Кит Холлиэн - Четыре степени жестокости
Мы обменялись приветствиями. Уоллес не поблагодарил меня и ни взглядом, ни мимолетным жестом не выдал, что мы делаем нечто особенное. Мне стало любопытно, кто несет вахту на воротах: возможно, придется встретиться с кем-нибудь из его приятелей, выполняющих неуставную работу. Ужасно хотелось посмотреть, что будет делать мой коллега: робко прятать глаза или, напротив, вести себя нагло. А также я надеялась узнать больше о деятельности Уоллеса, о том, как он осуществляет подобные вылазки и чего ему это стоит. Когда я увидела, что смотритель один, у меня сердце сжалось. Неужели моя с Джошем «прогулка» настолько противоречит правилам, что он не захотел подключать еще кого-то? Или никто больше не согласился принимать участие в этой истории?
Уоллес, как всегда, мрачный и полный энергии, сказал Джошу, что собирается надеть ему наручники, и парень покорно вытянул руки. Оковы, состоящие из крепких цепей и металлических браслетов, Уоллес надел ему на запястья, лодыжки и на пояс.
Выпрямляясь, Уоллес поморщился, словно потянул больную спину. Наконец он заговорил:
— У тебя отпуск на один день, — сказал он Джошу. — По медицинским показаниям тебе требуется обследование. Это сделают в госпитале для ветеранов. Офицер Уильямс будет сопровождать тебя. Во время поездки с тобой будет еще один офицер, но ты не запомнишь его имени. Надеюсь, при необходимости ты сможешь повторить эту историю слово в слово. Это для твоего и для всеобщего блага.
Я была потрясена, услышав настолько откровенную ложь. Джош кивнул, как послушный ученик, хотя я знаю, что подобным жестам нельзя верить. Уоллес повернулся ко мне, чтобы поблагодарить. В этот момент я заметила искреннюю признательность на его изрезанном морщинами лице. Я ответила ему кивком.
3
Джош поступил в мое распоряжение. Несмотря на то что его заковал смотритель, я на всякий случай проверила браслеты и пару раз дернула за цепь, убедившись, что она достаточно прочная. Затем потащила парня к двери, применив чуть больше силы, чем следовало. На первой ступеньке Джош едва не упал, но потом вспомнил, что нужно делать. Ты складываешь руки в районе паха, сгибаешь плечи так, чтобы цепь на поясе повисла, и перемещаешься маленькими шажками, стараясь не натягивать цепи на лодыжках. Это называется «ходьба в оковах», и со стороны она смотрится ужасно.
У тротуара нас ожидал коричневый седан. Уоллес одолжил свою машину, чтобы мне не пришлось платить за бензин. Джош устроился на заднем сиденье справа от водительского места. Он казался таким кротким и был полностью погруженным в свои мысли… Но я напомнила себе, что ни при каких обстоятельствах нельзя терять бдительности. Когда мы выехали на старую почтовую дорогу, Джош вдруг отвернулся, и я поняла, что он смотрит на Дитмарш. Высокие стены все еще виднелись на горизонте. Теперь они были едва различимы, и лишь стеклянный купол сиял ярко, как нимб. Джош наверняка думал о том, что не скоро покинет стены этого здания, и я была уверена — он вопреки всему надеялся, что еще не скоро увидит их снова. Всю оставшуюся дорогу мы ехали молча.
Я стараюсь по возможности не разговаривать с зэками — так проще работать, если за каждой шуткой или попыткой завести разговор видеть стремление солгать или намек на взятку. Но сложно уклониться от общения, если тебе предстоит провести с зэком целый день.
Мы остановились у мотеля «Супер-эйт». Я припарковала машину прямо перед дверью нужного нам номера и выпустила Джоша. Его мать открыла дверь и встретила нас, заключив сына в объятия и поблагодарив меня. Она выглядела старше, чем я ожидала.
— Прошу вас, проходите, — предложила она так, словно существовал другой вариант развития событий.
Я поблагодарила за гостеприимство, и мы расположились в комнате, словно члены одной семьи. Большая двуспальная кровать занимала почти все пространство, и трудно было разойтись, не задевая друг друга. Я сняла с Джоша кандалы, стараясь обращаться с ним мягче, чем прежде, и он посмотрел на меня, ожидая дальнейших инструкций.
Миссис Рифф нарушила молчание:
— Твой костюм висит на двери ванной комнаты. Я включила душ, чтобы пар разгладил морщинки.
— Я могу идти? — спросил он и вышел лишь после моего согласия. Думаю, его матери все это казалось диким.
Джош пошел в ванную комнату, а я пожалела, что в номере не работает телевизор: какой-нибудь выпуск новостей помог бы разрядить обстановку. Я почувствовала аромат духов миссис Рифф. Он заглушал запах дещевого ковра машинной выделки и покрывала на кровати. Думая о чем-то своем, она надела часы и несколько колец, а затем нерешительно, как слепая, дотронулась до своих волос. На ее щеках проступил нездоровый лихорадочный румянец. Когда она снова посмотрела на меня, ее, похоже, удивило мое присутствие. Я сказала, что соболезную ее утрате, но так сухо и банально, что мои слова прозвучали абсолютно неискренне. Она кивнула в знак благодарности и уставилась на свои колени, раздраженно поджав губы. Я видела, что, несмотря на вежливость и попытку сохранить чувство собственного достоинства, в ней тлел уголек ненависти к таким, как я, словно мы несем ответственность за все беды, случившиеся с ее драгоценным мальчиком. Меня это возмутило, но также помогло успокоиться и отстраниться от ее переживаний. Я не хотела принимать это на свой счет — в конце концов, я не социальный работник.
Джош вернулся в новеньком черном костюме, и мать бросилась к нему, стала оглаживать, пока не посадила костюм так, как ей нужно. Затем они будто забыли обо мне. Сели на кровать и завели разговор. Я перешла в угол комнаты и закрыла глаза. Но трудно не обращать внимания на всхлипывания и долгие паузы, на нерешительные прикосновения к рукам и плечам, словно здесь, как в комнате для свиданий, запрещен контакт между заключенным и членом его семьи. Джош ссутулился и согнулся, словно опасался удара, миссис Рифф смотрела на свои ладони. Тяжелое зрелище, но я подумала, что такова участь тех, кто отбывает длительный срок в тюрьме строгого режима. Забытые дни рождения, пропущенные свадьбы, целая жизнь, прошедшая мимо. Но всякое сострадание к подобным людям исчезает, как только я задумываюсь, почему они оказались в этом месте. Я не знала, что сделал Джош, но это точно было нечто отвратительное и ужасное, и, возможно, одним преступлением дело не ограничилось, раз он очутился в Дитмарше.
Когда наступило время ехать, я не стала надевать на него кандалы, а лишь застегнула на его запястьях пластиковые наручники — их почти не видно было за длинными рукавами пиджака, когда Джош держал руки впереди. Разумеется, наивно полагать, что в обычном костюме у него меньше шансов на бегство, чем в оранжевом комбинезоне зэка, но вести человека на похороны в кандалах казалось мне полным абсурдом. Миссис Рифф направилась к своей машине, а мы последовали за ней. Они вошли в морг вместе, я держалась чуть поодаль. Гроб был раскрыт. На восковом лице с крючковатым носом застыло выражение сурового недоумения. Мы находились в душной комнате со сводчатым потолком. Ко мне сразу вернулись воспоминания о недавней кончине моего отца. Я насчитала семь провожающих, один из них скорее всего сотрудник похоронного бюро. Меня это немного успокоило: чем меньше народу знает об этом безумии, тем лучше. Я подумала, что, возможно, это было спланировано заранее и в морг приехали не все провожающие, чтобы не усугублять позор блудного сына.
Когда служба закончилась, мать и сын крепко обнялись и довольно долго стояли так. Затем они расстались: миссис Рифф должна была проводить своего мужа на кладбище, а мы — вернуться в дом на холме. Заклятие рухнуло, и я снова взяла ситуацию под контроль. Заставила Джоша переодеться в оранжевый комбинезон прямо в приемной, надела кандалы, вывела его на улицу и усадила в седан. Он прижался лицом к холодному стеклу и сидел так, пока мы не выехали на шоссе. Тогда он сказал, что его тошнит и ему нужно выйти.
Я не сразу поняла, почему он так забеспокоился, но затем увидела, что его трясет.
— Только этого не хватало! — в сердцах воскликнула я.
В тот же момент я включила поворотник и стала резко перестраиваться через три линии, сигнализируя другим водителям рукой и внимательно наблюдая за движением. Прежде чем успела выехать на обочину и открыть дверь, его вырвало прямо на виниловое сиденье.
Он кашлял и кричал так, словно ею выворачивало наизнанку. Мне было все равно. То есть я проявила должное беспокойство, как того требовала ситуация, но не забывала, как часто зэки лгут, притворяются и симулируют, чтобы потом в один момент разрушить твою карьеру или даже лишить тебя жизни. Поэтому я вытащила его из машины, прижала к двери полицейской дубинкой — у нас ее называют палка-е…лка, — а затем пристегнула наручники к двери.
— Он ненавидел меня! — сокрушался Джош. — Как же он меня ненавидел!
