Кирилл Казанцев - Галера для рабов
– А вы их пронумеруйте, – предложил Желтухин, вытряхиваясь из дивана.
И снова люди стали метаться по кают-компании, натыкаясь на предметы обстановки, поодиночке (начиная с самых смелых) вываливаясь наружу. Кто-то выбегал на палубу, чтобы обогнуть надстройку, другие, в том числе Желтухин и примкнувший к нему полковник, бросились к проходу за шторкой, чтобы коротким путем через надстройку спуститься вниз. Никто не смотрел, что делают другие, – каждый выживал со своей паникой. Но короткий путь оказался тернистым, навалилась темнота. Пока Желтухин, чертыхаясь, выкапывал из внутреннего кармана фонарик, полковник успел оттоптать ему обе ноги, сделать подножку, и в итоге сам разбил свой лоб, катясь со ступеней. Те, кто бежал по борту, и те, кто кувыркался в темноте, – встретились у кормы практически одновременно. Толпа смешалась, к ним присоединились капитан Руденко и помощник Шварц – впоследствии выяснилось, что они тоже слышали с капитанского мостика жалобные крики. Из камбуза (похоже, самого популярного места на судне) высовывались испуганные лица членов экипажа.
– Вы оттоптали мне ногу, чертов боцман! – верещала на Шварца Евгения Дмитриевна, а тот оправдывался – мол, его самого толкнули.
Воцарилось хаотичное броуновское движение. Кто-то бросился в надстройку через ближайший к корме проход, кто-то вцепился в леер, чтобы не вывалиться в море от сокрушительного «дружеского» тычка. Бобрович метнулся к пожарному щиту, вооружился топором с изогнутой красной рукояткой. Блондинка истерично выкрикивала, что кричали где-то дальше, на корме. Помощник склонялся к тому же мнению, а капитан настаивал, что звуки проистекали именно отсюда – с того места, где «клубятся» все эти люди. Полковник бросился на корму, обогнув заднюю часть надстройки, вышел на финишную кривую. На крохотной задней палубе, похоже, действительно что-то происходило. Плетеный коврик, покрывающий металлический настил, сместился и скомкался. Под фальшбортом, на самой корме, краснела лужица крови. Поручни были тоже испачканы кровью – не обильно, брызгами.
Все пребывали в смятении, голосили женщины. Подкрадывались отставшие и те, кто окопался на камбузе. Евгения Дмитриевна ругалась матом – выдержка изменила даже этой уравновешенной женщине. Полковник уже сидел на корточках возле лужицы, мазнул ее пальцем, понюхал. Хотел попробовать на вкус, но передумал. Желтухин лихорадочно озирался, потом перегнулся через леер, принялся всматриваться в монотонно вздымающиеся воды под кормой. Никакие мертвые тела там не плавали. Могут и не плавать, ведь если оглушенного человека выбросить в воду, то там он и очнется (если очнется), нахлебается, камнем пойдет ко дну…
– Желтухин, это, в натуре, кровь… – хрипел Костровой. – Гадом буду, кровь…
– Кто бы сомневался, – отозвался Желтухин. – Обратите внимание, Федор Иванович, с капитанского мостика задняя палуба не просматривается, аппаратура заслоняет. Можно разглядеть, если ты хорошего роста и встанешь на цыпочки. Похоже, наш коррумпированный герой пытался оказать сопротивление…
– Вы уверены, что его сбросили? – выкрикнула блондинка.
– Полагаю, да, – кивнул Желтухин. – Варианты допустимы, но напрашивается очевидное. Зиновий Филиппович в расстроенных чувствах брел по левому борту…
– Он прошел мимо камбуза, мы видели… – прозвучал глуховатый голос поварихи Виолетты Игоревны.
– Мог свернуть в ближайший проход, чтобы попасть к каютам, но не стал этого делать, потащился дальше… Возможно, хотел какое-то время побыть на свежем воздухе. У кормового прохода он подвергся нападению, вероятно, ему заткнули рот, поволокли на корму. Там он вырвался, сопротивлялся, видимо, в этот момент и успел крикнуть…
– Господи, жуть какая… – взялась за сердце Евгения Дмитриевна.
Медленно поднялся полковник, начал исподлобья разглядывать столпившихся людей. Он выглядел страшно – обрюзгший, небритое одутловатое лицо, на лбу алела ссадина, из которой сочилась кровь – падение с лестницы не прошло даром. Мужчина рассматривал людей, как персональных врагов, – едко, хищно, недобро.
– А может, он сам? – предложил страшную версию Зуев. – Ну, я хочу сказать, сам с собой покончил… Вспомните, Зиновий Филиппович очень странно выглядел. Говорил какие-то жутковатые вещи. Не выдержал всех этих обвинений, чреватых дальнейшим расследованием, ужасное положение, неопределенность… Чего вы смотрите на меня, как на придурка? – обозлился Зуев. – У нас в столице чиновник из департамента имущественных отношений застрелился в ванной из охотничьего ружья – за день до оглашения приговора по делу о взятках и растратах…
– Без комментариев, Павел Гаврилович, – невесело усмехнулся Желтухин. – Да, отличное решение проблемы – покончить с собой, а перед этим дважды крикнуть, придя в ужас от того, что собираешься сделать. Зиновий Филиппович был похож на человека, имеющего мужество покончить с собой? Впрочем, чего уж об этом…
– Вы правы, Желтухин, – согласился Вышинский. – Есть люди хорошие, а есть живые. Пусть Зиновий Филиппович по умолчанию останется хорошим…
– Богатым, наверное, был, – криво усмехнулся Бобрович. – Пожить красиво успел.
– А если такой богатый, чего же тогда такой мертвый? – резко повернулась к нему Евгения Дмитриевна, и Бобрович прикусил язык.
– Послушайте, вы, – подала слабый голос Маргарита Юрьевна. – А может, это какая-то мистификация? Мы не видели тела Глуховца, не видели тела Аркадьева, но так убежденно заявляем о том, что они убиты… Мне кажется, это как-то неправильно… Подумаешь, кровь, ведь это можно подстроить…
– А это что за глас вопиющего в пустыне? – физиономия полковника исказилась в драконьем оскале. – Ты еще на что-то надеешься, крошка? Оставь надежды всяк сюда входящий! – и он захохотал демоническим раскатистым смехом, от которого застыли все и даже Желтухин. Люди цепенели, покрывались мурашками – даже члены экипажа, которых происшествие никоим образом не касалось.
– Спятил, – прошептала Евгения Дмитриевна. – Это чудовище и раньше-то было без головы на плечах…
– Без головы-то ладно, – в тон ей отозвался Вышинский. – А вот без погон на плечах – это уже катастрофа.
– Кто еще терзается в догадках? – нелюбезно вымолвил Костровой. – Кто еще собирается подозревать невиновных пассажиров? А как вам такое – все пассажиры находились в кают-компании, когда с Зиновием Филипповичем случилось несчастье! И никто из них не мог быть к этому причастен! Кто в остатке, многоуважаемый Петр Ильич, или как вас там на самом деле? – полковник бычьим оком уставился на побледневшего капитана, который уже давно раскаялся, что подписался на эту «подработку». – Ваши люди или вы лично, верно? Насколько я понимаю, на судне нет посторонних?
– Снова будем драться, – обреченно пробормотала официантка Алиса, принимая каратистскую стойку. – Черт, а нам ведь никто за это не доплачивает.
– Послушайте, вы снова за старое? – возмутился капитан, и усы у него от возмущения растопырились, как у кота. – Хотите битвы? – воскликнул он, злобно сжимая кулаки. – Хорошо, будет вам битва! Если уж вам недостаточно заверений, что мои люди к вашим игрищам непричастны…
– Вас уже меньше, вы хрен нас побьете! – дерзко выкрикнул помощник Шварц. – Эй, сюда! – махнул он мнущимся на задворках стюарду Малышкину и Виолетте Игоревне. Загремел пожарный щит – механик Панов извлекал из него увесистый лом.
– А давайте их тоже в отместку начнем выбрасывать за борт? – предложил Вышинский, закатывая рукава мятого пиджака. – Сколько наших выбывает, столько и у них будет выбывать. Посмотрим, надолго ли их хватит. А то пацаны совсем от рук отбились.
– Сейчас мы выясним, настоящие ли усы у этого хека моржового, – зловеще вымолвил полковник и храбро шагнул вперед. – Сдается мне, что нас всех поджидает сюрприз…
– Давайте, оторвите ему усы, Федор Иванович, – истерично засмеялась женщина-прокурор. – Сбейте с этого урода спесь! Вы, наверное, в детстве часто кошек мучили? Впрочем, почему я об этом спросила?..
И снова в воздухе запахло полноценной битвой, начали сближаться озлобленные враждующие партии.
– Эй, минуточку, – вдруг прозрел Желтухин, и все остановились, не перейдя критическую черту. По бледной физиономии майора носились тени сомнения, он лихорадочно кусал губы. – Полковник, не хотелось бы прерывать эту увлекательную боевую сцену, но вы кое-чего не учли в своей пламенной речи…
– Это чего же? – насупился Костровой.
– Когда с Зиновием Филипповичем случилось несчастье, не все пассажиры находились в кают-компании.
– Дьявол, Полина Викторовна… – прозрела прокурорская работница.
И люди сломали строй, замешкались. Про пострадавшую женщину, оставшуюся в каюте, как бы забыли.
– Но она там вроде спать должна, – сглотнула Маргарита Юрьевна.
– А вот сейчас и убедимся… – замороченный полковник начал растирать разбитый лоб, не чувствуя боли. – Черт… Капитан, всем вашим людям оставаться на месте, мы еще продолжим выяснять отношения! – и он зашагал тяжелым размашистым шагом к ближайшему проходу во внутренний коридор. И пассажиры, выбитые из колеи, потащились за ним – словно евреи за Моисеем по оккупированным палестинским территориям…
