Кирилл Казанцев - И никого не стало…
– Уязвлено твое профессиональное самолюбие, – усмехнулась Ксюша.
– Называй как хочешь, спорить не буду. С этого часа нам нужно осторожно ходить по дому. Выверять каждый шаг, следить, чтобы ничто на нас не упало, смотреть внимательно под ноги, чтобы никуда не провалились. По возможности не разлучаться. А если неопознанный товарищ начнет форсировать события, возьмет, например, нож и пойдет тупо резать оставшихся… Вот дьявол… – Никита поморщился. – Знаешь, до меня только сейчас дошло, какую чудовищную ошибку мы совершили. Вернее, я совершил…
– Что такое? – заволновалась Ксюша.
– Когда этих гавриков сгрузили в гостиной и ушел вездеход с ребятами, прежде чем мы поднялись наверх в свою комнату, я машинально запер на задвижку дверь из холла на улицу…
– Мудро, – пробормотала Ксюша.
– Да, я это сделал, каюсь. Голова была занята другим. А сейчас вспоминаю, и просто мороз по коже… Они очнулись, посидели в гостиной, потом повалили на улицу. Первый отомкнул задвижку, и они посыпались на крыльцо. Вероятно, в тот момент у подавляющего большинства ничто не стукнуло в голове. Но кто-то мог сделать зарубку в памяти. Если после отъезда похитителей дом стоит, запертый изнутри, значит, кто-то из находящихся в доме причастен к их появлению здесь…
– А если вспомнить решетки на окнах первого этажа – то есть невозможность уйти иным путем… – усмехнулась Ксюша. – Не вини себя, Никита, ошибки – наши верные спутники. Давай подумаем, кто из оставшихся такой прыткий? Мужчина или женщина? Это тот, на кого думаешь в первую очередь, – полковник или следователь? Или тот, кого подозреваешь меньше всего, – Пискунов, судья Лужина?
– Гадать не стоит, – загадочно усмехнулся Никита. – Самое занятное, дорогая, что я догадываюсь, кто это может быть, во всяком случае, все на данного персонажа указывает, но требуется подтверждение информации. Мы должны извернуться, чтобы он сам во всем признался, а иначе нам припишут массовое убийство…
– Ты знаешь? – изумилась Ксюша, делая огромные глаза. – А ну, колись немедленно!
Но пришлось прервать беседу. Распахнулась дверь, и чиновник Пискунов на пару с адвокатом Чичериным выволокли в холл очередной труп. Адвокат держал Екатерину Семеновну за руки, а чиновник за ноги, кряхтел и обливался потом. Голова покойницы безжизненно болталась, поблескивали мертвые глаза. Худосочные ягодицы шоркали по полу. Мужчины стали переругиваться после того, как чиновник споткнулся, а адвокат расцеловался с мертвой. Они поволокли свою нелегкую ношу к выходу – даже не покосившись на Никиту с Ксюшей. Из гостиной выходили остальные, люди были бледные, как привидения. Обессиленная Валентина Максимовна висела на плече у прокурора. Иннокентий Адамович еще не дошел до того состояния, чтобы послать ее к чертовой матери, но, похоже, дозревал. Ольга Дмитриевна стояла прямая, как штык, с остро очерченными скулами, с миной библейской праведницы на потемневшем лице. Полковник стал какой-то погрузневший, ссутулившийся, уже не тот, что раньше. Почернел и как-то высох Волостной, глаза запали в черепную коробку, но пока еще видели. Он угрюмо уставился на застывших посреди холла людей, поколебался и побрел к ним.
– Шепчемся? – он исподлобья разглядывал Никиту с Ксюшей.
– А вы считаете, нам не о чем пошептаться? – обозлился Никита. – Послушайте, неужели ни у кого из вас нет телефонов, чтобы позвонить и прекратить наконец эти безобразия? Здесь места глухие, но они покрываются вышками сотовой связи, одна стоит в Лазурном, другая в Горном…
– Мы обязательно позвоним, – уверил Волостной. Он смотрел на них таким испепеляющим взглядом, что Никита начал беспокоиться. Но вместо того, чтобы спросить о чем-то в лоб, как-то стушевался, расслабился и выдал: – Шагом марш наверх! И чтобы больше мы вас тут не видели! Нечего путаться под ногами!
– Вы снова собираетесь нас запереть? – ахнула Ксюша.
– А я не похож на человека, который может вас запереть? – оскалился Волостной и грубо толкнул Никиту: – А ну, пошел! И ты, красавица, за своим муженьком…
Когда Волостной, размахивая ключом, вернулся в холл, то увидел там галдящих и обеспокоенных людей. В воздухе витало напряжение. Бормотал, дергаясь, как марионетка, Пискунов, тыкал пухлым пальчиком в потолок, захлебывался от волнения. Остальные недоверчиво его слушали.
– Я что-то пропустил? – спросил Волостной.
– Этому чучелу померещилось, что он кого-то увидел в чердачном окне, когда они с адвокатом выносили Екатерину Семеновну под крыльцо, – недоверчиво объяснил полковник. – Мол, голову задрал и что-то увидел…
– Что вы увидели, Иван Петрович? – насторожился Волостной. – Бога, что ли?
– Не знаю… – стучал зубами еще не согревшийся чиновник. – Но, ей-богу, я что-то видел… Там большое окно, и в нем мелькнуло что-то…
– Генрих Павлович, а вы это видели?
– Да ни хрена я не видел, – отмахнулся адвокат. Он выглядел каким-то подавленным, понурым, уставшим. – Не задирал я никуда голову. Пристроили госпожу Каледину в теплую компанию, а этот давай меня за руку дергать, мол, посмотри, посмотри, там что-то мелькнуло. Сколько ни смотрел, ни хрена не увидел.
– Да истинный крест, мелькнуло! – горячился чиновник. – Словно отпрыгнул там кто-то от окна и блеснуло что-то…
– Мелькнуло, блеснуло, отпрыгнуло… – скептически бормотал прокурор Головач. – А может, это у вас в голове что-то отпрыгнуло, Иван Петрович? Ведь немудрено, такие встряски – это хуже перепоя…
– Да вы не понимаете, – настаивал чиновник, – если там кто-то прячется, значит, он и есть убийца, значит, никто из нас не виноват! Вы должны проверить, господа, ведь вы же силовики или кто вы, черт побери? Вы ни разу не поднимались на чердак, верно?
– Ишь, как разгулялся наш Иван Петрович, – озадаченно проговорил адвокат. – Кстати, господа, а вы туда поднимались?
– Кстати, нет, – вспомнил Волостной. – Чердак здоровый, в два яруса, там было темно и холодно.
– Так пойдемте же! – воспылал прокурор. – Проверим, чем черт не шутит! Доколе мы будем это терпеть?
– Вы правы, Иннокентий Адамович, – усмехнулся Волостной. – Давно пора дать этим действиям уголовно-правовую оценку. Со всей принципиальностью и строгостью.
– Вперед! – развернул плечи полковник, и в потухших глазах заиграл живительный блеск. – Пора кончать эту групповуху!
– А вот вы хорошо сказали, полковник, – похвалил Волостной. – Ну, что ж, проверить сигнал мы обязаны, вот только что-то мне подсказывает…
Он оборвал фразу, бросился в бильярдную, выскочил оттуда с двумя киями, один оставил себе, другой швырнул полковнику.
– Ну, что, на приступ, семеро смелых?
– Я никуда не пойду! – ойкнула Валентина Максимовна.
На женщину было жалко смотреть. Потрясение и ужас завершали свою разрушительную деятельность. За долгие часы мытарств в особняке она ни разу не подходила к крану, и бледную кожу со всеми проявившимися дефектами украшали разводы туши.
– Вы очаровательны, Валентина Максимовна, – не сдержался от очередной колкости Волостной. – Глядя на вас, начинаешь сомневаться, что красота спасает мир. Ну, что ж, оставайтесь, мы к вам вернемся.
И первым зашагал к лестнице. За ним, поколебавшись, устремился полковник. За полковником – прокурор. За прокурором, пробормотав «Что же мы делаем-то, господи?» – сникший адвокат Чичерин. Замкнули шествие Ольга Дмитриевна и дышащий, как борзая перед броском, Иван Петрович.
– Подождите! – заголосила Валентина Максимовна. – Не оставляйте меня здесь! Кешенька, не бросай! – передернула плечами и засеменила за процессией, восходящей по мраморной лестнице.
Люди гуськом пробежали по второму этажу, поднялись по шаткой лестнице, ведущей к приоткрытой двери. Огромное пространство чердака впечатляло и давило на психику. Они протиснулись через узкую дверь, застыли в невольном благоговении. На чердаке было, мягко выражаясь, свежо. Снаружи завывал ветер, теребил оторванные фрагменты кровли. Мерклый лучик фонаря вырывал из мрака корявые, не подогнанные, начинающие разрушаться половицы. Вокруг были кирпичные стены с облупленной штукатуркой, переходящие на высоте полутора метров в бревенчатый накат, обмазанный противопожарным составом. Справа – лестница с шаткими перилами, она давала виток и завершалась на противоположной стене, где возвышалось что-то вроде строительных лесов. Там имелась площадка, огороженная перилами, и вроде бы дверь, но туда лучик света практически не добирался. Выключатели и провода на стене не прощупывались – не во все закутки особняка проникло электричество.
– Нужно подняться на площадку. – Волостной прочертил направление круговым движением фонаря. – Женщины могут остаться и подождать здесь.
– Ну уж хренушки… – поежилась Ольга Дмитриевна. – Здесь оставаться еще страшнее, чем идти туда.
Скрипели половицы, осыпалась штукатурка, когда к ней прикасались руки. Волостной предупредил, чтобы шли осторожно, неизвестно, что тут под ногами – и тут же чуть сам не провалился, когда переломилась с оглушительным треском половица. Он выронил фонарь, выудил ногу из дыры, потрогал подвернутую лодыжку и сквозь зубы выразился. На матерки в приятном обществе уже никто не обращал внимания. Люди обтекали его, кто-то подобрал фонарь, осветил лестницу. Поднимались в тягостном молчании, прощупывая ступени, тревожно вслушиваясь в завывания ветра и прочие волнующие звуки, долетающие с улицы.
