Александра Маринина - За всё надо платить
— Раньше не мог, — спокойно ответил Юрий. — Я получил от Прохоренко работы за пятнадцать минут до начала заседания. А если бы промолчал, работы завтра утром ушли бы на факультетский тур. Вы представляете, какой позор будет, если в конкурсной комиссии найдется хоть один добросовестный человек?
— Прохоренко сказала, что раздала работы рецензентам две недели назад, — заметил Черненилов.
— Это неправда.
— Вот старая корова! — в сердцах воскликнул завкафедрой. — Так и знал, что рано или поздно она меня подставит. Но ты-то, ты-то зачем в это полез? Тебе что, больше всех нужно?
— Не люблю, когда меня держат за идиота. Не люблю участвовать в коллективной липе. И вас жалко, Валерий Борисович. Вы привыкли ничего не проверять и всем верить на слово, а они привыкли вас обманывать. Из года в год кафедра представляет на конкурс черт знает что, и вас до сих пор спасало только то, что и в факультетской комиссии сидят такие же бездельники и халтурщики. Но ведь рано или поздно можно нарваться на идиота вроде меня, который окажется в этой комиссии. Спрашивать-то будут не с Прохоренко, которая сто лет никому не нужна, а с вас, молодого руководителя. Быть доцентом и ходить в аудиторию каждый день никто не хочет, а занять ваше место желающие всегда найдутся.
— Все, что ты говоришь, — правильно, — усмехнулся Черненилов. — Но неверно. Что мою репутацию бережешь — спасибо. А скандал устроил зря. Если разговоры пойдут дальше нашей кафедры, декан может затеять внеочередную аттестацию. И первым пострадает профессор Лейкин, потому что ты его назвал публично, и те, кто начнет пересказывать, тоже его упоминать будут. У этого, с хроническим алкоголизмом, кто научный руководитель? Что ж ты его тоже за компанию не назвал? А так одного Лейкина будут мусолить.
— У хронического алкоголизма научный руководитель — вы, Валерий Борисович. Я должен был об этом сказать на кафедре?
— Не должен, не должен, — раздраженно откликнулся Черненилов. — Но и Лейкина трогать не нужно, нельзя. Он старый больной человек, болеет по девять месяцев в году, заслуженный ученый, мы на его учебниках выросли. Да, он не ходит в аудиторию, не читает лекций, проку от него никакого, но имя! Он лауреат Государственной премии за научную работу в области уголовного права, а ты знаешь, сколько юристов имеют это звание? Пять! Всего пять! И один из них работает у нас. Мы с него пылинки сдувать должны, а не обливать помоями по мелочам. Понял?
Конечно, Оборин все отлично понял. Старый профессор Лейкин был для Черненилова своего рода гарантией. Близкий друг Валерия Борисовича в течение года должен был защитить докторскую, и Черненилов планировал взять его на кафедру профессором. Для этого нужно было продержать на профессорской должности Лейкина еще год, потом быстро отпустить на пенсию и тут же занять место новоиспеченным доктором. Если Лейкин уйдет раньше, чем защитится друг Черненилова, то за свободную ставку начнется борьба. Тут же найдутся руководители, стремящиеся пристроить на должность профессора своих знакомых и родственников. А если долго упираться и говорить, что все предлагаемые кандидаты ему, Черненилову, не подходят, то ставку вообще могут отобрать и передать на другую кафедру, где у заведующего есть реальные кандидаты на должность профессора. Вообще свободная ставка профессора нужна всем. В последнее время в политическую деятельность ударилось великое множество докторов наук, которые наряду с основной парламентской активностью охотно подрабатывают почасовиками и полставочниками в разных вузах. Так что свободная ставка, на которую строптивый Черненилов никак не может подобрать подходящего профессора, станет яблоком раздора. Тут же к декану помчатся с кафедры международного права, да и с гражданского права тоже, с криком, дескать, давайте отберем у «уголовников» вакантную должность и разделим между нашими почетными полставочниками. Нет, допускать этого Валерий Борисович Черненилов не намерен. Он должен продержать на кафедре старика Лейкина вплоть до защиты своего приятеля. Но для этого нужно, чтобы на неработающего профессора по крайней мере не покатили бочку раньше времени. Чуть что — декан возьмет сведения о нагрузке, и окажется, что у Лейкина за весь прошлый год нет ни одного реального лекционного часа. В расписание его ставят, а в аудиторию идут другие, потому что Лейкин то болеет, то долечивается. Лекции за него читают профессора и доценты, они же пишут все фондовые лекции, которые по плану числятся за Лейкиным, а за них, в свою очередь, семинарские занятия и прочую «непрофессорскую» нагрузку тащат на себе преподаватели и аспиранты. Юрий помнил, что в прошлом году объем педагогической практики у него оказался в два раза больше нормы и на диссертацию времени совсем не оставалось. Он знал, что «перегрузка» часов и групп вызвана постоянными заменами Лейкина, и злился из-за того, что катастрофически не успевает заниматься собственной научной работой.
— Валерий Борисович, а почему все промолчали, когда Прохоренко солгала, сказала, что раздала работы рецензентам две недели назад? Ведь получилось, что они такие же халтурщики, как научные руководители, а на самом деле их вины нет. Она же дала им работы только сегодня, естественно, что они их не прочитали. Зачем они ее покрывают?
— Да ты что, Юра, с луны свалился? — неподдельно изумился Черненилов. — Кто ж на Галину голос поднимет? Ты что?
— Я не понял.
— У нее ж муж — первый проректор вуза, имеющего военную кафедру. Дошло?
Военная кафедра — это, конечно, мощно. Студенты такого вуза после его окончания освобождаются от службы в армии, и дружить с женой проректора в этом смысле нужно и полезно. Но ведь не у всех же членов кафедры подрастают сыновья, более того, Оборин знал, что только двоих его коллег беспокоит проблема надвигающейся службы детей в армии. У остальных сыновья были либо очень маленькими, либо уже взрослыми, либо вообще были не сыновья, а девочки.
— Ты что, совсем тупой? — сочувственно покачал головой завкафедрой. — Они же все на Галине деньги делают. Собственные сыновья — ладно, а ведь есть еще и чужие. Ставку знаешь?
— Какую ставку?
— Ставку за то, чтобы не пойти в армию. Пять тысяч долларов. Хочешь — плати в приемную комиссию государственного вуза, имеющего военную кафедру. Хочешь — плати за обучение в коммерческом вузе, выйдут те же пять тысяч или чуть дороже, только справочки нужные доставай, что ребенок учится в институте с военной кафедрой. С каждого поступившего по протекции муж Галины имеет пять тысяч. А сколько имеют те, кто нашел на него выход? Вот представь, тебе нужно пристроить парня. Ты идешь к Галине и говоришь, мол, нельзя ли и так далее. Она отвечает, можно, оплата по таксе. Тогда ты идешь к своему знакомому и говоришь, что все в порядке. Но ты же не идиот и не станешь говорить ему, что это стоит пять тысяч. Ты скажешь — сколько? Шесть? Семь? Десять? На твое усмотрение. Из них пять отдаешь Галине для мужа, остальные — твои. Кто ж при такой ситуации на Галину руку поднимет? Она же им всем заработать дает, ну и сама, естественно, с этого имеет. А мне что прикажешь делать? Выгнать Галину я не могу, да и не за что в общем-то, а они все за нее горой встанут, а то и уйдут вместе с ней в знак протеста.
Выйдя из кабинета заведующего, Оборин пошел в буфет, взял кофе с бутербродами и уселся за столик вместе с юной парочкой, которые смотрели только друг на друга, ничего вокруг не замечая. Ему было противно после разговора с Чернениловым, но угрызений совести Юрий не испытывал. Пусть руководство кафедры решает свои проблемы как хочет, но только не за его, Оборина, счет. Дудеть в общую дудку и пропускать явную халтуру он не намерен. Пожалуйста, пусть эти работы посылают на конкурс, да хоть на соискание Нобелевской премии, он возражать не будет, но и делать вид, что они хорошие, не будет тоже. Спросили его мнение — он ответил, а если кафедре безразлично, что студенты их считают идиотами, которым можно подсунуть плагиат и компиляцию, то уж это личные проблемы членов кафедры. Он же сам делать из себя придурка не хочет и никому не позволит.
Сидящая рядом парочка повернула его мысли к новой хорошенькой аспирантке. Сидит небось, бедняга, вместе со всеми, читает работы и клянет Оборина последними словами. Может, вернуться на кафедру, сесть рядом с ней и взять у нее часть работ? Хороший повод сблизиться. А потом что? Вести ее к себе? Наверное, придется, она не производит впечатления девушки, привыкшей к долгим романтическим ухаживаниям. Мысль о девушке, которую он приведет к себе, заставила его вспомнить о Тамаре. Черт возьми, нужно наконец выполнить ее просьбу и отогнать ее машину к себе в гараж. Может, ее уже угнали? Томка голову оторвет.
О машине Тамары Коченовой Юрий помнил все время, но оттягивал момент, когда поедет к ее дому и сделает наконец то, о чем она просила. Сигнализация неисправна, угнать машину могут в любой момент, а спохватиться и заявить в милицию некому. Но ему очень не хотелось ехать в чужой машине без доверенности. Тамара оставила ему ключи и техпаспорт, права у Оборина есть, но если его остановит ГАИ, то видок он будет иметь бледный. Доказать, что машина не угнана, он не сможет, потому что единственный человек, который может подтвердить, что Оборин не вор, это сама Тамара, хозяйка машины. А где она? Исчезла так же внезапно, как и появилась. Прожила у него четыре дня, а потом Юра вернулся домой и увидел на столе записку. Уезжаю, нашла работу с выездом, забери, пожалуйста, мою машину. Целую и спасибо за то, что выручил и приютил. Вот и весь сказ. Одним словом, забирать машину Тамары он боялся. Но и не забирать нельзя, ведь угонят же, как пить дать.
