Инна Тронина - Ночь с четверга на пятницу
Безумием было бы остаться здесь на всю неделю. Уже сейчас в коридоре стоял гам. Соседи искали деньги на опохмелку, колотили молотками, ликвидируя последствия вчерашних оргий. А старенькая баба Нюша, плача и крестясь, упрашивала кого-нибудь пойти с ней в милицию, чтобы попросить за сыночка-рецидивиста. Его вчера увезли и, похоже, надолго…
Артур заварил кофе, побрился, вытер лицо и руки гигиеническими салфетками, чтобы не стоять в очереди к раковине. Посвежевший и довольный, он уселся завтракать, раздумывая, какие вещи брать с собой дней на десять. Отрешившись от неприглядной реальности, он не сразу услышал, что на тумбочке верещит «труба». Артур специально поставил звуки милицейской сирены, чтобы просыпаться тотчас же, как бы ни устал.
Он почему-то решил, что это Райников, хоть они и не договаривались на сегодня. Вскочил, едва не уронил чашку с кофе, схватил телефон и увидел на экране номер матери. Надо же, думал сейчас о ней, и она сразу почувствовала! Невероятно! А ещё говорят, что телепатии не существует…
— Слушаю! — Артур чуть не подавился хлебом. — Мам, доброе утро!
— Не доброе оно, сынок. — Нора говорила тихо и скорбно. — С тобой-то как, всё в порядке? Ты можешь ко мне приехать?
— Уже собрался, скоро буду. — Тураев ещё раз про себя поразился силе материнской любви. — Я хочу минимум на неделю к тебе завернуть. А, может, и на десять дней. Мне отгулы на заправке дали. Что-нибудь случилось?
— Случилось.
Нора говорила тем голосом, каким по радио и телевизору зачитывают некрологи. Несчастье? С кем? С братишкой? С каким-нибудь родственником?
— Лёва погиб. Вчера вечером. Его застрелили в затылок, за рулём джипа. Вещей никаких не взяли, хотя могли бы. Его гаишники нашли почти сразу — тело остыть не успело. Это произошло в Кунцево, когда Лёва от тебя возвращался…
Тураев стоял неподвижно, облизывал сухие губы. Он не рассчитывал на столь быстрое развитие событий, и потому не знал, что сейчас следует делать. Самое главное — просмотреть досье, скопировать его, а оригинал поместить в надёжное место. Из-за чего же убили Лёвку? Если для того, чтобы он не успел передать досье юристу, вчерашний их контакт наблюдателей не заинтересовал. А, может, он просто в спешке не может просечь их тактику. Надо бы потом, уже в Москве, как следует подумать…
— Откуда ты знаешь, что Лёвка ехал с моей заправки? — уточнил Тураев.
Он старался задавить разрывающее грудь горе и стать только сыщиком.
— Дора звонила ему на мобильный. Он уже ехал назад. Она знала, что Лёва собирается встретиться с тобой и ещё несколькими друзьями в области. Он сказал, что вот-вот будет дома. Дора и девочки ждали его за накрытым столом. А Лёвы нет и нет, телефон не отвечает. И вдруг звонок из милиции…
— Понял, не надо дальше. Потом обсудим. — Артур залпом допил кофе, держа в одной руке «трубу». — Значит, застрелили?
— Да. Сказали, что из малокалиберного пистолета. Оружие не нашли. У Доры сейчас обыск в квартире, а джип осмотрели раньше. Приезжай, сынок, мне страшно! — Нора всхлипнула, как девочка. — Только никуда не пропадай, пожалуйста!
— У них обыск? — пробормотал Артур и вдруг понял суть вражеского плана.
Имея «красную крышу», можно обнаружить и изъять дискету совершенно законно — как вещественное доказательство. Говорил же ему — не останавливаться! Хотя в данном случае у Лёвки могло не оставаться выбора — ведь на той стороне работают менты. Не нужно валить всё на мёртвого, а лучше продолжить его дело.
— Да, обыск. Компьютеры забрали с базой данных, всякие личные вещи. Не поленились приехать рано утром в такое глухое время…
— Ничего, пусть ищут. — Артур, прижав мобильник плечом к уху, собирал посуду со стола. — Как только закончат, ты навестишь Дору Львовну. Вы же давние подруги, и это будет нормально.
— Разумеется, навещу! Мы должны быть вместе с такой страшный день. Господи, несчастный Лёвушка! Я ведь помню вас мальчиками в синих курточках…
— Всё, мам, пока. Скоро увидимся. — И Тураев тайком от самого себя постучал по краю стола.
Вот он, сон на пятницу! Пусть сегодня пятое число, а не тринадцатое, всё равно получился в руку. Можно считать, что погибли четверо — Воронович, Юлиана, тот самый любвеобильный профессор и Лёвка Райников. Впрочем, насчёт Вороновича неизвестно, но такие серьёзные ребята вряд ли простят ему предательство. И если они не остановились перед убийством Райникова, в данном случае просто курьера, то составитель досье тем более легко не отделается.
Тураев мыл посуду, собирал вещи, укладывал их в спортивную сумку, долго искал в шкафу чехол от ноутбука. И думал, думал, думал…
Погибли четверо, а будет ещё больше — факт. Артуру очень не хотелось стать пятым, но, тем не менее, у него появилась такая перспектива. Бывший майор милиции, муровец, он прекрасно это понимал. Нужно наверняка обезопасить дискету, укрыть её хоть под землёй, чтобы материалы Вороновича не пропали попусту. Арендовать ячейку в банке или использовать автоматическую камеру хранения на вокзале? И если выбрать ячейку, то на чьё имя её оформлять?
Ладно, сообразим потом. Сейчас надо увидеться с мамой и успокоить её. Он, Артур, привык к смертям и горю, но Нора не работала в милиции, не отбывала срок в колонии. Она ещё не пришла в себя после смерти мужа, и теперь вынуждена опять, под новогодней ёлкой, оплакивать давно знакомого ей человека…
Артур переоделся, на всякий случай прихватил документы и деньги. Оставив в сейфе не значимую мелочь, повесил обе сумки на плечо и запер дверь. Хорошо, что есть куда сбежать отсюда! Пора заканчивать с этой епитимьей. К дьяволу вонючую дыру! Надо жить так, как положено молодому ещё мужику, сильному душой и телом, с ясной головой и университетским образованием!..
Не слушая, что говорят ему в коридоре и во дворе, Артур выскочил под нудный зимний дождик, щёлкнул пультом. И «Гелендваген», как живой, ответил ему, приветливо подмигнув фарами. Тураев бросил сумки на заднее сидение, нырнул в джип и подумал, что сегодня тёплая погода будет ему на руку. Не нужно очищать кузов от снега и льда, а то и откапывать из сугроба; а после до одурения ждать, пока прогреется мотор.
— Это Лёвочкин чепчик…
Дора Райникова протянула Норе Тураевой что-то крохотное, батистовое, обшитое кружевами, с голубыми ленточками.
— Помню, как трудилась над ним, когда в декрете была. Только ленточки потом пришила. Ведь ультразвука не было, и мы до самых родов не знали, кого ждать. Боялась тогда, думала, примета плохая — заранее приданое готовить. А уж так намучилась, когда рожала, что больше детей не захотела. Щипцами тащили его, и потом на головке долго был синяк. Я сама — акушер-гинеколог, а родить по-человечески не смогла. Дала клятву другим помогать… Только в страшном сне не видела, что переживу его. Счастливый был месяц январь, а стал чёрным. Двадцать два дня не дожил сынок до тридцати восьми лет. Любил у Высоцкого «Песню про тридцать семь» — и как накликал…
Холёная, осанистая женщина с гладким после недавней «подтяжки» лицом поправила чёрный шарф на голове, потом — ворот платья из плотного, тоже чёрного, шёлка. В её ушах покачивались траурные серьги с тёмными агатами, и такой же перстень украшал палец правой руки. Все вещички Дора доставала из школьного ранца своего сына и передавала Норе.
— Никому и никогда я не показывала младенческую одежду Лёвочки, чтобы не сглазили даже ненароком. Очень боялась за него — как чувствовала!.. Эта дикая история на первой его свадьбе с похоронным венком вместо букета невесты… Проклятье несостоявшейся сватьи, безумие её дочери… И брак с Сибиллой я не могу назвать счастливым.
Дора взяла у подруги из рук чепчик, подала ей коричневые ботиночки со шнурками.
— В них Лёвочка сделал первый шажок. А с этой уточкой, — Дора нежно погладила резиновую игрушку, — он обожал купаться. Не любил играть в войну и охоту. Всех жалел — людей, зверей, птиц. Кричал кузену Арсению: «Не стреляй!» Наверное, чувствовал, что в самого выстрелят… О, Господи!..
— Арсений знает о том, что случилось?
Нора сама еле сдерживала рыдания, представляя себя на месте безутешной матери.
Недавно Дора утешала её после смерти Альберта. И точно так же, обнявшись, они разглядывали фотографии, с которых улыбался живой и здоровый господин Говешев. Их дружбе было около тридцати лет. Они сидели за одной партой на родительских собраниях, по праздникам угощали друг друга опресноками и лавашем, обсуждали преимущества и недостатки блефаропластики и «золотых нитей», сводили морщинки и боролись с сединой.
Даже имена их звучали похоже, и потому эти обласканные судьбой дамы чувствовали себя едва ли не сёстрами. Они обе были в молодости красавицами, и поныне сохраняли привлекательность, уверенность, шарм. Обрушившееся горе подкосило их, но не смогло изуродовать совершенные черты лиц, погасить страстный огонь в глазах.
