Татьяна Степанова - Рейтинг темного божества
— Откуда вы это знаете? Это Валерий вам говорил?
— Валера мне не говорил ничего. Это Грач сам тогда в кафе хвастал, что купил зверски дорогой билет на Менсона. А на запястье носил красную шерстяную нитку с узелками: сейчас во всех журналах пишут, что это оберег каббалистов.
— Мода, мода такая пошла — это ж надо! — воскликнул Федай-старший. — Дарья, а ты была, оказывается, в курсе всех Валеркиных дел. Что ж ты все отнекивалась, когда мы с его матерью тебя спрашивали?
— Я не отнекивалась, Федор Стальевич, я…
— Молчи. Все вы так, молодые. Старшее поколение для вас — враги, чужие. Все таитесь, молчите как партизаны… А в подъезд зайдешь — у ящиков презервативы использованные валяются! — Лицо Федая покраснело. — Вы вот жили, секретничали вовсю, любились по углам, таились. А хоронить-то нам, старикам, придется. Вас, молодых, нам, старикам, — легко ли это!
— Федор Стальевич, с вами сейчас тоже будет плохо. Я от бабушки Фани доктора позову. — Даша метнулась из кабинета.
— На … мне твой доктор! — зарычал Федай-старший. — Во, майор, видел? А знаешь, кто она такая, знаешь, чья кровь в ее жилах течет? Опанасенко-Крижановского — героя легендарного, что вместе с Фрунзе и дедом моим Перекоп брал. Дед ее с Иосифом Виссарионычем в одном президиуме сиживал, правду не боялся говорить усатому, за что сроком в лагере и ссылкой сполна расплатился. Как же мы на нее надеялись! Думали, опора нашему разболтаю в жизни будет, рука об руку вместе пойдут, а она… она, майор, — мы вчера только с Олей, женой брата моего покойного, узнали, — в прошлом году аборт от Валерки сделала. Побоялась от наркомана родить!
— У вас есть пара часов свободных? — спросил Колосов Дашу уже в прихожей. — Проедемте со мной в прокуратуру, ваши показания запишет следователь. Они очень важны для следствия.
Она не стала отказываться. Схватила сумку, скинула тапки, сунула ноги в кроссовки, натянула джинсовую куртку.
— Вы правда собирались с Валерием пожениться? —спросил ее Колосов в лифте.
Она пожала плечами:
— В последние полгода мы редко виделись. Он все где-то пропадал. Потом вдруг возникал — звонил, появлялся.
— Он употреблял миристицин?
Ее глаза округлились от удивления:
— А что это такое?
— Да так, муть одна. — Колосов не стал просвещать ее насчет вытяжки мускатного ореха. — Может, когда обмолвился, что нашел более легкий заменитель героина?
— Он окончательно порвал с наркотой, — сказала Даша. — Он дал мне честное слово, что завяжет. И потом я знаю — он сам этого очень хотел… Эти сеансы у целительницы ему правда помогли. Он говорил, что стал совсем другим человеком, совершенно переродился. И я ему верила, он мне не врал. Я сама видела — он сильно изменился за эти полгода.
— Изменения были в лучшую или в худшую сторону? Она снова пожала плечами:
— Мы стали редко видеться — это было, наверное, плохо, но… В нем появилась какая-то новая энергия, он очень окреп физически и духовно. И потом, я видела — это всецело им завладело. Он не мог уже этому противиться.
— Что «это»? — спросил Колосов. — Я что-то, Даша, вас не очень понимаю.
— Ну, это самое, то, что вытеснило наркоту. Он нашел для себя какую-то замену. — Даша на секунду умолкла, а потом продолжила: — Когда нам позвонили из милиции и сказали, что он… что его вынули из петли, Ольга Александровна, его мама, страшно закричала. Они все — она, Федор Стальевич, бабушка Фаня — думали, что он покончил с собой, наложил на себя руки. Они до сих пор в этом убеждены. Только вы им не верьте.
— Почему?
— Потому что он совсем не хотел умирать. Он хотел жить, хотел быть успешным и богатым человеком, а не люмпеном-наркоманом. Он вообще не собирался умирать, ему только всегда было любопытно…
— Что любопытно? — спросил Колосов.
— Ну, что его может ожидать там. — Даша ткнула куда-то себе под ноги. Там ничего не было, кроме пола старого лифта и темной шахты. Двери лифта открылись на первом этаже.
Глава 15. В ЛЕСУ
«Чего ты ждешь? Уезжай!»
Уезжай! Ирина повторяла это каждый раз, как они виделись. Но Иван Канталупов каждую новую встречу вел себя так, словно она не говорила этих слов никогда. Дракон давно уже покинул свое ущелье, а дорогу назад засыпал горный обвал. Впереди была иная дорога и лес — нескончаемый лес до высоких звезд.
Дорога свернула — и озадачила его. Дракон огнедышащим плевком своим легко мог поджечь чащу, как факел, и осветить себе путь. Но Иван Канталупов поступил проще: включил мощные фары новой, уже не «мышкинской», а «московской» машины. Он водил ее по доверенности. Это была бежевая «Тойота RAW».
Дорога изогнулась ужом, свернула раз и еще раз, уводя все дальше и дальше в лес. Да, подумал Иван Канталупов, это вам не сеансы медитационной релаксации в занюханном Дворце культуры точной механики. Это совсем другое дело — в лесу, на свежем воздухе, на воле, под вечным сиянием Млечного Пути. Хотя суть и здесь и там одна и та же.
Три часа назад в Москве он виделся с Ириной у нее дома. Они встречались так вот уже не один месяц. Дома была мать Ирины — сидела на кухне, смотрела одним глазом в телевизор, другим в пасьянс. Ирина выглядела усталой и подавленной, говорила капризно: «Уезжай, Иван, завтра же уезжай домой! Чего ты добиваешься?» Он ответил кротко: «Ничего, просто хочу видеть тебя». Она закурила сигарету, повторила нервно: «Убирайся, ты мне осточертел! Неужели ты не понимаешь, я не желаю тебя видеть. Я хочу остаться одна».
Он поднялся и направился в прихожую. Он давно заметил — за время их с Ириной знакомства и у него, и у нее изменилась походка. У него стала тверже, тяжелее, увереннее. Даже когда его вот так в открытую гнали прочь, он уходил походкой мужчины, твердо решившего вернуться. У нее же словно сократилась длина шага, поступь осталась все той же легкой и грациозной, но вместе с тем стала какой-то младенчески-семенящей, суетливой.
Она выставила его за дверь, и он подчинился. И теперь Ирина была отделена от него километрами пути, рокотом мощного японского мотора, догорающим закатом жаркого июньского вечера, светофорами, придорожными подмосковными деревнями.
Начало смеркаться, а он ехал все дальше. Стало темнеть. А он все ехал и ехал — прочь от Москвы. Чувствовал в груди жар охотничьего азарта и какую-то странную сумасшедшую радость. Сердце отбивало ритм — здоровое, могучее сердце Дракона. И не было в этом сердце места обиде, боли, отчаянию. И теперь уже ровным счетом не значило ни черта то, что она, его возлюбленная женщина, крикнула ему сегодня, едва сдерживая злые горькие слезы: «Уезжай! Убирайся!» Ее можно было понять. И даже по-мужски великодушно пожалеть — ведь ее бросил любовник. Тот парень на крутой иномарке, которого она так любила, за которого мечтала выйти замуж и которому так щедро и пылко отдавалась в номере второсортной гостиницы.
Канталупов помнил, как он, тот, кого звали Брат Стефан, сказал ему: не изводи себя понапрасну, у нее с этим парнем все равно ничего не выгорит.
И точно — прошли месяцы, очень тяжелые, страшные для него месяцы, а затем все уладилось как-то вроде даже само собой. Дракон едва не спятил от радости — махал перепончатыми крыльями, трепыхался, как желтый цыпленок. Еще чуть-чуть, и он чирикнул бы, гаркнул бы пламенно во всю свою луженую драконью глотку: «У нее ни черта не вышло! У моей любимой, у прекрасной моей королевы, ни черта не вышло с этим ублюдком!»
Только в этой малости Иван Канталупов лгал себе: парень, по которому сохла его Ирина, ублюдком не был. Он был весьма известный в столице скульптор — креативный и модный. В довесок к его стильной внешности и крутой спортивной тачке у него имелся еще и весьма состоятельный папаша. Имелась и салон-мастерская в Крылатском. Пару раз радиостанция «Серебряный дождь» назвала его молодым соперником Церетели, и он вел себя соответственно, чувствуя всеми фибрами души, что самое главное в его творческой жизни еще впереди. Красавица же Ирина, возлюбленная канталуповская королева, ради которой тот бросил налаженный бизнес в тишайшем Мышкине, семью и друзей, очень быстро ему надоела. Он перестал ей даже звонить.
Канталупов вспомнил, как он говорил, что все так и будет. Он был мудрым и в таким делах не ошибался. Он вообще редко ошибался в чем-то, потому что некоторые вещи видел как бы насквозь, как бы через прозрачное стекло. Вот и с Ириной, королевой светлой, не обманул, не слукавил. А возможно, даже и поспособствовал разладу, размолвке любовников и остуде со стороны скульптора-креативщика. Каким образом поспособствовал? О, об этом Иван Канталупов его не спрашивал, просто верил, всем своим честным, бедным, страстным, драконьим сердцем верил, что это возможно. А еще он свято верил его словам о том, что вера двигает горами. Дракона в его мглистом ущелье ведь и так со всех сторон окружали горы, и ему ничего не оставалось, как силой пробивать себе через их гранитную толщу путь.
