Ричард Штерн - Башня
– Ты права, – ответил Поль, — так и есть. У меня нервы стали ни к черту. Допускаю. У меня на работе самый крупный заказ в моей жизни, крупнейший заказ вообще в этой области; понимаешь ты это? Такого здания, как то, что мы строим, никогда еще не было.
– И это существенная причина, – спросила Патти. – Только твоя работа?
«Эх, если бы так», – подумала она, но знала, что не поверит, даже если он ответит утвердительно.
Но Поль только бросил:
– Знаешь, как все действует на нервы...
– В каком смысле?
– Я уже сказал, что не хочу больше говорить на эту тему. Ты же утверждаешь, что эмансипация – мыльный пузырь. Ладно, тогда давай придерживаться традиций. Займись домом. А я буду зарабатывать на жизнь. Когда-то ты обещала быть со мной и в горе, и в радости. Так будь.
Цифры не лгут. Да, существуют шутки о лжецах, об этих проклятых лжецах – статистиках. Но когда цифры, это только цифры, да еще проверенные компьютером, с ними бесполезно спорить. И от того, что показывали цифры, на которые он смотрел, у него было тошно в желудке и кружилась голова.
Составленная им смета оказалась ошибкой. Погода была против него. Задержки с поставками материалов внесли хаос в платежи. Несчастные случаи замедлили темп работ, а из-за рекламаций переделки возникали чаще, чем обычно. Он, Поль Саймон, оказался в своем деле не таким асом, как привык думать. Провал был налицо. Бог к нему не благоволит. Дьявол, он мог бы показать пальцем на сотни причин, но все в целом шло коту под хвост.
Он оказался лицом к лицу с фактами, которые говорили, что если сопоставить выплаты, ожидаемые по окончании строительства «Башни мира», и собственные расходы, то из финансовых проблем ему живым не выйти, не говоря уже о какой-либо прибыли.
Было пять часов. Его кабинет казался ему больше, чем обычно. Стояла мертвая тишина. В других комнатах уже никого не было. С улицы, лежавшей тридцатью этажами ниже, долетал отдаленный гул.
«Думай! » – твердили рекламные плакаты Ай-Би-Эм. А где-то он видел табличку, на которой стояло: «Не раздумывай, пей! »
«Что это ему в такую минуту лезут в голову всякие глупости? »
Он отодвинул кресло, встал и подошел к окну. Машинальная реакция в стиле Макгроу.
«Но почему ему это пришло в голову? По крайней мере, этот ответ он знал, потому что Макгроу большой, грубый, безжалостный, крутой, божественный Макгроу постоянно присутствовал в его мыслях. Ну признайся же, ты живешь в его тени, черт возьми! И, в отличие от Диогена, боишься сказать: «Не закрывай мне солнца, Александр! ».
Внизу, на тротуаре он видел куда-то спешащих людей.
«Куда? Домой? По делам? Радостных? Грустных? Полных разочарования? Что ему до них? Что у него с ними общего? Что у меня общего с кем бы то ни было? Ни с Патти, ни с Зиб. Я сам по себе и, как любит говорить Макгроу, жизнь обрушивается на меня и рвет на части. А кому до этого есть дело? »
Он как будто впервые в жизни уставился на окна, которые нельзя было открыть.
«Такие окна всегда бывают в домах с кондиционерами. А может быть, это еще и для того, чтобы люди не могли выпрыгивать из них, как тогда, в двадцать девятом году? Но Боже милостивый, о чем он? Глупость. Незачем ломать комедию перед самим собой. Кончай это».
Вернувшись к столу, он снова стоял, глядя на безупречные ряды цифр: они походили на солдатиков, маршировавших — куда? На край крутого обрыва, а там – бац, и вниз.
Он снова вспомнил вопли Пата Яновского, и тот жуткий звук, которым все кончилось. Ему снова свело желудок. Он с трудом справился с собой.
В эту минуту зазвонил телефон, он долго смотрел на него, потом наклонился и взял трубку.
Услышал голос Зиб:
– Привет!
– А, это ты, – сказал Поль, – Здравствуй. — Он, по-прежнему, не отрывал глаз от маршировавших цифр.
– Да, ты до смерти рад моему звонку.
– Прости. Я кое о чем думал.
– Я тоже.
«Как они похожи – он и Зиб: она думает только о себе как раз в тот момент, когда он занят тем же».
С усилием он выдавил:
– А о чем?
Зиб постаралась, чтобы голос ее звучал как можно равнодушнее:
– Я подумала, что с удовольствием с кем-нибудь пересплю. Ты не знаешь какого-нибудь подходящего парня?
«Господи, кто придумывает такие ситуации? Кто придумывает эти контрасты легкомысленной чувственности и трагедии, неподдельной трагедии? Только секса ему и не хватало! Почему эта глупая баба не нашла другого времени? »
– Я, случайно, не прослушала твои предложения? – спросила Зиб.
«А, собственно, почему бы и нет, почему бы, к черту, и нет? Почему не отдаться ее нежной легкости, почему не слышать ее вздохи и стоны, улыбаясь и ощущая себя их причиной, почему не найти забытье не в отчаянии, а в чисто животном наслаждении? »
– У меня просто нет слов, – сказал он. – Через двадцать минут в отеле.
Теперь ее голос звучал довольно:
– Можно подумать, ты и вправду заинтересовался.
– Жизнь, – ответил Поль, – побеждает смерть. И не пытайся понять, что я имею в виду. Просто приходи и приготовься к изрядной взбучке.
Нагая, влажная Зиб потянулась и сказала:
– Я вроде бы ужинаю с неким писателем, неожиданно приехавшим в Нью-Йорк. Нат меня ни о чем не спрашивает. Быть редактором – это удобно.
Поль молчал и упорно смотрел в потолок. В его вновь ожившем мозгу мелькали обрывки странных мыслей. А что, если?..
– Ты меня слышишь, милый? – Зиб легонько провела указательным пальцем по его груди.
– Слышу.
– Тогда почему не отвечаешь?
– О Господи, – сказал Гарри и встал с кресла.
В кухне он достал из холодильника банку пива, но потом передумал, взял еще одну и обе открыл. Допив полупустую банку тремя большими глотками, он вернулся в кресло.
– Там все еще полно дыма, – сказала жена. – Почему бы это, если в твоей Башне все так здорово устроено?
Она машинально взяла банку с пивом и как следует приложилась к ней.
– Нам стоит завести два телевизора. Тогда ты сможешь смотреть, что хочешь, а я... тоже, что хочу. Что скажешь?
– Господи Боже, – ответил Гарри, – ты вообще знаешь, сколько стоит такой цветной телевизор, из-за которого ты мне всю плешь проела? А тот вояж во Флориду, который ты выпросила зимой? Думаешь, мне некуда деньги девать?
– Я ведь только сказала, что будь у нас два телевизора, ты смог бы смотреть бейсбол и свои футбольные матчи, а я...
– А ты свою Клару, как там ее, Герц, что ли, – сказал Гарри, – притом целую неделю, день за днем, с понедельника до пятницы.
Картинка на экране вдруг задрожала и запрыгала. Настала тишина. Потом, откуда-то издали, донеслось глухое «Бум-м».
– Господи, – сказал Гарри, – что это?
Комментатор ошарашенно заметил:
– Неизвестно, что случилось, – и потом, – но могу вам сообщить, что земля содрогнулась, и будь я во Вьетнаме, то сказал бы, что начался обстрел. Господин начальник! Господин начальник! Можете нам сказать, что случилось?
Микрофон теперь передавал выкрики толпы, возбужденный гул, как будто зрители были полны радостного ожидания.
— Что это было, Гарри?
— А я откуда знаю? Видно, кто-то взорвал бомбу. Ты же слышала.
Наступившее смятение сменила реклама. Наконец комментатор сказал:
– Это заместитель начальника пожарной охраны Браун, дамы и господа, и он, возможно, объяснит нам, что случилось.
– К сожалению, мне нечего сказать, по крайней мере пока, – ответил Браун. – Мы знаем только, что внизу, на силовой подстанции на одном из ярусов подвала произошел взрыв. Здание обесточено. Внизу два трупа, возможно, это была диверсия. Ну вот и все. – Браун пожал плечами.
– А вспомогательные генераторы, – спросил Гарри. – Что со вспомогательными генераторами?
Комментатор спросил:
– Что это значит «здание обесточено»? Не горит свет? Не ходят лифты? Не работают кондиционеры? Полный капут?
– Да, в настоящий момент именно так. А теперь прошу меня извинить...
Когда Браун отвернулся, сильный микрофон поймал разговор Уилла Гиддингса и Ната Вильсона, стоявших рядом.
– Если был пробой, – как раз говорил Гиддингс, – то почему он не ушел в землю? Для чего заземление? Ведь в проекте все было предусмотрено, провалиться мне на этом месте!
– Разумеется, — голос Ната звучал устало. Все это он слышал уже не в первый раз. – Значит, кто-то что-то сделал не по проекту.
Голоса исчезли. На экране появилась реклама бульона для собак.
– Гарри! – Жена уже почти кричала, – Гарри, ради Бога, что случилось? На тебе же лица нет!
Гарри попытался поставить банку с пивом на столик у кресла, но не попал. Банка упала на пол, пиво потекло на ковер. Но этого никто не заметил.
– Что с тобой, Гарри? Только, ради Бога, не молчи!
Гарри облизал пересохшие губы. К горлу его подступила тошнота. Как это могло случиться? Он глубоко вздохнул. Наконец ответил тихо и зло: