Мари Юнгстедт - Неизвестный
Здесь преступник, скорее всего, оставил машину у самой изгороди, подальше от калитки и дачных домиков. Вытащив тело, он отнёс его в лес. Несомненно, место для повешения он выбрал заранее. Женщина с такой работой точно бы не справилась. Разве что у неё был помощник. Да, злоумышленников действительно могло быть несколько.
Почему же убийца решил вздёрнуть тело на дереве, ведь очевидно, что так его обнаружат быстрее? К тому же он подверг себя риску быть увиденным. Неужели психиатр права и он впрямь хотел заявить о себе? Комиссар почему-то сомневался в этом.
И потом, надрез на животе. Если всё не так, как предположила Агнета, и дело не в сексуальном любопытстве, то что тогда? Может, убийца желал осквернить жертву? Может, он испытывал глубокое удовлетворение от уже, в общем-то, ненужного насилия?
Если эти догадки неверны, то остаётся лишь одно объяснение: ему понадобилось выпустить кровь из тела, точно так же как в случае с лошадью. А кровь предназначалось употребить в особых целях.
Знать бы только в каких!
Гуннар Амбьорнсон, депутат местного самоуправления от Социал-демократической партии, всегда жил один. Это был его сознательный выбор. Он мог самостоятельно распоряжаться своей жизнью, не оглядываясь на других, находить компромиссы — не только брать, но и давать взамен. Всего этого ему хватило, пока он рос в семье, где, кроме него, было ещё четверо детей, и они вместе ютились в небольшом таунхаусе на улице Ирисдальсгатан в Висбю. Постоянно приходилось что-то делить: спальню, диван перед телевизором в гостиной, место за столом, а своего личного угла у него никогда не было. Единственное место, где тебя оставляли в покое, — туалет, и то ненадолго.
Гуннар впервые покинул отчий дом, когда уехал учиться в Гётеборг. Там его поселили в общежитии с общей ванной комнатой и кухней — так что личного пространства опять было немного. Закончив учёбу, Гуннар сразу же получил предложение поступить на работу в муниципалитет Готланда и, однажды приехав на остров, так здесь и остался. Ему предоставили квартиру на улице Стенкумлавэг, не в самом центре, но и не на окраине. Две комнаты, кухня и окна, выходящие на улицу. Четвёртый этаж. Он навсегда запомнил ощущение, с которым в первый раз вошёл в квартиру. Она была пустая, светлая после свежего ремонта. Гуннар провёл пальцами по блестящему кафелю в ванной, втянул ноздрями запах краски в кухне и полюбовался бордюром на обоях в гостиной, совсем новым, ещё не поблёкшим. Уединение и порядок привели его в полный восторг.
Через какое-то время он обменял квартиру и вот уже двадцать лет жил в небольшом собственном доме с садом в старом городе, точнее, в Клинтене — этот живописный район располагался на возвышении прямо над собором и считался самым престижным в Висбю. Когда-то тут были кварталы бедняков. Здесь в целях устрашения ставили виселицу, так чтобы повешенного видел весь город. Отсюда открывался удивительный вид на средневековый Висбю с узенькими переулками, бегущими вниз, с руинами церквей и крепостной стеной. А прямо за ней плескалось море, словно ярко-синий задник этих прекрасных декораций.
Гуннар так и не женился, детей он тоже не завёл и теперь, в свои шестьдесят два, понимал, что уже поздно. В его жизни были женщины, но ни с одной так и не получилось съехаться. Его не раз пытались склонить к этому шагу, но каждый раз в последнюю секунду он менял решение. Да, некоторые из них вызывали у него определённые чувства, и он бывал влюблён, но пожертвовать одиночеством так и не смог.
В последнее время у Гуннара были отношения с одной женщиной из деревеньки Стонга. Её звали Верит, и она работала учительницей. Школа и хутор, где ей приходилось хозяйничать, отнимали у неё всё время. Она ни за что не бросила бы всё это, чтобы переехать к нему в город, и такое положение дел его очень устраивало. У каждого была своя жизнь, а встречались они по выходным. Как раз то, что ему нужно.
Нынче вечером Гуннар возвращался домой из Слите, где принимал участие в турнире по гольфу. Этот вид спорта наравне с политикой был одним из самых больших интересов в его жизни. Сколько он себя помнил, Гуннар всегда поддерживал социал-демократов, ведь он вырос в семье простых рабочих. Он был членом городского совета и заседал в нескольких комитетах и правлениях. Отпуск приходился на лето, и Гуннар проводил его путешествуя. Всего через пару дней у него была намечена поездка в Марракеш. Впервые он оказался в Марокко ещё подростком и, влюбившись в эту страну, регулярно возвращался туда снова и снова. Гуннар всегда ездил один, видя в этом главную прелесть путешествия. Так он мог завязать новые знакомства на совсем ином уровне, чем если бы у него была своя компания. Верит не возражала, у неё хватало хлопот и без него: хутор, скот, дети и внуки отнимали всё свободное время.
Гуннару, с трудом пытавшемуся протиснуться между низенькими домиками, наконец удалось свернуть на улицу Норра Мюргатан, которая располагалась ближе всего к городской стене в её северо-восточной части. У него была личная парковка рядом с домом. Гуннару не терпелось поскорей принять душ и усесться в саду с вечерним выпуском газеты и стаканчиком виски. Вечер выдался тёплый, стоял полный штиль. Вылезая из машины, Гуннар бросил взгляд на часы: начало десятого, а на улице светло, будто днём. Что и говорить, в хорошую погоду нет ничего лучше шведского лета.
Он открыл багажник и вытащил тяжёлую сумку с принадлежностями для гольфа. Достав ключ, Гуннар отпер калитку в двухметровом заборе, защищавшем участок перед домом от любопытных глаз. Под садом подразумевалось несколько розовых кустов и квадратной формы газон, на котором была расставлена садовая мебель и оборудована площадка для гриля. На участке имелся ещё крохотный сарайчик, где Гуннар хранил садовый инструмент.
Пространство перед домом было личным оазисом Гуннара, райским зелёным островком прямо посредине города. Он даже соорудил небольшой пруд с фонтаном. Мелодичное журчание воды хорошо успокаивало нервы.
Заперев за собой калитку, Гуннар направился по дорожке из гравия, тщательно выровненной граблями, к входу в дом, но почему-то вдруг остановился. Что-то неуловимо изменилось с тех пор, как он оставил своё жилище рано утром.
Гуннар Амбьорнсон был человеком аккуратным, он чётко следовал распорядку дня и всегда всё делал по одной и той же схеме. Он чувствовал: что-то не так, но не мог понять, в чём именно дело.
Опустив на землю сумку для гольфа, он обвёл взглядом деревянную решётку. Увитая побегами плетистой розы с бордовыми цветками, она служила оградой площадки с мебелью. На заборе примостился соседский чёрный кот и наблюдал за ним с высоты.
Внезапно он понял, что его смутило: не было слышно привычного журчания воды в фонтане. Может, пока он отсутствовал, по какой-то причине отключили воду? Но потом он заметил, что на привычном месте нет метлы, — он обычно оставлял её прислонённой к стене дома. Сомнений не оставалось: кто-то чужой побывал у него. Неужели обокрали? Он бросился к входной двери — заперта и никаких видимых повреждений, — трясущимися руками открыл замок и вошёл внутрь. Дом был одноэтажным, так что он сумел быстро всё проверить: картина кисти Петера Даля на стене над диваном в гостиной, гравюра Цорна тоже не тронута, равно как и столовое серебро, и коллекция монет в ящике комода.
Гуннар снова вышел на улицу и тут же увидел, что метла стоит у стенки сарая, куда он не имел привычки ставить её. Осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, он подошёл к сараю — вдруг он спугнул злоумышленника и тот прячется внутри? Поскольку калитка в заборе всегда была на замке, он иногда оставлял дверь сарая незапертой. Он весь напрягся и старался передвигаться как можно тише. Кражи со взломом случались в округе крайне редко, сам Амбьорнсон ни разу за все годы, что жил здесь, не столкнулся с этой бедой. Только бы не какой-нибудь обкурившийся наркоман, уж они-то на всё способны! Гуннару случалось наблюдать за ними, когда они в хорошую погоду валялись вместе с алкашами на траве у крепостной стены. Он опасливо поднялся по ступенькам, но не до самого верха, а ровно настолько, чтобы дотянуться до ручки и медленно потянуть её вниз. За дверью что-то было, он чувствовал это, но отступать уже поздно. Затаив дыхание, он открыл дверь.
Падая навзничь, Гуннар не сразу сообразил, что за большой окровавленный предмет вывалился на него, когда дверь сарая распахнулась. Но когда на него уставились мёртвые глаза лошадиной головы, он издал истошный вопль.
Склонившись над раковиной, он тщательно мыл руки, начав с ладоней и постепенно продвигаясь выше, к локтям. Натирал кожу мылом и скрёб её щёткой так, что сначала она покраснела, потом стало щипать и образовались ранки, из которых пошла кровь, но он уже не чувствовал боли. Вода еле текла и была довольно прохладной. Ему всё нипочём, так и должно быть. Ему нравилось наблюдать, как капли крови растекаются по нержавейке. Затем он так же грубо отдраил грудь, живот, ноги и плечи.
