Ростислав Самбук - Мафия-93
Сохань достал из ящика ключ.
– Ваш?
– Мой, точно мой, попросил соседа-токаря, тот и выточил. А то в мастерской такие ключи не делают. А почему вы ко мне обратились по радио?
Сохань решил все рассказать.
– Хусаинов подозревается в преступлении. Кажется, что именно в вашем гараже он оборудовал тайник. Надо, Лукьян Петрович, найти его. Если не возражаете.
– Зачем возражать. Идите. Это же надо, – пожал плечами Марчук. – Филя и вдруг преступник? Никогда бы не поверил. Пижон, это точно, да с девушками валандается… Говорили, правда, сидел, но не злой и деньги мне одолжил…
Сохань не стал обсуждать с Марчуком Филины достоинства – вызвал машину и опергруппу, и через полчаса они уже открывали гараж.
Не зря Марчук слыл знатным строителем – гараж больше напоминал уютный домик: тщательно оштукатуренные и побеленные стены, деревянная лесенка в подвал, где стоял длинный дубовый стол и такие же лавки. У стены приличный диван и рядом шкаф из импортного гарнитура. Дверь около лестницы вела в кладовку с полками, уставленными банками с прошлогодними соленьями и компотами.
Сохань сел на лавку у стола, а Марчук открыл банку с компотом из черешни, налил две полные кружки, пристроился рядом, с интересом наблюдая за работой оперативников. Лейтенант Рыбчинский почти ползал по покрытому линолеумом полу, выстукивая его, а Лукьян Петрович заметил:
– Напрасно стараешься, парень. Я этот пол для себя клал, в нем нет ни одной щели.
Рыбчинский залез под резную деревянную лестницу и вскоре осторожно поднял руку. Постучал по линолеуму, прислушался и почти растянулся на полу.
– Отвертку или стамеску, – попросил. Засунул отвертку под плинтус – тот отошел легко, и Рыбчинский отвернул линолеум. Сел и растопыренными пальцами пригладил взлохмаченные волосы.
– А вы уверяли… – с укором посмотрел на Марчука.
– Что-что? – не понял тот.
– Не «что-что», а тайник, – объяснил Рыбчинский. Сохань с шумом отодвинул лавку и метнулся к тайнику.
– Понятых сюда! – приказал.
Вместе с лейтенантом они подняли линолеум – под ним был вмонтирован и накрыт фанерой тайник. Подняли фанеру, под ней обнаружили сверток, упакованный в целлофановый мешок.
– Понятых попрошу подойти поближе, – пригласил Сохань и только после этого вынул мешок. Положил его на стол, достал что-то завернутое в белую полотняную тряпицу – понятые склонились над пакетом. Сохань развернул его: на полотне лежали пистолет и пачки денег.
Марчук удивленно свистнул, а Сохань устало опустился на скамью, кажется, на этот раз ему повезло.
– Ого! – потянулся к деньгам один из понятых. – Сколько же здесь?
Сохань разложил пачки на полотне: всего четыре пачки, накрест заклеенные бумажными лентами. В одной, как было обозначено карандашной пометкой, было пятьсот тысяч, а в трех остальных – по сто.
– Восемьсот тысяч! – испугался понятой. – И пистолет. Вот так находка!
Сохань почувствовал, как у него стали чесаться руки. Он бережно завернул все обнаруженное в полотняную тряпку.
Через два часа эксперты сообщили: на рукоятке отпечатки пальцев Хусаинова, и пуля, какой был убит Хмиз, выпущена из этого пистолета.
* * *Псурцев приказал секретарше не тревожить его и закрылся в кабинете. Вытянулся на диване, не снимая обуви. Все еще пребывал под впечатлением неприятного разговора с Пирием. Они встретились в исполкомовской столовой, присели за отдельный столик, и Пирий, убедившись, что никто не услышит их разговор, сказал почти шепотом:
– «Важняк» из Киева копает глубоко. Собирает на меня компромат, арестовал моего шофера Микитайло, и тот развязал язык. Микитайло сидит у тебя в следственном изоляторе. Нужно принять меры и остановить эту болтовню. Чтобы замолчал – и навсегда. А также отрекся от прежних обвинений.
Псурцев лишь покачал головой: Пирию легко приказывать, а вот как укоротить язык Микитайло? Не так просто… Нет у него своих людей в следственном изоляторе. Есть, правда, старший лейтенант Макуха, который заглядывает ему в рот и давно хочет стать капитаном. Если продвинуть его, он выполнит все приказы, но на крутом повороте может и продать…
– Как хочешь, так и поступай. Не понимаешь? Если сгустились тучи надо мной, значит, и над тобой. Кровь из носа, а Микитайло должен замолчать!
Теперь Псурцев, лежа на диване, разрабатывал план действий. Наконец встал, одернул мундир и вызвал машину.
Старший лейтенант внутренней службы Макуха вытянулся перед полковником и преданно ел его глазами.
– Жалобы поступили на тебя, Макуха, – сказал Псурцев, – будем разбираться…
Старший лейтенант переменился в лице.
– Тут такой народ, товарищ полковник, – стал оправдываться, – что с ним только так и можно! – поднял сжатый кулак.
– В стране перестройка, – не похвалил Псурцев, – и мы должны соблюдать законность. Ты мне эти штучки брось – ишь, кулак показывает… Тащи списки арестованных.
Псурцев обосновался в маленькой комнатке, которая служила Макухе кабинетом, туда он и потребовал приводить арестованных для беседы. Микитайло, увидев Псурцева, оживился, улыбнулся даже – сколько раз возил полковника с Пирием на пикники и считал его добрым знакомым.
Псурцев не предложил Микитайло сесть. Подошел к нему почти вплотную – один шаг разделял их, – постоял, внимательно вглядываясь в улыбающуюся рожу, и вдруг резко и сильно влепил ему громкую пощечину. Микитайло отпрянул, поднял руки, защищаясь, и тогда Псурцев со всей силы ударил его в солнечное сплетение. Тот пошатнулся и медленно сполз на пол. Полковник хотел поддать еще сапогом, но удержался – наклонился к Микитайло и закричал:
– Это только цветочки, свинья! За то, что мелешь своим поганым языком, понял?
Микитайло, заслонившись руками, смотрел сквозь пальцы затравленным зверем.
– Не буду, – пробормотал. – Я больше не буду… Псурцев пнул его сапогом, поднял за воротник.
– Предупреждаю! – зло выдохнул в лицо Микитайло. – Если будешь еще болтать лишнее, сгинешь в тюряге. Это точно, до суда не доживешь. А Кирилл Семенович велел передать: если будешь молчать, вытянем, годом или двумя отделаешься.
– Все! – поднял руки Микитайло. – Все понял и буду молчать.
– Следователю скажешь, что оклеветал Кирилла Семеновича. И знай, я за каждым твоим шагом буду следить. Попробуй только пожаловаться. Ногами вперед вынесут!
Когда Микитайло вывели, Псурцев посидел, сжав руки, облегченно вздохнул и поднял глаза на человека, которого конвоир втолкнул в кабинет.
– Садись, Горбунов, – сказал, – и слушай меня внимательно. У тебя сколько за плечами? Семь лет, кажется. Итак, жук ты опытный и воровские законы знаешь.
– Кто же их не знает, начальник? Настоящий урка и во сне их помнит.
– За что сейчас посадили?
– Мелочи, начальник, погорячились за поллитрой, потом одному фраеру морду набил.
– Три года светит.
– А если я искренне покаюсь?
– Все равно три года. Учитывая твое славное прошлое.
– Однако, начальник, в стране демократия, и законы, спасибо, мягчают.
– Не для тебя, Горбунов. Тебе сейчас за все на полную катушку дадут. Хотя могу подвести тебя под мелкое хулиганство: пятнадцать суток, и гуляй, Вася…
– Богу молиться буду за тебя, начальник.
– В бога я не верю, Горбунов. Но сделаешь вот что. Дружки в камере есть?
– Здесь?
– А где же еще?
– В камере все подо мной ходят. Как скажу, так и сделают.
– Это хорошо, Горбунов. Сегодня вечером прижми немного Микитайло. Он в вашей камере.
– Есть у нас такой фраерок. Куркуляка проклятый…
– Ребра ему посчитайте… Только не очень сильно, чтобы только запомнил. Скажешь: языком трепаться будет – хана…
– Скажу, начальник. У меня на Микитайло у самого руки чешутся. Но не забудьте – через две недели…
– Выйдешь, Горбунов, в райотделе протокол перепишут, я прикажу.
– Все сделаем, как велели, начальник!
Горбунов ушел, и в комнату заглянул Макуха. Тревожные огоньки светились в его глазах.
– Все в порядке, Макуха, – сказал Псурцев. – Я тобой доволен. Буду ставить вопрос о присвоении тебе капитанского звания.
– Рад стараться, товарищ полковник! – вытянулся Макуха. – Видите, у нас порядок!
– Полный порядок, – подтвердил Псурцев, потому что и сам придерживался такой мысли.
– И откуда только такие берутся? – полушутя-полусерьезно спросил Фома Федорович, буравя Сидоренко сквозь очки пронизывающим взглядом.
– Из республиканской прокуратуры, – отшутился Иван Гаврилович.
– Наслышан о тебе, – сказал Фома Федорович. Снял очки и произнес утомленно: – Докладывай.
– Сколько у меня времени?
– А ты докладывай – посмотрим.
– Наша группа имела задание расследовать положение дел на трикотажной фабрике. В Верховный Совет пришло письмо, и прокурор республики дал указание проверить факты.
