Владимир Колычев - Третий должен уйти
— Сегодня в доме номер сорок семь на улице Полевого произошло убийство.
Серафима молча пожала плечами. Казалось, она искренне ничего не понимает. Ну, не причастна она к убийству, и все.
— Вы знаете Чайкова Михаила Витальевича? — в лоб спросил я.
Но и этот снаряд не пробил ее крепкую броню, которая с виду казалась такой хрупкой.
— Нет.
— Вы не с ним сегодня встречались?
— Нет.
Она не задавала встречных вопросов, какими ощетиниваются практически все без исключения подозреваемые. А в чем, собственно, дело? Почему вы спрашиваете? На каком основании вы меня подозреваете… А у нее без экивоков — нет, и точка. И без всякого лукавства… Или в этой женщине таился дьявол, искушенный в коварном лицедействе, или она действительно ничего не понимала.
— А с любовником вы встречались в тридцать шестой квартире?
— С любимым мужчиной, — поправила она.
— Но в тридцать шестой квартире? — давил я.
— В сороковой.
— И ваш любимый мужчина может это подтвердить?
— Да, конечно.
— Как его зовут? Фамилия, имя, адрес?
— Я не скажу, — с аутичным спокойствием бросила она.
— Да, но вам нужно алиби!..
— Вы меня в чем-то подозреваете? — наконец-то забеспокоилась Серафима.
— Да, подозреваем… Дело в том, что раньше со своим любимым мужчиной вы встречались в квартире номер тридцать шесть.
— Да, встречалась, — не стала отрицать она. — Всего два раза. Потом Миша снял квартиру этажом выше.
— Миша?
— Да, его зовут Миша.
— Чайков Михаил Витальевич!
— Я не знаю, как его фамилия.
— Уфф!.. — выдохнул я, пятерней взъерошив свои волосы.
— Вам плохо?
— Да нет, просто я в шоке…
Серафима подняла руку, и стоящий неподалеку охранник метнулся к ней. Она велела связаться с какой-то Антониной Петровной, чтобы она подала нам кофе.
Я воспользовался паузой и позвонил Юре Станкову, вкратце объяснил ситуацию и попросил выяснить, кто проживает в сороковой квартире. Выяснить и взять на контроль…
— Вы хоть понимаете, в какой ситуации оказались? — в предвкушении торжества спросил я.
— В какой?
— Я вас не тянул за язык, вы сами все сказали…
— Что я сказала? — Казалось, Серафима действительно не понимала, в какую историю вляпалась.
— Вы признались, что у вас есть любовник.
— Любимый мужчина.
— А есть разница?
— Есть, и большая. Любовник — это стыдно, а любимый мужчина — нет, — совершенно серьезно проговорила она.
Я очумело смотрел на нее. Или она издевалась надо мной, или у нее не все в порядке с головой.
— И ваш муж признает эту разницу?
— Нет, — опустив голову, тихо сказала она. — Поэтому мы не живем вместе. Он ушел от меня.
— То есть он знает о любовнике? В смысле, о вашем любимом мужчине?
— Да, он знает, что я полюбила другого человека.
— Феноменально!
Серафима нахмурилась и обиженно посмотрела на меня, ясно давая понять, что не нуждается в комментариях.
— И ваш муж не пытался набить морду вашему любимому мужчине?.. Э-э, извините, физиономию…
— Он хотел. Но я ему не сказала, кто он такой.
— Почему?
— Вот именно потому и не сказала…
— Ваш муж — страшный человек?
— Мой муж — самый лучший мужчина на свете, — ничуть в том не сомневаясь, ответила Нефедова.
— Вы так считаете?
— Я это знаю.
— И при этом вы ему изменяете?
— Вы кто, психоаналитик? — убивающе спокойно спросила Серафима.
— Боюсь, что психоаналитик понадобится мне самому. А еще лучше, психотерапевт.
Она никак не отреагировала на мою колкость. Ей все равно, в ком и в чем я нуждаюсь. Ей вообще нет до меня дела.
— Значит, ваш муж не знал, кто ваш любовник?
— Нет.
— А сегодня вдруг узнал! И приехал, чтобы набить ему морду!
— Кто вам такое сказал?
— Вашего мужа сегодня видели во дворе сорок седьмого дома. Это было через полчаса после того, как вы, Серафима Платоновна, зашли в этот дом.
Я выдал непроверенную информацию, но в нашем деле — это обычная практика. Неопровержимые доказательства нужны для суда, а в стадии розыска и следствия оправдана любая дезинформация, способная расшатать защиту подозреваемого.
— Я этого не знала, — нахмурилась Серафима.
— И машину его не видели?
— Нет.
— В какое время вы ушли от своего… э-э, любимого мужчины?
— В районе четырех часов… — Она задумалась. — Ближе к половине четвертого.
— Спокойно вышли из тридцать шестой квартиры, сели в свою машину…
— Да, вышла, да, села в свою машину.
— И ничего, что в тридцать шестой квартире в это время находился труп?
— Я этого не знала.
— Но вы же вышли из тридцать шестой квартиры.
— Я вышла из сороковой квартиры.
У меня зазвонил телефон, я сухо извинился и ответил на вызов. Оказалось, что в сороковой квартире никого не было, а проживал там некто Лукьянов Николай Владиславович, семидесятого года рождения, местный пьяница и тунеядец.
— Значит, вашего любимого мужчину зовут Миша? — продолжил я.
— Миша.
— А фамилию его не знаете?
— Нет. Я не спрашивала, он не говорил.
— Но что-то вы про него знаете?
— Да, знаю. У него больная жена, и он не может от нее уйти. И еще его жена не должна знать о наших отношениях, это ее убьет. Поэтому я вам про него ничего не скажу, — спокойно, на одной ноте проговорила Нефедова.
Вид у нее был настолько серьезным, что трудно было не заподозрить неладное. Видно, ее любовник тот еще фрукт. Больная жена, которую нет возможности бросить, страх перед оглаской. А Серафима та самая дурочка, которая способна поверить в эту чушь…
— Ничего?
— Ничего.
— А может, его жена и так все узнает? Может, его уже и в живых нет?
Я достал телефон, вывел на дисплей изображение покойного Чайкова. Зрелище не для слабонервных, и Серафима не смогла остаться равнодушной, глянув на лицо мертвеца. Но узнавания в ее глазах я не заметил.
— Это Миша, — сказал я.
— Нет, — покачала она головой. — Это не Миша.
— Михаил Витальевич Чайков.
— Это не мой Миша.
— Но его убили. В тридцать шестой квартире, где вы встречались со своим Мишей.
— Да, я была в тридцать шестой квартире. Но не сегодня.
— Ну, хорошо, допустим сегодня вы были в сороковой. А почему ваш Миша из тридцать шестой квартиры переехал в сороковую?
— Он не переехал. Он просто сменил место для наших встреч.
— Зачем?
— Я не знаю.
— Это не кажется вам подозрительным?
— Не знаю, я не задумывалась.
— Мне бы хотелось поговорить с вашим Мишей.
— Я не могу вам этого запретить, — покачала головой Серафима.
— Вы скажете, как его найти?
— Нет.
— А если вам нужно алиби?
— Зачем?
Я озадаченно посмотрел на Нефедову. Нежная она, хрупкая, руки тонкие, слабые. Невозможно было поверить, что эта женщина могла ударить ножом — точно и мощно.
— А если алиби нужно вашему мужу?
— Его в чем-то подозревают? — обеспокоенно спросила Серафима.
— Может, это он убил Чайкова?
— Зачем ему это?
— Ну, не знаю…
— А чем ему может помочь Миша?
Я удивленно смотрел на эту Нефедову. Что-то было в ней инфантильное, аутичное, но при этом соображала она четко. Действительно, чем ее Миша мог помочь господину Нефедову, если они сегодня не встречались и не выясняли отношения?.. А вдруг все же выясняли? Может, Нефедов рвался сегодня в сороковую квартиру и был там, пока не попал в квартиру этажом ниже?.. Но Серафима не видела сегодня своего мужа, и я почему-то верил ей.
— И все-таки мне хотелось бы с ним поговорить, — почесав за ухом, сказал я.
— С кем?
— С Мишей.
— С каким Мишей?
— Ну, с вашим любимым мужчиной.
— О чем это вы? — Нефедова смотрела на меня с флегматичным удивлением, в котором нетрудно было различить фальшь.
— Ну, вы же говорили…
— Забудьте о том, что я вам говорила… — с убивающим спокойствием сказала она. — Я не была сегодня в тридцать шестой квартире, и кого там убили, не знаю. А с кем я сегодня встречалась, это мое личное дело.
— Но ведется следствие, рано или поздно тайное станет явным…
— Миша никого не убивал. И я тоже никого не убивала. К этому убийству мы не имеем отношения… Если вы не сможете доказать нашу причастность к убийству, а наша история будет предана огласке, я подам на вас в суд за клевету. И вы очень пожалеете об этом. — Она не угрожала, не топала ножкой, а просто констатировала факт, оставаясь при этом внешне невозмутимой.
Нефедова только с первого взгляда могла показаться простой и даже наивной, на самом же деле это было не так, и я все больше в этом убеждался.
Она запросто могла натравить на меня свору адвокатов, с ее-то деньгами…
