Лев Златкин - Место полного исчезновения: Эндекит
Первым вызвали Павлова. Тот сразу же обратился к начальству по всей форме, как его научил лейтенант. Но начальство не отреагировало, оно хмуро и несколько брезгливо смотрело на Павлова, размышляя, что делать с этим недочеловеком, с их точки зрения, потому что надо было срочно думать, куда его поставить, куда приткнуть, работать в полную силу он не мог, на кухню определить его тоже нельзя было, перезаразит всю зону, а то и охрану, которая тоже кормилась с этой кухни.
Думали они думали, но так ничего и не придумали. Отсылать обратно, с их точки зрения, было невозможно, а применения ему в зоне они тоже не могли найти. Бесполезный человек. Балласт, который некуда выбросить.
— Почему ты в тюрьме не сказал, олух царя небесного, — раздраженно процедил сквозь зубы зам. начальника зоны по производству, — что у тебя туберкулез в открытой форме?
— Говорил я! — испуганно пробормотал Павлов. — Да и в карточке все записано.
— Ты не говорить должен был, а вопить, кричать, требовать, болван! — раздраженно заметил он. — Куда я тебя, доходягу, дену?
— На мыло! — пошутил с улыбкой дебила зам. начальника зоны по воспитательной работе. — Слушай, а может, его в библиотеку бросим? Там уже есть один доходяга с высоким давлением и язвой желудка, будет их двое. За разговорами о своих болячках и срок быстрее пройдет.
— Решено! — согласился главный по производству. — Все равно он зимы не переживет, — добавил он равнодушно, глядя в лицо Павлову.
У того испуга на лице не прибавилось, просто больше некуда было.
Павлов сел на место. К столу подошел Петя Весовщиков. Оттарабанив положенное, он застыл изваянием, все с тем же трагическим выражением на лице.
— За что начальство завалил? — с любопытством поинтересовался зам. начальника по воспитательной работе. — Начальство уважать надо.
— Он мою девушку изнасиловал! — сказал Хрупкий.
— Ну и что? — удивился капитан. — Что, от нее убудет, что ли? А теперь ее будет трахать каждый, кому не лень, у кого на нее встанет. Это лучше?
— Все начальники — козлы и суки! — злобно выпалил Петя. — Их всех давить надо!
Капитаны с улыбкой переглянулись.
— Ты слышал? — удивленно спросил один другого. — Он нас суками обозвал.
— И козлами! — добавил другой.
— Вася! — негромко позвал первый. — Внуши заключенному, что он не прав!
Громадный, как гора, старшина с двумя солдатами подошли к Пете Весовщикову и равнодушно-привычно стали гонять способными убить и медведя огромными кулаками хрупкого парня, не давая ему ударами упасть на каменный пол.
Хрупкий после первого же удара Васи в живот потерял сознание, но прилечь на каменный пол ему не давали долго, били остальным в назидание, потому что Пете Весовщикову в таком беспамятном состоянии уже трудно было что-либо внушить.
Погоняв тело Хрупкого минут пять по кругу, охранники швырнули его к стене коридора, чтобы не отвлекал от работы и не мешал стоять следующему.
— Начальство надо уважать! — внушил на прощанье Вася, показывая остальным свой огромный, как пудовая гиря, кулак.
Урок был более чем внушителен.
И с остальными разговор был короткий. То ли злобу утолили на Весовщикове, то ли заторопились куда, но всех остальных, кроме Игоря и Пана, определили шить рукавицы и чехлы для машин.
Игорь заметил, когда входил в административное здание, что Пан незаметно сунул табельщику крепкий свитер и что-то шепнул ему. Поэтому он нисколько не удивился, когда Пана определили на работу в котельную лагеря, и он ушел вместе с табельщиком, подмигнув на прощанье Игорю, мол, встретимся еще, не последний день вместе, а срок у каждого большой, будет время поговорить и пообщаться.
На оставшегося Игоря Васильева никто не обращал никакого внимания. Капитаны вполголоса переговаривались о чем-то своем, перелистывая бумаги, а потом встали и ушли, оставив Игоря в одиночестве, правда, на попечении Васи-старшины.
Охранники, покинув помещение, привычно утащили с собой в медсанчасть и Петю Весовщикова, с той лишь разницей, что голова Пети не болталась сзади, а свешивалась на грудь.
Вася, воспользовавшийся моментом, что остался без начальства, достал из кармана пачку хороших сигарет «Союз — Аполлон» и закурил, не предлагая Игорю. Он вообще не смотрел на подопечного, который его не интересовал.
Но, с удовольствием выкурив сигарету, Вася сразу же засуетился. Резво поднялся и пальчиком поманил Игоря за собой.
Игорь не посмел перечить столь весомому кулаку с пудовую гирю и послушно проследовал за Васей-старшиной до дверей кабинета начальник зоны.
Вася аккуратно, даже подобострастно постучал в дверь, затем осторожно открыл ее и спросил:
— Вводить можно?
«Введи!» — услышал Игорь голос Дарзиньша.
Вася-старшина жестом приказал Игорю войти в кабинет начальника, после чего бережно и аккуратно прикрыл за ним дверь, оставаясь в коридоре.
Игорь, войдя в кабинет, застыл у двери, дожидаясь приказа. Он прекрасно понимал, что здесь не столица Эстонии город Таллинн, а зона, где хозяином его жизни и смерти стал вот этот хорошо знакомый человек, которому он еще недавно спас жизнь, а может, избавил и от страшных мучений.
Дарзиньш просматривал бумаги, лежавшие на столе перед ним, и на Игоря не обращал никакого внимания.
Игорь стоял как вкопанный, не шевелясь, совершенно не испытывая страха, хотя догадывался, что Дарзиньш не испытывает особого восторга, встретив его в своей зоне, где он бог и царь, и воинский начальник. Быть обязанным своему новоявленному рабу — такое трудно вынести даже самому закаленному в чиновничьих битвах человеку.
— Садись! — приказал Дарзиньш, не отрываясь от бумаг.
Ближайший стул стоял рядом со столом, за которым расположился начальник лагеря. Игорь сел, внимательно вглядываясь в сидевшего перед ним Дарзиньша.
Перед ним был совершенно другой человек. Словно близнец того самого Дарзиньша, которого Игорь знал по совместной поездке по Прибалтике и чрезвычайному происшествию после посещения ресторана «Глория». Там был такой «добрый дедушка», улыбающийся и стремящийся понравиться. А здесь перед Игорем предстал владыка, властитель тел и душ заключенных своей зоны. И ростом он стал казаться выше, чем был в Прибалтике, про осанку и говорить нечего: в каждой его черточке сквозило уважение к себе и преклонение только перед собой, любимым.
— Удивился? — спросил Дарзиньш, не прекращая листать бумаги и не поворачивая головы к Игорю.
— Надо думать! — согласился с ним Игорь.
Дарзиньш сразу же бросил бумаги, которые ему, на самом-то деле, были вовсе не нужны, он производил впечатление страшно занятого человека.
— Зашиваюсь в этих бумагах, просто жуть берет! — пожаловался он, совсем как «добрый дедушка», Игорю. — У тебя, как ты мне говорил, четыре годы юрфака?
— Было такое! — подтвердил Игорь, употребляя прошедшую форму.
— Правильно сказал: «было!» — усмехнулся Дарзиньш. — Все у тебя в прошедшем виде. Даже освободившись, ты не вернешься к прежнему состоянию.
— Это ясно! — согласился с ним Игорь.
Дарзиньш посмотрел на Игоря с нескрываемой насмешкой.
— Подставила тебя твоя любовь? — спросил он.
— Не понимаю, о чем это вы? — ушел в глухую защиту Игорь.
Он решил придерживаться взятой им на следствии линии до конца. Пусть Лена его и обманула, но не хотела же она его посадить, она не знала, что покупатель уже под плотной опекой уголовного розыска.
— Я как только вас вместе увидел, — продолжил Дарзиньш, как будто не слыша Игоря, — то сразу подумал: что хочет эта королева от простого хорошего парня. «Мягко стелет, да жестко спать придется» — это про вас с ней. Это же она водила тебя по ресторанам, — убежденно продолжил Дарзиньш. — У тебя же и денег не было на рестораны, что я в людях не разбираюсь? Хочешь, скажу, как это было? Я тебе не угрозыск, ты уже свой срок намотал, пытаясь ее выгородить и защитить, только нужно ли было это делать? Попросила она тебя доставить маленькую посылочку для друга или знакомого. Разыграла небось целый спектакль: с болезнью, с выездом за границу, с юбилеем или днем рождения. Ты мне можешь не отвечать, я и так все про тебя знаю. Честно говоря, твое поведение у меня вызывает восхищение. Только очень сильная и цельная натура может взять на себя десятилетний срок за десять дней любви и блаженства. Ведь до этого она тебя только водила за нос?
Он сделал паузу, будто ждал ответа Игоря, но Игорь молчал, как партизан на допросе в гестапо. Правда, особой разницы в положении не было. Единственной особенностью положения было то, что «партизан» спас жизнь русскому «гестаповцу».
— Молчание — знак согласия! — усмехнулся Дарзиньш, продолжив свой монолог. — У таких красоток все заранее спланировано. Распалила тебя, потом удовлетворила, ты, естественно, от нее без ума, втюрился по уши, вить из тебя веревки — одно удовольствие, а не труд, у меня глаз — ватерпас. Хотел я тебя предупредить еще до того, как меня по голове звезданули, похитить хотели. Я тебе не только жизнью обязан. Они бы меня на ремни резали, по кусочкам разбирали. Смерть была бы для меня избавлением от лютых мук. Это были мои страшные враги, страшнее не бывает, это про таких говорят: не на жизнь, а на смерть. Так что, извини, предупредить не успел. Скажи мне честно, когда ты бросился под нож меня спасать, ты знал, кто я такой?
