Татьяна Степанова - Венчание со страхом
Катя сидела не дыша. Колосов посмотрел в свою чашку и продолжал:
— Второй случай произошел двадцать девятого мая в поселочке Брянцево.
— Брянцево? Так это же от Новоспасского в двух шагах. Там по шоссе и… — прошептала Катя.
— Именно. В общем, все это примерно в одном районе происходит. Территории разными ОВД обслуживаются, но район-то один — в радиусе нескольких километров, если считать от…
— От базы, да? — спросила Катя тревожно. Никита снова тяжко вздохнул.
— Во второй раз жертвой тоже стала пожилая женщина: Гликовская Антонина Сергеевна, член Союза художников. График она в прошлом была, книжки оформляла. Но потом, естественно, на пенсии.
— А ей сколько лет было?
— Семьдесят пять.
— Господи!
— Да… Господи-господи, — Никита постукивал забинтованным кулаком по столу. — На эту напали тоже утром, примерно в половине восьмого. И тоже неподалеку от станции. Там лесной массив, и она через него шла к себе на дачу. Они со стариком мужем круглый год на даче жили. Их сын часто навещал, продукты привозил. А тут он улетал в командировку в Эмираты, ну, старушка, естественно, его в дорогу собирала. Вечер в Москве провела, а рано утром собралась на дачу к мужу.
Ее тоже сбили с ног, оглушили, затем выволокли на посыпанную гравием дорожку — там место солнечное, открытое — и нанесли около восемнадцати ударов камнем по голове. Камень мы тогда нашли в пяти метрах от тела. Его под куст бросили. Ребристый, увесистый булыжник. Похожий был изъят и с места убийства Калязиной. И еще одна деталь. На гравии следов, естественно, не осталось, на траве вокруг тоже. Но была там метрах в десяти от тела канава с водой. Так вот, на ее кромке мы кое-что обнаружили.
— Что? — Катя поежилась. Ей снова захотелось что-нибудь на себя накинуть.
— Обнаружили мы смазанный, сильно деформированный след босой ступни, Эксперт сказал мне тогда: тот, кто его оставил, видимо, поскользнулся на глине.
Катя молчала.
— Гликовскую тоже не ограбили, а было что взять. Накануне она в Москве на себя и на мужа пенсию получила, да сын еще подбросил деньжат. Везла она в сумке около полутора миллионов. Так вот. Сумочку с деньгами отбросили словно бы за ненадобностью. Одежду варварски разодрали — платье треснуло снизу доверху. Однако полового контакта нападавшего с жертвой зафиксировано не было.
— Что ж это он два раза, в двух разных местах и оступился? Поскользнулся? — Катя кусала губы. — И почему он босой? В мае земля ведь еще холодная, или он…
Она подняла глаза и встретилась со взглядом Никиты.
— Нет, глупости это все! Да быть этого не может! Ну, подумай сам, как шимпанзе, вырвавшись с этой базы, мог отмахать тридцать километров в Ильинское?! Да его б сразу заметили — переполоху было бы! И потом, это ведь в апреле случилось. Тогда снег еще лежит в Подмосковье! Обезьяны теплолюбивые, они же холодов не переносят, — говорила она быстро, словно отбиваясь от каких-то возражений, хотя ей никто не возражал. — И вообще это невозможно! Этих шимпанзе когда на базу привозят?
— В апреле, я узнавал.
— В апреле? — Катя поперхнулась. — Нет, чушь, чушь все это! Наваждение какое-то. Надо отвлечься от этих приматов и взглянуть на дело с другой стороны.
— И с какой же? — Никита усмехнулся.
— С человеческой, вот с какой! — выпалила Катя.
— Так мы этим и занимаемся, только этим одним. Остальное — это мой личный бред, — он вздохнул. — Но занятно, правда? Интригует, а?
— Скажи, а извлечение мозгового вещества из черепов в первых случаях было зафиксировано? — Катя тщетно пыталась зацепиться хоть за что-то мало-мальски реальное.
— А вот это я и пытаюсь выяснить. В Новоспасском патологоанатом первоклассный. Он сразу это заметил, а вот другие…
— А может, он ошибся?
— Не думаю. Скорее всего, другие эксперты прошляпили. Там надо повторную судебно-медицинскую экспертизу проводить. Ну, не эксгумацию, естественно, это теперь уже бесполезно, а хотя бы по записям первоначальным.
— А разве такое возможно установить только по записям? — недоверчиво спросила Катя.
— Смотря какой спец за это дело примется. Я вот умницу из Спасска попробую привлечь. А что до остального…
— Слушай, а нельзя мне с тобой на базе побывать? — спросила Катя умоляющим тоном.
— Думаю, что исключено. Там любопытных не жалуют. Особенно почему-то женщин. Как я понял.
Она не стала настаивать: в конце концов, если потребуется, она попытается отыскать лазейку в это поразительное место через Балашову или Ольгина — Мещерский ей поможет, но…
— Вообще-то, Никит, у меня вот какие впечатления от всего услышанного, Ты же моих впечатлений жаждал. — Катя подошла к темному окну. Уже ночь на дворе. Беседа их затянулась: на часах половина двенадцатого. Что, если Кравченко вдруг заявится? — Это все… Я даже слов не могу подобрать, но сдается мне, что ты все-таки куда-то сильно уклонился.
— Куда это я уклонился?
— Ну, ты слишком много говорил о животных. Но ведь там люди работают. И на этой базе, и в музее. Наверное, интересно было бы познакомиться с ними поближе. Мне лично интересно. А до тех пор, пока мы не поняли этих людей, я думаю…
— Ну, Катерина Сергеевна, что думает твоя светлая головка? — Никита смотрел на нее печально и устало. — Что я круглый дурак, да?
— Господи, какой ты, право! У каждого из нас в жизни бывает период, когда хочется верить в самое невероятное. Это потребность.
— Эта потребность простительна для пацана. А мне тридцать четыре года. Я уже старый для таких игр. Бьют они по мне больно. По моей профессиональной карьере бьют.
— Все эти факты нельзя связать воедино, — сказала Катя твердо. — Пока, во всяком случае. Либо это просто цепь совпадений, либо…
— Либо что-то еще. Это я уже понял. — Колосов прищурился. — А цепь совпадений, Катериночка, тоже бывает ве-е-сьма любопытной. Ну, как, например, в нашем случае: в один день, неподалеку друг от друга убивают старуху и ребенка. Странная симметрия, да? И еще — все толкуют о том, что в области действуют сразу два серийника, причем диаметрально противоположных наклонностей: геронтофил и педофил.
— Эти преступления между собой никак не связаны, — заметила Катя.
Колосов поднялся.
— Пока — да, а что будет дальше… Эх, ежики в тумане. Поздно уже. Я вижу, устала ты от моей глупой болтовни. Но я все равно рад, что… что выговорился наконец. И что ты меня, Кать, выслушала и не вытолкала взашей.
— Я тоже рада, Никита.
Он смотрел на нее. Стоял близко, почти касаясь.
— Чему? Ну чему ты рада?
— Не знаю чему. Просто рада. Наверное, тому, что ты пришел со всем этим именно ко мне.
Он протянул было руку к ней, к ее пушистым легким волосам, но, взглянув на повязку, тут же опустил.
— Поранился, да? — спросила Катя робко.
— Ерунда, завтра сниму.
Они стояли в прихожей.
— Тебе это платье здорово идет, — сказал Колосов серьезно.
— Это сарафан.
— Все равно. На работу так ходи почаще, — он улыбнулся.
— Начальство не одобрит.
— Наплюй на начальство. Слушай, что я тебе говорю. Всегда меня слушай.
— Хорошо, — она тоже улыбнулась. — Спокойной ночи, Никита.
Он молча смотрел на нее. Затем открыл дверь и направился к лифту.
Когда его машина скрылась за углом дома, Катя отошла от окна, вымыла посуду, поставила ее на сушку. Делала она все чисто механически. Голова ее гудела, как колокол, но ни одной дельной и связной мысли там не бродило. Кате вдруг стало страшно в пустой, темной квартире. Она быстро включила везде свет, разделась и юркнула в кровать. Затем все же одумалась: встала, выключила лампы, оставив только ночник да радиобудильник.
Тихая музыка, передаваемая «Европой-плюс», понемногу отогнала ночные страхи. Но, зарываясь в подушку, Катя все равно слышала чей-то высокий, вибрирующий шепот, настойчиво прорывавшийся к ней сквозь синг Криса де Бурга и шипевший ей в самые уши, а что — она так и не могла разобрать. И от этого сердце ее тикало, как маленькая мина…
Глава 16
НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО, НА СЛЕДУЮЩИЙ ВЕЧЕР
А на следующее утро Катя явилась на работу в самом мрачном расположении духа: ночные страхи обернулись жестокой головной болью. От кофе пришлось отказаться, заварить вместо него противный на вкус, но весьма полезный (так значилось на этикетке) травяной чай и запить им таблетку анальгина.
Катя с отвращением выпила этот напиток, затем вымыла чашку, прошла в ванную и с раздражением швырнула в стиральную машину спортивный костюм Кравченко, в котором он обычно делал утреннюю пробежку. После она выволокла на балкон его тренажер для брюшного пресса — пауэртек, загромождавший с незапамятных времен переднюю, снова вернулась на кухню, достала из холодильника курицу и бухнула ее в раковину размораживаться.
Все эти приготовления были не чем иным; как недвусмысленной демонстрацией и красноречивым намеком: мол, не пора ли тебе, дорогой Вадим Андреич, бросить бить баклуши и, засучив рукава, начать помогать той, что целыми днями бьется как рыба об лед: строчит статьи, стучит на машинке, хлопочет по дому, да еще попутно пытается разгадать какие-то жуткие убийства.
