Георгий Вайнер - На темной стороне Луны
— Нет. Третий раз за два года.
— Понял. Сюда? — Силач толкнул дверь.
В большом двухкомнатном номере царили разор и беспорядок — свидетели бурного отдыха накануне. На хилом с гнутыми ножками арабском диванчике сидел огромный опухший толстяк в голубой пижаме и грыз тыквенные семечки. Он равнодушно посмотрел на вошедших, сплюнул скорлупки и меланхолично спросил у подруги, развалившейся в кресле перед журнальным столиком, уставленным бутылками и остатками закуски:
— Это к тебе?
Силач уверенно сообщил:
— Да, это к ней, — и, повернувшись к Свете-Гюльчехре, кивнул на толстяка: — что, эта голубая горная незабудка проживает здесь?
Она засмеялась:
— Нет, он зашел сюда в гости.
Толстяк продолжал неспешно грызть семечки. Желтые зубчики шелухи были расплеваны веером вокруг него на ковре. Шар живота мерно покачивался на коленях. Туре показалось, что когда-то толстяк проглотил одну тыквенную семечку и у него в пузе выросла тыква. Он подошел к толстуну, похлопал его по плечу и сказал:
— Ну-ка, давайте к себе в номер, нам поговорить надо…
Пузан доброжелательно покивал, с трудом поднялся с дивана и, забыв про тапки, босиком отправился восвояси.
— Между прочим, я вас сразу узнала. Вы приехали! в «Чиройли», когда меня допрашивали, — сказала Туре Света-Гюльчехра. Света лениво поправила распахнутый халат — длинный, до щиколоток, узкий, с серебряным по фиолетовому бархату шитьем. — И потом ночью в управлении…
— Я вас тоже узнал. Вы были с толстяком-иранцем…
— Ага! Это мой приятель. Он подвез меня на машине из Ташкента. Вообще-то, я из Зеленокумска…
— Начнем сначала. Вы приехали в кафе задолго, как все произошло?
— Примерно за час.
— Успели сделать заказ?
— Да. Лагманы, минеральная. Мой приятель принес шашлыки. Я уже говорила… Кто уж меня только не расспрашивал! И генералы, и полковники.
— Очень хорошо. Значит, вы не забыли то, что уже говорили. Представьте снова все как было. В какой момент вы увидели мужчину, который совершил потом преступление?
— Убийцу? Во дворе. Он стоял за шашлыками. Я шла в туалет.
— Почему вы обратили на него внимание?
— Я всегда обращаю внимание на мужчин:
— Он был один?
— Да.
— А что бы вы могли сказать об этом человеке?
— Мужчина, что называется, в самом соку, — она поправила на груди халат. Массивная, со шнурок толщиной, золотая цепочка у нее на шее тускло блеснула. — Вроде вас. Но он не в моем вкусе.
— А точнее?
— Грубый. Я толстяков люблю. Они слабые, а поэтому — нежные. А этот жесткий. Настоящий степняк.
— Так думаете? Почему?
— У меня был муж из Пахтаабада. Чем-то похожи.
— А что можно сказать насчет одежды?
Она пожала плечами.
— Одет дорого — финская тройка. И туфли хорошие. А все-таки, как будто давно куплено. И не носится. Добротное, но не новое… Редко надеванное!
«Об этом стоит поразмыслить…» — подумал Тура.
— А как по-вашему, кем он может работать?
— Он, я думаю, офицер. Или мент. Это точно. Не торгаш, — Гюльчехра задумалась. — Или, может, раньше в сапогах шлепал. Левое плечо — вперед, кру-у-гом!..
— Слушай, подруга, а ты не ясновидица случайно? — подбодрил Силач.
— Я же вижу людей… Ох, устала же я, ребята! — Она неожиданно потянулась всем телом. — Теперь бы капитально отдохнуть! А тут с понедельника опять! На работу, на учебу!
— Учишься? Повышаешь квалификацию? — снова спросил Силач.
Света засмеялась, и вся она была — один хитрый глаз.
— Вобщем, да. Платные курсы. Интенсивное общение, устранение комплексов…
— А работаешь?
— В санэпидстанции.
— Неужели даже в Зеленокумске знают о нас?
— О Мубеке? Конечно! У вас город знаменитый! Каждый второй — миллионер. Шучу, конечно. Не второй, так третий. Может, десятый. Миллионер или картежник.
— Кто раньше приехал в «Чиройли»? — спросил Тура. — Кореец или его убийца?
— Кореец.
— Точно? — включился Силач.
— Совершенно точно.
— А как думаешь, почему парень в синей куртке… — начал Силач.
— Сабирджон? Я уже всех знаю по фамилиям…
— Да. Почему он сел к Паку?
— Я им об этом вчера говорила. Они знакомы! И не сомневаюсь в этом нисколько…
Тура подошел к окну. С восьмого этажа машины на проспекте казались маленькими заводными игрушками, двигавшимися между четкими белыми полосами, насколько хватало взгляда. На крыше ресторана, на уровне второго этажа, появлялась и исчезала фигурка в защитной каске с ведром и веником — убирала мусор. Уборщик двигался неровно, как коричневая полевая мышка, каких Тура часто видел у себя в кишлаке, по другую сторону Заха.
«Вот и Гюльчехра тоже считает, что Пак ждал Сабирджона. Выходит, преступник каким-то образом узнал об их встрече, — напряженно раздумывал Тура, прислушиваясь краем уха к разговору Силача с девицей. — Если преступник намеревался убить Пака, почему не сделал этого до приезда Сабирджона? Если он намеревался убить Сабирджона, почему он ждал его в „Чиройли“? Не убил по дороге или где-то в другом месте! Вывод один — убийца должен был убедиться в том, что Сабирджон действительно встретился с работником милиции…»
Тура решил, что жена спит, не включил свет и вообще старался двигаться как можно тише, но, присмотревшись, увидел: Надя лежала с открытыми глазами. Когда он лег, тихо к нему прильнула.
— Может, все-таки уедем, Тура? Зимой будем на лыжах ходить, там нам хорошо будет, спокойно. А если не приживемся в Москве, можем сюда вернуться потом. Все как-нибудь уже успокоится. Не будем сейчас дразнить гусей…
— Ты к чему?
Она, не отвечая на его вопрос, продолжала гнуть свое:
— Я уже все обдумала. Если не хочешь жить с моими стариками, можем идти работать по лимиту — там сразу комнату дают. Я ведь никакой работы не боюсь. А у тебя пенсия хорошая. Мы с тобой еще молодые — представляешь, как здорово: нам судьба еще одну жизнь предлагает!
Тура помолчал и твердо ответил:
— Вы уедете вдвоем с Улугбеком.
— Без тебя? Я не поеду.
— Надя, я потом к вам приеду. Сейчас мне уезжать нельзя…
— Я здесь тебя не оставлю, Тура, — он ощутил тяжелую крепость ее теплого тела, нежную шелковистость, начинающуюся чуть выше полного круглого колена. Она осторожно кончиками зубов тронула его за мочку уха. — Или вместе, или никто.
— Что-нибудь случилось?
Надежда не ответила.
Он уже засыпал, когда раздался длинный, длиннее обычного, звонок.
— Алло, — Тура снял трубку.
— Халматов? — голос был знакомый, Тура услышал его впервые через несколько часов после выхода на пенсию. — Жив еще? Смотри, не кашляй. Нос далеко не высовывай. Отрежем. Предупреждаю…
Тура выдернул телефонный штепсель из розетки.
— Опять та же подруга?
Халматов понял, что Надежде тоже звонили — она из-за этого и нервничала.
— Тебе ничего не показалось необычным? — спросил Тура.
— Нет.
— Мне кажется, это междугородная…
Надежда взяла его руку, поднесла к губам. Он почувствовал на ее щеках слезы.
— Ты чего?
— Я боюсь, Тура! Ты знаешь, я никогда не боялась, но сейчас мне страшно. Я боюсь этих людей. Они вежливые. Они начальники, ездят на служебных машинах, но мне в тысячу раз легче, когда ты ловишь обычных убийц и грабителей… Завтра к десяти тебя опять просили приехать в управление. Слышишь?
— Да.
Он думал о своем: «Убийца приехал первым, не выслеживал ни Сабирджона, ни Пака — значит, кто-то ему сообщил об их предполагаемой встрече в кафе над прудом».
— Надя! — позвал Тура.
— Что? — сквозь всхлипывания отозвалась жена.
— За целую жизнь я ни разу тебе ничего не приказал. Потому что знал — ты и умнее, и грамотнее, и тоньше меня. Спасибо тебе за счастье, которое ты мне дала, — так много радости и любви! Пятнадцать лет!..
— Зачем ты так говоришь? — Прижалась к нему в испуге Надя. — и так все сделаю… Ты будто прощаешься…
— Надечка, любимая моя, первый раз я тебе приказываю и прошу тебя — на колени встану перед тобой! Только сделай, как я говорю! Уезжай с мальчиком завтра! Или послезавтра…
— Не могу! — крикнула Надя. — Я тебя тут не брошу!
— Можешь! Обязана! Пока вы здесь, у меня руки-ноги связаны! Я не могу идти в атаку вместе с обозом! Они уже знают, что ты с Улугбеком — мое самое уязвимое, незащищенное место. И если я их чуть-чуть прижму, они сразу же ударят! Любимая, ты должна сделать, как я говорю…
Протокол заседания комиссии вел кадровик, тот самый, кто вручил Туре при увольнении трудовую книжку. Он сидел в конце длинного приставного стола и, кажется, единственный сочувственно смотрел на Туру.
«Будто я никогда и не был с ними, по ту сторону стола…» — с горечью подумал Халматов.
Только генерал повел себя так, словно ничего не произошло.
— Проходи сюда, Тура Халматович, — пригласил он. — Бери стул.
Халматов сел. Назраткулов с бритой синеватой головой, не поддающейся загару, напротив, поднялся.
