Владимир Колычев - Боксер, или Держи удар, парень
– Что ж ты так, Пылеев, сам в армию просился, а на отправку не прибыл? Передумал, что ли?
– Ну, можно сказать, что да…
– Это ты с девочкой можешь передумать. Захотел – сунул, расхотел – высунул. А с армией шутки плохи. Если сунулся, только через два года высунешься. Уяснил?
– Уяснил.
– Тогда сейчас отправишься на областной сборный пункт. В одиночном порядке.
Женя думал, что его отправят в областной центр на автобусе. Но военком выделил для него свою машину. Сопровождающим был тот самый офицер, который приходил за ним домой.
– Что, план горит? – спросил Женя.
– Если бы…
– Может, кто-то очень хочет меня забрить?
– Не знаю. Ничего не знаю… Ты не пыли, Пылеев. Не трать силы на разговоры. Скоро тебе эти силы ох как пригодятся.
– А хоть какие войска?
– Узнаешь. Всему свое время.
Путь до областного центра занял чуть больше одного часа. Но еще нужно было проехать чуть ли ни через весь город, чтобы попасть на сборный пункт. Наконец Женя прибыл на место.
Зима, конец декабря. Холодно. Но не морозно. Даже приятно было выйти из жаркой машины, дыхнуть мягким свежим воздухом. Но когда Женя оказался по ту сторону ворот сборного пункта, этот же воздух вдруг стал колючим и затхлым. Холод бесцеремонно пролез под одежду, кожа пошла мурашками. Только сейчас до Жени дошло, что для него начинается новая, неизвестная, а оттого пугающая жизнь.
Но мосты уже сожжены – обратного пути нет. Так что нужно настраиваться и принимать новую жизнь такой, какая она есть…
Но в этой новой жизни с самого начала были странности. Мало того что на сборный пункт Женю доставили в индивидуальном порядке. Так и обратно забирал его все тот же офицер. На той же машине он повез его в обратном направлении. Только вот статус у Жени уже другой. Он уже не призывник. Он – солдат. Все документы на руках, осталось только прибыть в часть, там его примут, зачислят на все виды довольствия. И начнется муштра. Ну и проблемы с «дедами» – как же без них. Российская армия славна традициями, с этим не поспоришь.
Военкоматовский офицер привез Женю в отдельный охранный батальон, расположенный в каких-то восьми километрах от их города. Никакими внутренними войсками здесь не пахло. Часть подчинялась Министерству обороны.
Офицер провел его через КПП, вместе с ним прошел в штаб части. Передал какому-то прапорщику, слабенько пожал на прощание руку и был таков.
– Это шо ты за птица такая, Пылеев! – с интересом обозрел Женю прапорщик. – Сам генерал за тебя звонил…
Женя не мог знать, какой генерал хлопотал за него. Зато ясно осознавал, что все эти хлопоты неспроста.
– На склад пошли, персональщик, блин!
Прапорщик оказался старшиной «карантина». Так называлась учебная рота, где проходили курс молодого бойца солдаты последнего призыва. На вещевом складе Жене выдали форму – смешное зимнее белье, кирзовые сапоги, камуфлированные хэбэ и теплую куртку, шапку. Вроде бы все по размеру. Но в зеркале Женя увидел незнакомого парня в образе мокрой курицы. Нелепый, несуразный. Ну чисто клоун… Выйди в таком виде на ринг, никто не испугается. Даже если Жутким Рэмбо назовешься.
– Ничего, первый год как чмошник ходить будешь. А потом все наладится, – успокоил его старшина. – Это ж армия. Здесь пока молодой – мокрая курица. А как «дедом» стал – так в павлина превращаешься. Пошли, парень, веселая жизнь у тебя начинается.
До Нового года оставалось всего четыре дня. Но можно было не сомневаться в том, что встречать его придется в армии. От одной только этой мысли хотелось лезть в петлю. И какого черта он сунулся в военкомат?
Глава четырнадцатая
Нет ничего страшнее двух ненавидящих друг друга женщин. Но еще страшней находиться в одной с ними камере. Любка Кислая и Мотька Глина снова сцепились. Такой вой подняли, хоть святых выноси.
– Я тебе, бля, еще покажу! Ты еще, сука, кровью умоешься? – визжала Любка.
– Закрой пасть, гадюка! А то я точно твое поганое жало вырву! – отвечала ей Мотька.
– Это кто гадюка?!
– Да ты и есть гадюка! Падла недожеванная!
И так далее, и в том же духе. Выдержать это можно было только, если заткнуть уши. А если еще и драться начнут, тогда хоть вешайся.
Но до драки не дошло. Любка и Мотька облили друг друга помоями и разошлись по своим углам. Но злость кипит и в той, и в другой. И надо было на кого-то ее выплеснуть.
Варвара невольно сжалась в комок, когда Любка подошла к ней.
– Ты чо, коза, овцу из себя строишь? Уши чо затыкаешь? Типа гнойные базары, да? Типа ты у нас такая правильная!.. Ты чо ваще правильную из себя корчишь? Типа мы быдло, да, а ты у нас такая интеллигентная, белая, пушистая… Ну, конечно, мы же дитенка ждем. Мы же особенные…
Варвара достаточно хорошо изучила эту уголовную стерву. Хлебом ее не корми, дай только хай поднять. Поэтому нельзя ей отвечать. Говорит – пусть говорит. Выскажется – сама успокоится. А скажешь поперек – так психанет, что и в глаза может вцепиться.
Любка уже второй месяц третирует камеру. Житья от нее никакого не было. Но пару недель назад на хату заехала Мотька. А у той две ходки. И такой же вздорный характер. Словом, нашла коса на камень.
– А щас как дам по пузу! – замахнулась Любка.
Варвара закрыла живот руками, в ужасе зажмурилась. Но Любка не бьет. И руки не опускает. Стоит – наслаждается произведенным эффектом. Нравится ей чувствовать себя волком, когда вокруг овцы.
Но Варвара не овца. Она умеет постоять за себя. Просто сейчас она в ответе не только за себя, но еще и за своего ребенка. Семь месяцев у нее срок. Совсем скоро рожать. Живот уже большой. И если Любка ударит… А ведь она может ударить! И жмурься не жмурься, этим ребенка не защитить.
А Любка все стоит над ней. В глазах безумство, рожа злобно перекошена. И руку не отпускает. Кулак по-прежнему нацелен Варваре в живот. А ведь ударит. Она уже близка к тому…
Но первой ударила Варвара. Сама не поняла, как у нее это вышло. Не поняла, но вышло очень хорошо – ногой в бедро. Размахивая руками, Любка подалась назад. Пыталась удержать равновесие – не получилось. Села на задницу. Но тут же вскочила на ноги.
Но и Варвара уже на ногах. Нахохлилась, как встревоженная наседка. Даже коршун боится курицу, когда она становится на защиту своего выводка. Так и Любка испугалась ее.
– Ладно, мы с тобой, клуша, еще поговорим! – пригрозила она и убралась на свою шконку.
От Любки можно было ждать любой подлянки. Поэтому Варвара всю ночь была начеку. Не смыкала глаз – следила за вражеской койкой.
Ее уголовное дело не стоило и выеденного яйца. И держалось оно исключительно на тех отношениях, которые Агапов сумел наладить с прокурором и его следователями. Она обвинялась в развратных действиях с лицом, не достигшим совершеннолетия. Но эти развратные действия могли выражаться в непристойных прикосновениях, жестах и разговорах, в ознакомлении несовершеннолетних с порнографией, в открытом совершении при них половых актов. При них, но не с ними. Добровольное совершение полового акта с несовершеннолетними уже нельзя было квалифицировать по сто двадцатой статье, потому как оно автоматически попадало под статью сто девятнадцать. А эта статья оправдывала Варвару, поскольку Женя достиг половой зрелости. И экспертиза бы это подтвердила. Но вся беда в том, что Жени не было. Никто не допрашивал, не снимал с него показания, не направлял его на экспертизу. Следователь даже искать его не пытался. И строил свое обвинение на сомнительной видеозаписи. Он выполнял заказ Агапа. И ничуть не стеснялся содержать под стражей без вины виноватую Варвару. И нарочно не доводил дело до суда, поскольку прекрасно понимал, что там оно не выдержит никакой критики. Даже бестолковый адвокат, который достался ей по воле бывшего мужа, и тот смог бы выиграть его в два счета. Если бы захотел…
Но через три дня наступит новый, тысяча девятьсот девяносто седьмой год. И тогда в силу вступит новый Уголовный кодекс, который преобразовывал сто девятнадцатую статью в сто тридцать четвертую – половое сношение и иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим четырнадцатилетнего возраста. Не самый лучший закон, поскольку он позволял матерым мужикам заниматься сексом с четырнадцатилетними девочками. Но при всем при том для Варвары этот закон означал спасение. В новом году прокуратура лишалась каких бы то ни было прав содержать ее под стражей, потому как новый закон в ее случае имел обратную силу, ведь он устранял преступность ее деяния. Так что рожать она будет на свободе. Если, конечно, Агап не устроит ей какую-нибудь другую пакость…
Плохо в тюрьме. Невыносимо плохо. В последний раз, когда ей звонил Женя, она не смогла сдержаться – сообщила ему, где она находится. Не должна была этого делать, но сорвалось с языка. А ведь Женя-то думал, что она в деревне. И она подтверждала это, когда он звонил ей в тюрьму. Потому что Агап так велел. Потому что с Женей могла случиться беда, если он узнает правду. А он уже знает правду. А возможно, уже и забыл, потому как у покойников нет памяти. Что, если Агап убил Женю?
