Роберт Крейс - Правило двух минут
— Ладно, — сказал Уолли. — Пойду соберу бумаги. Я горжусь тобой, Макс. Это великий день. Правда, я рад за тебя.
Холмен аккуратно сложил одежду в пакет. Благодаря Гейл Манелли, инспектору из Управления тюрем, он договорился насчет комнаты в местном мотеле и работы. Комната стоила шестьдесят долларов в неделю, а за работу должны были платить сто семьдесят два доллара пятьдесят центов чистыми. Великий день.
Уолли хлопнул Холмена по спине.
— Готовься. Жду в офисе. Да, знаешь, что я приготовил для тебя? Ну типа подарка на прощание?
Холмен быстро взглянул на него.
— Что?
Ловким движением Уолли вытащил из кармана визитную карточку и протянул ее Холмену. На ней красовалось изображение старинных часов. Сальвадоре Хименес. Ремонт, покупка и продажа часов в хорошем состоянии. Калвер-Сити, Калифорния.
— Двоюродный брат жены заправляет этим заведеньицем, — объяснял Уолли, пока Холмен изучал визитку. — Чинит часы. Я подумал, что раз у тебя теперь есть работа и вообще, то, может, ты захочешь починить часы своего старика? Захочешь встретиться с Салли — дай мне знать, уверен, он недорого возьмет.
Холмен положил карточку в карман. У него был дешевый «Таймекс» на эластичном ремешке, который не ходил уже двадцать лет. В свое время Холмен щеголял «Патек-Филиппом» за восемнадцать тысяч долларов. Он украл эту безделушку из машины одного типа по имени Оскар Рейес. Рейес пытался поймать его на угнанной «каррере», так что Холмен как следует попотел, прежде чем ему удалось оторваться. Но то было раньше. Теперь Холмен носил «Таймекс», хотя его стрелки намертво застыли. Раньше часы принадлежали его отцу.
— Спасибо, Уолли, огромное спасибо. Я как раз собирался их починить.
— И правильно — зачем тебе часы, которые не показывают время?
— Я тут кое-что задумал в связи с ними, так что ты мне очень помог.
— Сообщи, как решишь. Я позабочусь, чтобы работа дешево тебе обошлась.
— Конечно. Спасибо. Только дай мне собраться, ладно?
Уолли ушел, и Холмен продолжил укладывать вещи. Весь багаж — одежда, триста двадцать долларов, заработанные за десять лет, и отцовские часы. У него не было ни машины, ни водительских прав, ни друзей или родственников, которые могли бы забрать его после освобождения. Правда, Уолли собирался подвезти его до мотеля, после чего Холмену предстояло остаться один на один с общественным транспортом Лос-Анджелеса и остановившимися часами.
Холмен подошел к комоду с зеркалом, где стояла фотография сына. Снимок Ричи был первым, что он поставил у себя в комнате здесь, в ОИЦ, и будет последним, что он уберет перед отъездом. С фотокарточки глядел восьмилетний сын: смуглый, коротко стриженный парнишка с парой выпавших зубов и серьезным взглядом; шея и плечи уже окрепли, такие же мощные, как у отца. Холмен последний раз видел мальчика, когда тому исполнилось двенадцать; разбухнув от наличности, когда ему удалось продать в Сан-Диего два угнанных «корвета», он заявился на день рождения сына пьяный в стельку, но, как выяснилось, перепутал день. Мать мальчика, Донна, просто взяла тогда две тысячи долларов в качестве алиментов, которые Холмен никогда не платил, потому что ему вечно не хватало денег. Донна прислала старую фотографию Ричи на второй год его заключения — по всей видимости, это был всплеск чувства вины. Она ни разу не привозила мальчика в тюрьму навестить отца, не разрешала говорить с ним по телефону и читать отцовские письма, и без того немногословные и нечастые, полностью изъяв мальчика из жизни Холмена. Он больше не винил ее за это. Она все сделала правильно, воспитав ребенка без всякой помощи с его стороны. При этом в Ричи была какая-то частица его самого, чем Холмен чертовски гордился.
Холмен положил фотографию в пакет и накрыл оставшейся одеждой, чтобы не помялась. Потом огляделся. Комната мало отличалась от того, какой она была часом раньше, прежде чем он начал собираться.
— Ну что ж, теперь порядок, — сказал он.
Он внутренне подгонял себя, но никак не мог уйти. Он присел на край кровати. Это был великий день, но груз его давил на Холмена. Он собирался обосноваться в новой комнате, отметиться у инспектора и попытаться найти Донну. Последнее письмо она прислала два года назад. Хотя она и до того не баловала его длинными посланиями, но все пять писем, что он написал ей в ответ, вернулись обратно: адресат выбыл. Холмену не раз приходило в голову, что она вышла замуж и законный супруг, возможно, не хочет, чтобы ее осужденный дружок вмешивался в их жизнь. За это Холмен тоже не винил ее. Они никогда не состояли в браке, но у них был ребенок, а это что-то значило, хоть Донна и ненавидела Холмена. Ему хотелось извиниться, заставить ее понять, что он изменился. Если у нее новая жизнь, он пожелал бы подруге всего хорошего и начал обустраивать свою. Восемь-девять лет назад, когда он думал об этом дне, ему представлялось, как он выбегает из проклятых дверей, но теперь он всего лишь сидел на краешке кровати, не в силах пошевелиться до тех пор, пока не вернулся Уолли.
— Макс?
Уолли застыл в дверях, словно боялся войти. Лицо его было бледным, он нервно облизывал пересохшие губы.
— Что случилось? — спросил Холмен. — У тебя что, сердечный приступ, Уолли?
Уолли закрыл дверь. Он смотрел на маленький блокнот так, будто не имел права прочесть то, что там написано. Его ощутимо трясло.
— Что, Уолли?
— У тебя есть сын, Ричи?
— Да, верно.
— Какое у него полное имя?
— Ричард Дейл Холмен.
Холмен встал. Ему не понравилось, что Уолли так нервничает.
— Ты знаешь, что у меня сын. Ты видел его фотографию.
— Детскую.
— Теперь ему должно быть двадцать три. Да, двадцать три. А зачем тебе мой сын?
— Послушай, Макс, он же офицер полиции? Здесь, в Лос-Анджелесе?
— Да.
Уолли подошел и кончиками пальцев дотронулся до руки Холмена — прикосновение было легче воздуха.
— Плохо дело, Макс. У меня скверные новости, и я хочу, чтобы ты подготовился.
Уолли пытался перехватить взгляд Холмена, словно ожидал какого-то знака. Холмен кивнул.
— Да, Уолли. Что такое?
— Этой ночью его убили. Мне жаль, дружище. Мне правда очень, очень жаль.
Холмен слышал слова Уолли. Он по глазам понял, как больно приятелю, почувствовал заботу в его прикосновении, но и Уолли, и комната, и весь мир оставили Холмена позади: так одна машина отрывается от другой на пустынной прямой автостраде. Холмен жмет на тормоза, Уолли — на газ. Холмен практически видел, как мир стремительно уносится вперед.
Он попытался побороть страшное опустошение.
— Как это случилось?
— Не знаю, Макс. Пока я ходил за твоими бумагами, позвонили из Управления. Почти ничего не сказали. Они даже не были уверены, что ты его отец и что ты до сих пор здесь.
Холмен снова опустился на кровать, и на этот раз Уолли присел рядом. Холмен хотел взглянуть на сына после разговора с Донной. В последний раз он видел Ричи за два месяца до ареста. Мальчик сказал тогда, чтобы он шел от него подальше, а потом бежал за машиной, на которой уезжал Холмен. Весь в слезах, вытаращив глаза, он пронзительно кричал, что Холмен придурок, кричал: «Катись вон, ты, неудачник!» Холмену до сих пор снилась эта сцена. И вот теперь они сидели на краешке кровати, и Холмена не покидало ощущение пустоты, словно все, к чему он стремился последние десять лет, застряло на мертвой точке, как сбившийся с курса корабль.
— Если хочешь плакать, поплачь, — сказал Уолли.
Холмен не хотел плакать. Он хотел узнать, кто это сделал.
Дорогой Макс.
Пишу, потому что хочу, чтобы ты знал — Ричард хоть в чем-то поступил по-своему, наперекор твоей дурной крови. Он стал полицейским. В прошлое воскресенье он закончил полицейскую академию, и их выпуск поздравляли на стадионе «Додж» — было на что посмотреть. Майор произнес речь, и вертолеты летали так низко! Теперь Ричард офицер полиции. Он сильный и добрый и не похож на тебя. Я по-настоящему горжусь им. Он выглядел таким красивым и мужественным. Думаю, он доказал, что в старой поговорке «яблочко от яблоньки недалеко падает» нет ни капли правды.
Донна.
Это было последнее письмо, которое Холмен получил в Ломпоке. Он вспомнил ту часть, где Донна писала насчет «яблочка» и «яблоньки», мол, в этом нет ни капли правды. Читая ее слова, он не испытывал ни замешательства, ни стыда — только облегчение. Он подумал тогда: «Слава богу, слава богу».
Он писал ей, но письма возвращались. Он отправил в департамент полиции Лос-Анджелеса короткую поздравительную открытку на имя сына, но ответа так и не получил. Он не знал, дошло письмо до Ричи или нет. Он не хотел оказывать на парня никакого давления и второй раз писать не стал.
2
— И что мне теперь делать?
