Андрей Троицкий - Кукловод
– А ты не очень щедрый.
– Хватит с тебя.
Рогожкин, увидав неоновую вывеску «Светлячка», притормозил. Женщина спрятала деньги в лифчик, пролезла мимо Величко, распахнула дверь. На подножке остановилась.
– Если ты захочешь меня еще раз увидеть…
– Не захочу, – покачал головой Величко. – Хорошего понемножку.
– Но если захочешь… Мой телефон нацарапан на стене в сортире «Светлячка». Мужское отделение, первая от двери кабинка.
Женщина спрыгнула с подножки на асфальт, помахала зонтом.
– Я подумаю, – крикнул Величко и захлопнул дверцу. – Вот же сучка. Ломалась, ломалась… А теперь сама меня клеит. Думал, хоть в дороге бабы дадут отдохнуть.
Глава десятая
Полоса проливных дождей и ненастья кончилась где-то под Самарой. Низкие тучи медленно разошлись, в просветах яркого голубого неба заблестело солнце. Путь от Самары до Оренбурга прошли по сухой дороге, ровно, с короткими остановками возле придорожных закусочных.
Оренбург проезжали в конце дня, ближе к вечеру, когда в домах еще не зажигали свет. Каширину, прежде не бывавшему в этих местах, город ничем не запомнился. Он показался большим и плоским, полным деревянных домов старинной постройки. Вообщем, напоминал деревню, разросшуюся до невероятных размеров. Сейчас Каширина не занимала такая лабуда, как достопримечательности и красоты осенней природы.
Он, отвыкший долгими часами сидеть за рулем, чувствовал усталость в глазах. От этой усталости серая дорога меняла цвет, она вдруг темнела или, напротив, начинала светлеть, словно подсвеченная лампочками. Каширин видел по обочинам то, чего не мог видеть ни один человек: красные и зеленые горошины, фиолетовые пятна, похожие на синяки, странные желтые блики, напоминающие солнечных зайчиков. Он не хотел жаловаться Акимову на недомогание.
Хорошо, Каширин догадался купить в московской аптеке импортные глазные капли. Пару капель под нижние веки – и на время окружающий мир приобретал нормальные очертания, цвета и оттенки. За последний час Каширин уже дважды пускал капли в глаза.
Придерживая руль локтем правой руки, оттягивал вниз глазные веки, пальцами левой руки сжимал пластмассовый флакончик, стараясь, чтобы жидкость попадала точно под веко. Машину трясло на плохой разбитой дороге. Глазные капли часто пролетали мимо цели.
Когда проезжали городской рынок, Акимов сказал:
– Хочешь, остановимся. Купишь жене пуховый платок.
– У меня нет жены, – ответил Каширин. – Трагически погибла.
– Тогда самому себе купи платок, – засмеялся Акимов. – Вы все время мерзнешь ночами. Дрожишь во сне. На тебя даже смотреть холодно.
– А когда я смотрю на вас, у меня начинается изжога, – разозлился Каширин. – Я лучше соды куплю.
Когда выехали за городскую черту, ранний закат уже разрисовал небо багровым зловещим цветом. Впереди желтела плоская, уходящая к горизонту равнина. Акимов похлопал Каширина по плечу.
– Хватит мучиться. Давай я за руль сяду.
– Сейчас мое время, – упрямо покачало головой Каширин. – Не хочу сачковать.
– А я не хочу, чтобы ты в столб влетел. Не хватало машину разбить. Вот впереди поворот направо. Прямо за ним останови.
Каширин подчинился. Он пересел на пассажирское место, потер глаза кулаками. Глазные яблоки зудели под сжатыми веками. Похоже, он подцепил конъюнктивит или другую заразу. Только этого не хватало. За невеселыми мыслями Каширин задремал.
Он продолжал дремать, когда проехали мост через реку Урал. Вечером шоссе полностью опустело от машин. В половине девятого Акимов, смоливший сигарету за сигаретой, съехал на обочину, остановил машину. С левой стороны дороги на кривой железной ноге стоял указатель.
В серых сумерках еще можно разглядеть на нем улыбающуюся поросячью морду, нарисованную красной краской по трафарету. И даже прочитать надпись: «До поворота на свиноферму один километр». Каширин тряхнул головой, отгоняя дремоту. Хватит оттягиваться.
Акимов поставил на сидение дорожную сумку, развернул пакет с холодными котлетами, солеными огурцами и хлебом. Отвинтил крышечку термоса с чуть теплым кофе.
– Пожрем немного, – сказал он. – И покалякаем.
* * *Каширин вытащил котлету, налил полстакана кофе. Глазная боль прошла, даже после бесконечной дорожной тряски он чувствовал себя бодрее.
– До границы остается хрен да маленько, – сказал Акимов. – Надо решить парочку вопросов. Собственно, проблема вот в чем. У меня в Казахстане остался один должок, который я намерен оплатить. Встретиться с неким Назаровым… И разобраться.
– А кто этот Назаров?
– Не важно. Просто один мудак, которому в жизни повезло больше, чем мне. Таким всегда в жизни везет больше, чем хорошим людям. Он живет примерно в ста километрах по ту сторону границы. План таков. Мы пересекаем границу, минуя таможенный пост.
– А это реально? – Не задавай таких умных вопросов. А то я подумаю, что ты идиот.
– И все-таки…
– Если я говорю, значит, все реально. Это так красиво звучит: государственная граница. Высморкайся и забудь. На самом деле граница никак не обозначена на местности. Нет ни колючки, ни столбиков, ни контрольно-следовой полосы, ни собак. Ничего похожего. Это все равно, что административная граница между нашими областями. Ее не заметишь.
– Просто я не знал…
– Эта самая дорога ведет прямиком к таможенному посту. Возможно, ты заметил, что в степи не так уж много дорог. Но мы не поедем по дороге, свернем в сторону, в глухую степь.
– Зачем это надо, если документы в порядке? – спросил Каширин.
– Мы минуем пост, чтобы заинтересованные лица не знали, что мы на территории Казахстана. Пусть думают, что мы в России. К тому же – это наше алиби. На всякий случай. Далее. Я разбираюсь с Назаровым. Мы возвращаемся в Россию тем же маршрутом. И только потом спокойно едим по дороге к таможенному посту, предъявляем документы, проходим очистку. И снова чешем в Казахстан. Доставить до места груз. Что скажешь?
– Неплохо придумано. Но меня кое-что смущает. Нет, я не настаиваю… Я даже не хочу, чтобы вы рассказывали историю своей жизни. Но вы должны как-то объяснить. Почему мы должны это делать? И меня нанимали просто перегнать грузовик…
– Я уже все объяснил: у меня есть старый счет. И я хочу по нему заплатить. Я долго ждал этого случая, целых пять лет, исколесил десятки тысяч километров. Теперь я в одном шаге от цели.
– А Рогожкин и Величко, они знают о ваших планах?
– Величко мой старый кентарь. Он в курсе. И Рогожкин тоже. Когда я предложил им это дело, они не подумали отказаться. Теперь твой ход.
– А что я должен буду делать, если поеду вместе с вами?
– Ничего. Просто сидеть в кабине. Если ты откажешься, получишь четыреста баксов за перегон машины. Плюс деньги на обратную дорогу. Мы скажем друг другу «до свидания». И расстанемся друзьями. Решай.
Каширин подумал, что он попадает из одной переделки в другую. Из огня, да в полымя попадает.
– Я не хочу возвращаться, – он покачал головой.
– Значит, остаешься?
Каширин молча кивнул.
– А как быть с двумя парнями, которые сопровождают нас в «Жигулях»?
Акимов полез за пазуху и вытащил толстый кожаный бумажник.
– Вот. У меня есть деньги. Скопил за пять лет честной работы на господина Гецмана. Попробую купить его «быков».
– А если они не согласятся?
Акимов пожал плечами.
– Тем хуже, – сказал он. – Разумеется, для них.
* * *Администратор гостиницы Гущин, нынешним вечером переживший смерть через повешение, живой и относительно невредимый сидел на голых досках пола в углу комнаты.
После того, как парень в темном костюмчике по имени Сережа Коробов выбил из-под ног Гущина стул, произошло нечто странное. Гущин не повис на веревке. Он задом грохнулся на пол. На голову Гущина упал крюк, вбитый в потолок всего лишь на сантиметр, посыпалась сухая штукатурка.
Литвиненко ржал так долго, что судорогой свело живот. Он согнулся пополам, отошел к двери, продолжая смеяться. Парнишка, выбивший стул, тонко хихикал. Когда веселье закончилось, руки Гущина связали за спиной, отволокли его в угол комнаты. Проволокой привязали предплечья к стояку отопления. Связывая руки, Литвиненко и молодой человек поочередно били Гущина то кулаками, то коленками по лицу.
От побоев нос Гущина распух и совершенно перестал дышать. Рот сделался резиновым, язык плохо слушался. Гущин часто сглатывал кровь пополам со слюной. Но почти не испытывал боли. Во время неудавшегося повешения Гущин обмочился, но теперь он не терзался и мучительным стыдом за свою невольную слабость. Им овладела полная апатия и безразличие.
– Ты меня слышишь? – Литвиненко влепил Гущину увесистую пощечину. – Слышишь?
Гущин тупо кивнул.
– Давай по-хорошему, – неожиданно предложил Литвиненко. – Считай, ты свободе. Мы сейчас же тебя отпустим. Даже извинимся за беспокойство. Если хочешь, велю простирнуть твое мокрое белье. А ты честно ответишь: где Каширин?
