таком тоне.
— Я прошу о помощи, — твердо проговорил Семен Борисович. — Если меня загоняют в угол, а моего помощника объявляют заказчиком убийства, то я понимаю, что государство решило объявить мне войну, и готов защищаться всеми доступными способами.
— И вы хотите этой войны? — задал вопрос Климентьев.
— Нет, нет и еще раз нет. Мне нечего делить с вами. Я всегда готов поддержать и президента, и правительство, и лично вас, Евгений Герасимович. Я никогда не отказывал, когда ко мне обращались от вашего имени. Мы всегда давали любые деньги и помогали вам изо всех сил. И я не понимаю, почему вы вдруг увидели во мне врага…
— Вы хотели захватить Нижнебайкальский комбинат, — напомнил Климентьев.
— Верно. Но я собирался отнять его у Жуковского. Вам лучше, чтобы такое производство контролировал он?
— Нам будет лучше, если такое производство будем контролировать мы, — заявил Евгений Герасимович.
