Наталья Александрова - Микстура для терминатора
— Не помню.
— Но фотографию-то ты помнишь? Тот человек, Вадим, привязан к стулу, и на теле следы пыток. Вряд ли такая женщина, как ты, даже не очень хрупкая на вид, смогла бы справиться с сильным молодым мужчиной.
Я кивнула в сомнении, вспомнив рассказы Братца Кролика про то, что я в разборке расшвыряла пятерых бойцов.
— Но пытать его мне было незачем. Я приехала к нему за сумкой. Это я так думаю, а человек с противным голосом звонит, угрожает Аське и требует брошку. Естественно, я бы отдала ее, но у меня ее нет. Ты хоть веришь, что я ее потеряла?
— Верю, — кивнул он.
Еще бы ему не верить, когда брошка лежала у него дома в глубине дивана. Но говорить ей про это никак нельзя, она захочет отдать брошку. Она не понимает, что слишком все запутано, что ее замешали в какую-то грязную историю, тут еще Валентина, а для милиции Татьяна главный свидетель, хотя и мало что помнит. Но ведь она может вспомнить! Тот тип не оставит ее в живых все равно, слишком много он ей рассказал, слишком он любит театральные эффекты, слишком многих людей привлек для своих спектаклей. На что он надеется? На то, что Татьяна ничего не помнит, что боится милиции из-за убийства Вадима? Или он ненормальный, или действительно, то, что в брошке, стоит огромных денег.
Со мной творилось что-то странное. При мысли о том, что я останусь одна на всю ночь в пустой квартире, меня била дрожь. Мы сидели на диване обнявшись, Кирилл гладил меня по волосам, надо было как-то определяться.
— Не уходи, Кирилл!
Он ласково поцеловал меня.
— Не уходи, пожалуйста, не уходи, — шептала я в каком-то забытьи, — ведь все равно мы уже…
Я почувствовала, как он напрягся под моими руками и сделал попытку отстраниться. Понимая, что сказала лишнее, я хотела его удержать, как вдруг раздался стук в дверь.
— Танечка, можно вас на минуточку? — На пороге стояла Ксантиппа Павловна в халате и бигудях.
— Ксения Павловна, так вы дома? — изумилась я.
Увидев, что я не одна, хотя наверняка старуха слышала, что со мной кто-то пришел, она поняла, что перегнула палку, и теперь ждала от меня хамской отповеди, но я так обрадовалась, что в квартире ночью кто-то будет, что посмотрела на нее с нежностью.
— Таня, вы не закрыли дверь на крюк и дополнительный замок, я думала, вы забыли.
— Не беспокойтесь, Ксения Павловна, я пойду провожать своего друга и закрою.
Старуха с любопытством посмотрела на Кирилла и нехотя удалилась. Кирилл собрался уходить, но как-то неуверенно. Я его не удерживала. Я и так проявила только что слабость, он не захотел, и слава Богу. Нет уж, раз я решила стать самостоятельной и независимой, то надо выпутываться самой, ни на кого не вешая свои проблемы.
Пусть только попробует снова позвонить тот тип. Я такого ему наговорю, у него уши завянут!
Кирилл уловил мое настроение и пошел в коридор одеваться. Я закрыла за ним дверь и только потом вспомнила, что даже не поблагодарила его за свое спасение. Эти типы меня бы не убили, это не входило в их задачу, но побили бы. Но все равно, надо было сказать человеку несколько ласковых слов на прощание. На меня редко находит такая забывчивость!
* * *Кирилл вышел из парадной и поднял голову вверх. Света у нее не было, значит, уже легла. Он вспомнил, как она только что была у него в объятиях и шептала, чтобы он не уходил, и зябко передернул плечами. Нет уж, чтобы утром она опять заявила ему, что видеть не желает и ничего не помнит! Ему вполне хватило того разговора в метро, надолго хватило. Правильно он сделал, что ушел, соседка за ней присмотрит если что. Но как же тоскливо! Кирилл тяжело вздохнул и пошел к метро, думая с грустью, что и правда становится похож на меланхолика Цезаря.
* * *Спать абсолютно не хотелось. У Ксении горел свет, и я заглянула к ней.
— Простите меня, Танечка, я вам помешала!
— Да что вы, Ксения Павловна, он и так уже собирался уходить! А вы не ложитесь?
— Вы же знаете, у меня бессонница.
— Мне тоже что-то не спится.
Старуха рассмеялась:
— Вам еще рано. Но вот, могу рекомендовать чудесное средство. — Она протянула мне пачку любовных романов.
Вот это да! Ксения ночью читает любовные романы!
— Что, Ксения Павловна, они настолько скучны, что я сразу усну?
— Напротив, чем лежать в темноте и терять время, пытаясь заснуть, можно читать увлекательный роман.
Из вежливости я взяла всю пачку и у себя наскоро пролистала. Сюжет во всех пяти романах был абсолютно одинаковый, может быть, это и навевает сон? Я добралась до эротической сцены. Однако весьма подробно… Я представила себе, как Ксения в бигудях читает эротическую сцену, и на меня напал такой смех, что пришлось воспользоваться подушкой. Когда я отхохоталась и вытерла слезы, на меня снизошло спокойствие. Засыпая, я подумала, что главное — это не проболтаться Галке про Ксению, а то она ее задразнит. Неудобно, человек ко мне со всей душой, а я подложу старушке такую свинью!
Меня разбудил телефонный звонок. На будильнике было шесть тридцать утра. Я вскочила как ненормальная, думая, что есть вести про Аську, но это был тот же монотонный ненавистный голос. Я не дала ему говорить.
— Ты, сволочь, только попробуй подсылать ко мне своих шестерок! Тебе до моего ребенка не добраться, можешь хоть в узелок завязаться. И на фотографии те мне плевать, я все расскажу в милиции — и про Валентину, и про арабов — мне терять нечего!
— Отдай вещь, — настойчиво прохрипел голос.
— Если бы и была у меня эта вещь, то отдала бы ее Валентине, у нее взяла, ей и отдала бы. А кто вы такой, я понятия не имею, так что разбирайтесь сами с Валентиной. Она тоже интересуется, кто же это хочет ей дорогу перебежать, и очень недовольна, — зачем-то добавила я.
— Хорошо, я разберусь, — покладисто согласился голос.
Я отправилась в ванную и там, раздеваясь перед зеркалом, заметила, как я в последнее время похудела — прямо кости торчат. Этак недолго и на нет сойти. Поэтому, пользуясь свободным временем, я приготовила себе плотный завтрак из яичницы с помидорами и еще выпила большую чашку кофе с молоком и съела бутерброд с сыром. Что бы ни случилось, надо беречь силы!
* * *Мария Михайловна дала Кириллу адрес и телефон Густава Адольфовича, так звали ее знакомого коллекционера. Густав Адольфович жил, как ни странно, не в огромной профессорской квартире на Фонтанке, а в типовой, хотя и большой, трехкомнатной в одном из спальных районов. Жили они вдвоем с женой Верой Ивановной достаточно замкнуто, новых людей не слишком привечали. Лет обоим было за шестьдесят. Квартира коллекционера произвела на Кирилла несколько странное впечатление. Все стены, включая коридор и прихожую, были завешаны картинами, от потолка до пола, так что не было видно стен; но и картин тоже не было видно, поскольку каждая картина была завешана платком, шалью, какой-нибудь салфеткой или просто куском ткани.
— От солнечных лучей, — пояснил Густав Адольфович. — Солнечные лучи портят картины.
Кирилл, конечно, промолчал, хотя от знакомого художника слышал, что прямые солнечные лучи действительно вредны для живописи, но только именно прямые, которые в нашем северном климате вообще редко заглядывают в квартиры, в полной же темноте масляные краски желтеют. Но он коллекционер, ему виднее.
Помимо картин, квартира Густава Адольфовича была заполнена разного рода безделушками — эмалевыми табакерками, резными и мозаичными шкатулками, фарфоровыми статуэтками.
На одном из столов громоздилась женская фигура из белого материала, похожая на мрамор, но более матовая, полулежащая, в натуральную приблизительно величину. Густав Адольфович с улыбкой дотошного экзаменатора спросил Кирилла:
— Как вы думаете, молодой человек, из какого материала изготовлена эта статуя?
Кирилл не зря провел много лет в замечательной квартире на Петроградской у родителей своего друга Жени, видел там много интересных вещей и встречался со многими людьми.
— По-моему, это бисквит, — достаточно уверенно ответил он.
Коллекционер посмотрел на Кирилла с уважением:
— Вы правы, это действительно бисквит. Такого размера бисквитные статуи практически не встречаются. Бисквит — это белый неглазурованный фарфор, статуэтки из которого, имитирующие античный мрамор, в основном выпускали в Англии с присущим этой стране строгим и сдержанным вкусом, в противовес ярким расписным статуэткам из глазурованного фарфора, изготовляемых на заводах Германии.
Вспоминая беседы с Марией Михайловной, Кирилл сказал:
— Фарфоровые изделия такого размера — это огромная редкость. Такую статую обжечь в обычной муфельной печи практически невозможно!
— Насколько я знаю, — с любовной гордостью собственника ответил Густав Адольфович, — для изготовления этой статуи была сделана специальная печь, которая после обжига разрушалась. Так сказать, одноразовая.
