Сергей Зверев - Вернуть общак
– Майкл, я не хочу тебя расстраивать, но лучше ты это услышишь от меня, чем от кого-либо другого. Клянусь тюрьмой Алькатрас и статуей Свободы, тебе сейчас лучше уехать и не появляться в Смоленске. Думаю, ты так и сделаешь. Возможно, ты мне очень понадобишься в скором времени. Только сейчас я не могу сказать, зачем именно. Потому что сам не знаю. А может, и вовсе не потребуешься. На всякий случай – прощай…
С минуту журналист стоял как громом пораженный. Он понял, в чем неповторимость российских судей. Во всяком случае, таких, как Костин. В беспардонной жестокости, основанной на точном исполнении закона. В их откровенной прямоте и справедливости. Они наверняка знают, что именно будет лучше. Но только такие русские судьи, как этот.
Антон, закрыв глаза, сидел у окна автобуса. Полтора часа в уши ему давил приглушенный рокот двигателя «Икаруса». Он не видел, что происходит за задернутой шторой, но знал, что через пять-десять минут водитель сбросит скорость и зарулит за автовокзал Смоленска, на стоянку. Вместо ухоженных улочек Лубянска его взору предстанут облезлые клены родного города да рваные газеты, которые ветер носит по мостовой. Еще Антон знал, что его ждет верный друг Вадик Пащенко. Они приедут в его квартиру, Вадим выберет из арсенала, хранящегося у него, бутылку «Смирновки», накроет стол, и они будут пить. Молча и помногу. Чтобы забрало, помогло забыть все, что произошло за последние две недели. А что будет потом?
Глава 19
Земцов едва не ошалел, когда услышал о том, что судья Костин скончался где-то на периферии от сердечного приступа. Он искал его две недели по всему городу, а нашел лишь тогда, когда стало поздно. Надежда разобраться с утерянным общаком рухнула, как карточный домик.
Первое время он не понимал, что нужно делать. Надежда на раскрутку Тимура и его вандалов в СИЗО была настолько же призрачной, как и на воскрешение судьи Костина. Все, чего смог добиться оперативник, это доказать причастность Тимура и его команды к убийству Салеха и Горца. На этом фронте успех был полный.
Вор, очевидно, не успел как следует проинструктировать своих людей, и они рассказывали Земцову все, что нужно и не нужно. Да, Тимур оплошал. Времени на толковый инструктаж не было. Оно уходило на поиск все того же Костина.
Теперь Тимур и восемь его отморозков сидели в СИЗО. Однако все допросы и следственные эксперименты позволили добиться от них лишь признания в мокрухе. В другой ситуации такая фраза звучала бы по меньшей мере странно. Но сейчас, когда общак так и не обнаружен, ситуация выглядела как стакан, наполненный наполовину. Но это для следственных органов. Для Земцова же он был наполовину пуст.
Оружие, изъятое на даче Сома? Это хорошо, конечно. Сколько жизней спасено! Но где общак? Раскрытие одного преступления породило другой висяк. Причем на этот раз по вине самих сотрудников полиции.
В голову Земцова закрадывалось подозрение насчет того, что как раз этот вопрос так и останется темным. От этого ему становилось не по себе. Он не был сторонником половинчатых мер. Смерть Костина вышибла почву из-под его ног. Он почувствовал, что находится в невесомости.
Земцов зашел в кабинет, вынул из сейфа оперативное дело под условным наименованием «Рефери» и вынес постановление о его прекращении. Судья неприкосновенен. В отношении него нельзя проводить оперативно-розыскные мероприятия без соответствующей санкции. Но закон что дышло. Исполняя его, что-нибудь да нарушишь. Впрочем, судья Костин в этом деле фигурировал совсем под другой фамилией. Но оно прекращено. Да и с надеждой разыскать Костина можно попрощаться.
А теперь – Пастор. Законника и Соху взяли дома, никакого сопротивления при задержании оказано не было. Как ни старались опера, но ни вора, ни его прихлебателя завязать в узел не удалось. Эти двое напоминали баранов, принявших человеческий облик. Они настырно твердили одно и то же: «Я вор, но делов за мной сейчас нет. Неповинного мучаете, гражданин начальник».
Самым страшным было то, что доказать их причастность к гибели полицейского, напарника Макса, было невозможно. Ну и что с того, что эту парочку видели на том самом месте? Пусть за ними гнались, но в чем вина-то? Давайте теперь повесим на Пастора гибель всех ментов города. Он находился там, где погиб полицейский. А умысел и состав преступления есть? Ну и пошли все подальше!
Услышав вопрос о причинах, которые толкали Пастора на поиск судьи, тот некоторое время сидел неподвижно. Тут Земцов понял – есть!..
Но через минуту Пастор добродушно взглянул на опера и сказал:
– Костин?.. Что-то не припомню. А где он сидел, Александр Владимирович?
Земцов понял. Точка. Пастору и Сохе изрядно измотали нервы, но выпустили из ИВС уже через трое суток. У ворот изолятора вора встречала кавалькада из двух десятков машин. Не было только транспарантов. Земцов долго ждал, пока оформят документы на освобождение, и в ярости, незаметной для окружающих, кусал свои седые усы. Ворота распахнулись, из них вышли бандиты, похудевшие и побледневшие за трое суток. Он выбрался из машины и зашагал навстречу. Толпа отморозков бесила его.
– Ну-ка, устройте здесь проверку паспортного режима, – процедил он сквозь сжатые зубы своим людям.
Уже через мгновение группа встречающих стояла в неестественных позах, опершись на кузова машин.
Земцов подошел к Пастору так близко, что почувствовал едва уловимый запах камеры. Воры в зонах и тюрьмах блюдут себя, но этот душок не выветривается из них всю жизнь.
– Ты все равно будешь в зоне, – твердо, но тихо произнес опер. Он смотрел прямо в глаза вору, а тот даже не делал попыток их отвести.
– Ты будешь гнить там столько, сколько я пожелаю.
– Законы нужно соблюдать, начальник, – так же тихо прошептал Пастор. – Спроси своего Костина. Он тебе это подтвердит.
Вор обошел полицейского и направился к встречающим. Находиться здесь закон им не запрещал.
Земцов подошел к своей машине и еще долго смотрел на Пастора, обнимающегося со своими бандитами. Он стоял и изо всех сил сдерживал себя, чтобы не выдернуть из салона автомат и не открыть огонь.
«Ты стар, Земцов, и немощен, как ребенок».
Теперь все превратилось в пыль. И обещание, и надежда на удачу. Но был еще некто Востриков. Тимур не выдавил о нем ни слова, но подопечные пели хором, как ансамбль имени Александрова на официозном концерте. Еще они упоминали какого-то мента по фамилии Буров.
– Это он слил Тимуру информацию о Вострикове, – сказал Мурена. Земцов диву давался, как порой переплетаются судьбы людей. Это происходит независимо от их социального положения, финансовой состоятельности и внутренних качеств. Сейчас Земцов со своей группой мчался в управление исполнения наказаний. Туда, где работал и предавал свое дело начальник отдела собственной безопасности майор Буров.
Через двадцать минут Земцов выплеснет всю скопившуюся душевную энергию на предателя, носящего погоны. На мерзавца, который отвечает за чистоту кадров внутри системы. На негодяя, из-за подлости которого совершено не одно убийство. Может быть, из-за него погиб подчиненный Земцова. Будь ты проклят, гад, продающий чужую кровь за свою сытость!
Глава 20
Известие о кончине Антона Павловича Костина сильно подействовало на весь судейский корпус Смоленской области. Служители Фемиды, как и все прочие социальные слои населения, делятся на подлецов и порядочных людей. Поэтому такую новость они переживали по-разному.
Для одних это было настоящим ударом. Они по-человечьи скупо, чтобы не показывать горя, сжимали свою изношенную душу в кулак. Другая половина затихарилась и вынесла из случившегося урок – не стоит гладить волка против шерсти. Перед глазами был итог того, что при этом случается.
Земцова это известие застало в кабинете, через час после утреннего совещания. Все было просто и обыденно, без предварительной подготовки. Как во сне.
Зашел Макс и сказал:
– А Костин-то умер.
События во сне всегда происходят неожиданно, необъяснимо, но ты даже не удивляешься. Сплевывать через плечо начинаешь уже утром, опомнившись. На то, чтобы прийти в себя, сейчас ему хватило минуты. Не желая терять следующую, Земцов поехал к Пащенко. Тот сидел в кабинете перед рюмкой водки и пузырьком валокордина.
– Не верю, – с порога бросил Земцов.
– А кто в это поверит? – Пащенко поднял красные глаза.
Опер очень хорошо понимал состояние прокурора. С Костиным они были лучшими друзьями. Таких легко терять в юности или в старости. Но оставаться без них на исходе четвертого десятка – самое страшное. Это тот случай, когда новых друзей завести уже практически невозможно.
Прокурор молча достал откуда-то из-под стола початую бутылку «Абсолюта» и второй стакан, не говоря ни слова, налил и поставил рядом. Мол, хочешь – пей. Не хочешь – твое дело.
