Татьяна Степанова - Зеркало для невидимки
— Женя, ну-ка погоди. Ты с этой стороны его осмотрел? — Колосов осторожно, стараясь превозмочь душившую его тошноту, пытался развернуть к себе тело. — А дверь со стороны водителя пробовали открыть?
— Если только автогеном. Спасателей вызывать.
Заклинило ее.
— Ну, мы и без спасателей обойдемся. Посмотри-ка…
Левая рука мертвеца, как и правая, тоже пострадала от огня, но… Колосову казалось, у него под пальцами мертвая сухая глина. Он осмотрел кисть — пальцы скрючены, словно мертвец в последнее мгновение жизни цеплялся за воздух. Кожа в багровых лишаях ожогов и копоти.
— Помоги разжать ему пальцы.
Грачкин более не задавал вопросов.
— Ну, хвала аллаху, — сказал он через несколько секунд. — На мизинце и безымянном ожогов нет.
Пригодны для идентификации. Видимо, когда после выстрела он сполз вниз, рука попала в щель между сиденьем и дверью и огонь до нее не добрался.
Мигом откатали пальцы прямо тут, на месте. Однако материал был такой ненадежный, что эксперт решил подстраховаться и дополнительно занялся отпечатками, когда тело перевезли уже в морг Нижне-Мячниковской больницы. Вскрытие назначили на половину второго. И все оставшееся время Колосов провел на двадцать третьем километре, осматривая участок шоссе, колею в траве, холм и берега пруда.
Чудно было как-то, что такая красная, такая крутая и дорогая машина могла оказаться среди ночи в такой затхлой дыре. Никита пытался рассчитать по времени. Итак, патруль заметил дым с дороги в 6.15 утра. По словам гаишников, когда они подъехали к месту, тачка уже полыхала. Но одно дело, если бы на нее плеснули бензином — тогда возгорание было бы делом одной минуты. Однако при осмотре в салоне следов бензина или каких-то иных горючих веществ обнаружено не было. Правда, это их с Грачкиным предварительное предположение, окончательно все разъяснит пожарно-техническая экспертиза, но…
Да не обливали этого типа бензином из канистры!
А она, наполовину полная, как раз и имелась в не тронутом огнем багажнике — это факт. Колосов следил за точными и неторопливыми движениями судмедэксперта. И во время вскрытия на коже не выявлено следов бензина. Странный самодельный костерок сложили на переднем пассажирском сиденье…
Кто же это сделал? Что там было? Обугленные ветки, обрывки ветоши и.., этот чертов резиновый коврик, он все еще тлел, смердел. Его даже раза два водой поливали. Резина горит тяжко, неспешно. Значит, между моментом, когда машину подожгли таким вот «неэкономичным» способом, и временем, когда патруль увидел клубы дыма из-за холма, могло пройти…
— Точное время смерти, судя по тому, что мы этакое вот жаркое имеем… — Грачкин осуждающе вздохнул, кивая на тело на оцинкованном столе. — В общем, ничего точно я тебе не скажу. И путать даже вас не хочу своими догадками. Может, пожарные что подскажут, рассчитают время возможного загорания.
Я же перехожу к тому, что очевидно. Итак, труп мужчины, приблизительно 35 — 40 лет. Сильное обгорание тканей, особенно пострадали ноги, тазобедренный, правая сторона туловища, лицевой и шейный отделы. Однако все эти повреждения от действия высокой температуры носят не прижизненный, а посмертный характер. На что указывает состояние внутренних органов и дыхательных путей. Причиной же смерти явились два огнестрельных ранения черепа. Повреждены правая височная доля с раздроблением кости и челюстной отдел. Причем оба ранения, как височное, так и челюстное, — слепые.
Колосов следил за Грачкиным. Сейчас патологоанатом напоминал скульптора, обхаживающего драгоценный мрамор, — извлечение пуль при слепых ранениях — дело виртуозное. Итак, длина раневого канала.., наличие на коже следов пороховых газов…
— Так в упор стреляли-то? — спросил Колосов, когда Грачкин вооружился хирургическим зондом.
— С очень близкого расстояния. Стрелявший либо сидел рядом с потерпевшим в машине на пассажирском сиденье, либо стоял рядом с правой стороны. А вот и пуля. Любуйся.
Колосов рассматривал пулю, выложенную на белый фаянсовый лоточек. Через несколько минут к ней присоединилась и вторая, извлеченная Грачкиным из другой раны.
— Я, конечно, не спец в вашей баллистике, — Грачкин хмурил светлые брови, — но…
Колосов осторожно взял осклизлый бесформенный комочек. Сплющенная пуля. Странная какая форма. Похоже, вроде от «ТТ», но…
— Упакуй, пожалуйста, я сам в экспертное управление отвезу, — попросил он. — Больше, Евгений, ничего мне сказать не желаешь?
— А что? Сам видишь. Расстреляли его, как мишень в тире. Умер он почти мгновенно от ранения в висок. Второй выстрел, видимо, был контрольным.
Ну, тут рука малость дрогнула, пуля в челюсти застряла. Потом для сокрытия улик машину подожгли при помощи, так сказать, подручных средств. Все оплавилось — там же сплошной пластик, хреновина.
Ни одного дельного отпечатка с этой «гари» так и не изъяли. — Грачкин прошел к раковине и начал мыть руки, обтянутые резиновыми перчатками. — С кем он к этому пруду поперся-то? И главное — зачем?
Да, это был, конечно, интересный вопрос. Колосов хмыкнул. Зачем неустановленный потерпевший съехал с оживленной магистрали в укромное местечко? И когда это произошло? Ночью? Или уже под утро? Колосов еще раз осмотрел распластанное на столе тело — невидимка-потерпевший, прячущийся под этой черной обугленной маской. Невидимка и его убийца…
Что понесло его к пруду? По великой надобности?
Так отчего машину не оставил на обочине? Боялся, что угонят? А может быть, у того типа из «Ауди» была с кем-то назначена там встреча? Но почему в таком поганом месте, ночью? К тому же следов присутствия у пруда какой-то другой машины не выявлено. Никита вспомнил, как он сам чуть ли не десять раз обыскал все вокруг. Только следы протекторов грузового транспорта, но недельной давности, а то и больше.
Быть может, тот, с кем была назначена встреча, пришел к пруду пешком? Или проще — приехал на машине, оставил ее на дороге, а сам прогулялся за кусты? Или же еще проще — приехал вместе с потерпевшим в одной машине? Но зачем их понесло ночью к этой яме с водой, загаженной грязью и бензином?
— Ну, бог в помощь, Никита. — Грачкин потянул с рук чисто вымытые перчатки. — Костюм-то теперь тебе в химчистку придется отдавать. Пиджак еще ничего, но брюки… Вот ведь жалость какая.
Колосов глянул на свои бежевые парадные брюки.
Следы черной жирной копоти — как пятна на жирафе. Грачкин вышел в стеклянный предбанничек и тут же моментально метнулся к телефону. «Катюша.., но я же сказал… Звоню-звоню, а ты что ж, к телефону демонстративно не подходишь?» — донеслось через минуту до Колосова. Он вздохнул: дело с самого начала поворачивалось той самой паскудной стороной, которую он терпеть не мог, — научной. Никаких активных действий, никакого розыскного ажиотажа по горячим следам. Сиди и жди, когда придут из ЭКУ результаты дактилоскопической экспертизы, пожарно-технической, баллистической, химико-технологической, экспертизы горюче-смазочных веществ и… Чтоб их всех черти разорвали!
Колосову смерть как было жаль новые брюки.
Глава 3
ИЗЮМИНКА?
Все как-то подернулось серой пылью. Грешно, конечно, с такими мыслями начинать новый рабочий день, да что делать-то?
Политика, политика, политика. Что же дальше-то будет? А по части неполитических новостей… Катя с тоской оторвала взгляд от телевизора, где только что окончился информационный Выпуск, увидела свой стол, заваленный подшивками газет. Тут же коротал время увесистый том сводок происшествий. Сколько же всякой информации! Но — хоть разорвись — Писать абсолютно не о чем.
Всем — редакторам газет, издателям сборников и журналов — с некоторых пор требуется не просто «жуткое» сенсационное преступление, а еще и с какой-то.., изюминкой. Эта самая изюминка уже начинала сниться Кате в виде огромного черного яйца, которое снесла гигантская курочка Ряба. — Самое-то главное, все эти ужасные газетчики сами толком не знали, что им подойдет. «Многие темы уже набили читателю оскомину. Потеряли актуальность, приелись. Необходим принципиально новый подход к концепции подачи криминальной хроники». Катя слыхала подобные рассуждения уже сотни раз.
«Ну подумаешь, велика новость — в поселке Старая Ситня после совместного употребления спиртных напитков муж, приревновав жену к соседу, нанес ей сорок девять ран кухонным ножом, — заявил как-то Кате редактор субботней полосы криминальных новостей из „Вестника Подмосковья“. — Ну кого нынче удивишь пьяной оргией? Ревность, вспыхнувшая в парах дешевой водки… Нет, все это пошло, пошло. Катюша. И надоело читателю хуже горькой редьки. Читателю знаешь что хочется? Большой и чистой любви. Понимаешь? Этаких шекспировских страстей, а не этого вот деревенского позорища».
Катя тогда промолчала: к чему разубеждать журналиста, который считает, что он прав? Просто редактор криминальной полосы не видел того, что произошло в Старой Ситне. В той квартире, в крохотной облезлой кухне с ржавой раковиной, с кишащими по всем углам рыжими тараканами, где муж из ревности резал жену, все стены, весь пол и даже потолок («частичные обильные потеки» — было сказано в протоколе осмотра) были красными от крови. А женщина, несмотря на все свои сорок девять ножевых ран, восемь из которых были проникающими в брюшную полость, была еще жива, когда ее на «Скорой» везли в больницу. Как говорили Кате врачи — все просила, умоляла, чтобы не трогали мужа-убийцу: «Я одна во всем виновата. Он не хотел… Он любит меня».
