Александр Серый - Криминальные повести
Глянув на протянутое Станиславом фото, Толстых побледнел, судорожно схватился рукой за горло и выдавил:
– Так это все же он…
– Что он? – быстро переспросил Ерофеев.
– Его грохнули… на Гоголевской…
– А то вы не знали!– скептически воскликнул Широков. – Вы же как раз вечером того дня, когда свершилось убийство, находились в доме 8 по улице Гоголя?
– Ка-ак та-ак?… – задыхаясь, выдохнул «хозяин» дома.
– Так, Василий Васильевич! 20-го июля в пять-полшестого вечера, распив водочку с приятелем-бригадиром, вы задержались в доме, якобы для перевозки оставшихся там вещей… А утром мы нашли там труп! Кроме того, в том доме тогда же вечером было совершено покушение на убийство еще одного человека.
Толстых вцепился пальцами в крышку стола и выкрикнул:
– Да вы что!… Считаете, что я!… Да ты что, начальник! Я же – вор! Я же не «мокрушник»! Век воли не видать, если «травлю»! Не я «Кота» убил!
– Ах, Кота… – протянул Ерофеев, многозначительно переглянувшись с коллегами. Широков по себе чувствовал, как напряглись нервы товарищей. Момент психологически был очень важным: решалось, пойдет в «признанку» Толстых или нет.
– А то вы не зпете… – продолжал Толстых, не обратив внимания на молчание собеседников. – Ну, вот этого самого, что на фотографии.
Чтобы Толстых не понял, что фамилия убитого милиции не известна, подполковник чуть изменил направление атаки, одновременно ослабляя напор:
– Это все слова, уважаемый! Подозрение с вас может быть снято, если расскажете сейчас всю правду от начала до конца, а мы сопоставим ваши показания с имеющимися у нас фактами.
Для убедительности шеф прихлопнул ладонью по столу.
– Хорошо… – почти спокойно согласился Толстых. – Раз так получилось… Темнить-то мне нечего – никакого преступления я не совершал. Только можно закурить?
Ерофеев кивнул. Достав дрожащими пальцами пачку «Стрелы» незадачливый «домовладелец» прикурил и, глубоко затянувшись, прикрыл глаза. Потом он начал говорить.
– Последний срок я отбывал в колонии недалеко от Красноярска (он назвал номер учреждения). Там и познакомился с Котом, то есть – с Рубцовым. Кот не был «паханом», но ходил в авторитете. Так получилось, что с какого-то времени он начал оказывать мне покровительство, хоть сам и моложе меня. Я неплохо выучился работать по дереву – всякие побрякушки-безделушки, а Коту это нравилось. Я ему много занятных вещичек сварганил. Короче, жили мы с ним хорошо. В мае прошлого года у меня срок кончался, а ему еще сидеть до июля этого года предстояло. И вот как-то, за месяц до моего освобождения, Кот попросил помочь в одном деле. Он предложил мне сразу же после выхода поехать в этот город, чтобы вести наблюдение (до его приезда через год) за тем самым домом…
– Подробнее все, что касается разговора! – перебил рассказчика Ерофеев.
– Ага, – согласился Толстых. – Разговор, понятно, был с глазу на глаз. И еще Кот клятву с меня взял, что я никогда и никому, под страхом смерти, про разговор и про все другое не проболтаюсь…
Он осекся, потом махнул в сердцах рукой:
– А-а! Все равно Рубцова нет, так теперь плевать! Значит, он мне говорит примерно так: «Вася, а что, если тебе поработать, моими глазами и ушами в одном городке до моего освобождения и приезда туда. Работа не пыльная, но тонкая. Зато командировочные буду платить, как дипломату – четвертак в сутки». Я прикинул и удивился, мол, что это составит больше десяти «кусков». А он странно так улыбнулся и грустно пообещал в случае успешного выполнения задания заплатить и вовсе вдвойне! Я подумал: не все ли равно, где доживать век. А тут, глядишь, и прибыльно. Словом, согласился. Только тогда Кот раскрыл суть моей работы. Он объяснил, что в городе на Гоголевской – восемь живет бабулька с племянницей. Саму хозяйку звать Саржиной Анной Николаевной, а племянницу – Ритой. У них в доме стоит комод, принадлежавший ему, Коту и очень ему памятный. Якобы бабулька знает и ждет приезда Рубцова, чтобы вернуть комод. Но стала плоха здоровьем, может помереть, а племянница – дама несерьезная, чего доброго, выбросит комод или, того хуже, из дому уедет. Да и мало ли что может с домом случиться. И еще, у Кота есть такой бзик, чтобы комод до его приезда оставался на том же месте, где стоит у Саржиной. А во избежание недоразумений, я должен это место «срисовать». По правде говоря, мне такое условие показалось странным, но деньги есть деньги: заказчик платит, наше дело телячье.
Толстых сделал паузу, закуривая новую сигарету. Втянувшись, он рассказывал с каким-то азартом и удовольствием действительно любопытную историю.
– Ну, вот. Перед уходом, Кот дал мне адресок одного «вольняшки» на зоне, чтобы я через него держал письменную связь с Рубцовым и подробно обо всем информировал, Он же сам будет отправлять дальнейшие инструкции на сообщенный мною адрес, по которому устроюсь жить. Я пошутил: не боится ли он, что я выкраду из комода сокровища и смотаюсь? Так он меня чуть не убил. До сих пор в голове сидит наставление: «Запомни, падла, в комоде ни шиша нет! Делай, что велели, – получишь «бабки». А попробуешь пакостить – я тебя, гниду, из-под земли достану!» Правда, тут же испугался, что я обижусь и откажусь, поэтому попросил об этом же самом по-человечески.
Толстых поежился от неприятного воспоминания и продолжал:
– Ну, освободился… Приехал сюда 15-го мая. Устроился в УЖХ на работу, комнату получил. Посетил тогда же Гоголевскую и узнал, что бабка только-только померла, еще и не похоронили. Я воспользовался суматохой похорон, в дом пришел, посмотрел на комод в задней комнате. Выяснил у кого-то сведения о племяннице: где работает и прочее. Потом послал весточку Коту, даже планчик не поленился накидать. Получил ответ вскоре с благодарностью и сообщением о переводе на мое имя «до востребования» на главпочтамт – тысячу прислал на мелкие расходы в счет обещанных денег. Одно слово, жил не тужил. Вдруг, где-то в феврале узнаю, что летом дома будут ломать, и восьмой – тоже. Я сразу Коту письмо отправил: как быть? По ответу чую: Кот заволновался, потребовал узнать точные сроки. Ну, я через знакомых в ЖЭУ начал выяснять.
Так ведь у нас система – никто ничего толком не знает. Сказали – вроде, в июне-июле. Рубцов как узнал, вовсе запаниковал. Велел, чтобы я любыми способами не дал снести дом до его приезда, иначе меня порешит! Легко сказать – не дай. А кто я такой? В мае уже узнаю, что жильцов выселят до 10 июня и дадут новые квартиры, а старые дома сразу ломать будут. Написал Коту: предложил выкрасть комод. Он ответил: плевать на комод, главное, не дать сломать дом до 19-20-го июля, когда он сможет добраться до города. По тону письма я понял: либо я не дам сломать дом и вытряхну из Кота 20 тысяч, либо дом сломают, а меня Кот пришьет. Тут уж мозги, хочешь, не хочешь, начали работать. Выяснил о начале работ по слому домов: с 15 июня. Будет бригада временных рабочих, – значит, жильцов, скорее всего, не знают. Ну я и подкатился к бригадиру – он, наверное, уже рассказывал?
Подполковник, к которому был обращен вопрос, согласно кивнул.
– От Кота телеграмма пришла, что будет утром 20-го. Я себе жду, денежки в мыслях считаю. А тут этот дурак бригадир мне и заявляет числа 15-го июля: дом, мол, начальство приказало ломать. Я здорово сдрейфил. Думаю, плевать на все, лишь бы живым остаться. Ну ничего, обошлось – он как раз успел в последний момент.
Толстых опять прервался, закуривая новую сигарету. Широков видел, что тот совсем успокоился. «Нет, этот – не убийца. И похоже, говорит правду». Между тем Толстых прокашлялся и возобновил монолог:
– Утром 20 июля около половины восьмого я пришел на Гоголевскую, чтобы отпереть дом. Попросил бригадира комод до вечера не трогать. Потом домой «полетел». Часов в девять пришел Кот.
Тут дверь отворилась и Наташа Червоненко тихо опустилась на стул в уголочке. Удивленно посмотрев на нее, Толстых хмыкнул.
– Пришел, значит, Рубцов. Я доложил обстановку. Он остался доволен и попросил показать дом. Выпили «по маленькой» и пошли себе. Издали поглядели, но, так как несколько рабочих лежало в тенечке у дома, Кот лезть туда не захотел. Затем сообщил, что до вечера ему надо кое-кого повидать. Но даже не намекнул – кого. Мне велел подойти к дому после того, как закончит работу бригада, и подождать его. Если он до семи вечера не появится, то мне предстояло вернуться домой и ждать там. На этом расстались, и больше я Кота не видел, хотя с половины пятого и до семи пятидесяти просидел в четвертом доме. Потом у себя его ждал – бесполезно. Решил, что Кот меня «надул»: получил желаемое и смылся. От горя я напился, а на следующий день – продолжил вино хлестать. На работу первый раз за все время не вышел! Позавчера же в обед открыл газету, а там – труп неизвестного мужчины на Гоголевской. По описанию, вроде Кот. Но я не поверил: Кот просто так себя не подставит. Подумал, что Рубцов «замочил» кого-то и сбежал. Перепугался, конечно… Думал немедленно съехать из города. Но поразмыслил и решил остаться: следов в доме моих нету, ничего плохого я не совершал, бригадир побоится болтать лишнее – деньги ведь у меня брал! Больше меня никто не видел – чист! А оно, зараза, как получилось…
