Станислав Родионов - Дьявольское биополе
– Матвей любит наливочку.
– Сегодня придет? – усмехнулся Леденцов.
– Может, и не сегодня, но ждать надо каждодневно.
– Клавдия Ивановна, – сказал я серьезно, не считая возможным смеяться над больным человеком, – вы же знаете, что муж умер и похоронен.
– Умер его организм. А дух над планетой.
– Как это – над планетой? – тихо спросил я.
– В соитии со всеми умершими.
Мои ноги подкашивались медленно. Я опустился на диван. Сладкая догадка, подкосившая ноги, ударила в виски пьяной силой. Леденцов смотрел на меня, ничего не понимая. Я набрал воздуху и смело выдохнул:
– Планетарный дух?…
– А как же, – подтвердила она.
– Смиритский, – выдохнул я еще раз уже для Леденцова.
Капитан запустил руку в свою сумку и, пока моя заторможенная открытием голова соображала, достал фотографию Смиритского. Я хотел было шарахнуть его портфелем по руке, но не успел – фотография уже была перед глазами Кожеваткиной, единственная, без фотографий двух других лиц и без понятых. Он сорвал мне процессуальное опознание. Но в следующую секунду я уже забыл про все опознания, впившись взглядом в светлые глаза женщины.
– Он, ворон, – радостно подтвердила Кожеваткина.
– Муж придет зачем? – спросил Леденцов.
– Как зачем? Повидаться.
– И вы верите? – укорил я.
– Что, Кожеваткина умом помешалась? – взорвалась она. – Придет Матвей, придет! Ворон-то посолиднее вас будет, вместе взятых.
26
Может быть, права Кожеваткина: плох тот следователь, который не уповает на бога? Да разве я против него? Допустим, и бог есть, и рай, и ад… Но кто же в раю? Нет на земле безгрешных и достойных. Поэтому рай пустует – нет там никого. А кто в аду? Нет на земле людей, столько нагрешивших, чтобы вечно кипеть в геенне огненной, да и грехов, думаю, таких не существует. Поэтому пустота. Допустим, грешников на земле больше, чем святых. Но было бы крайне неприлично иметь набитый ад и пустующий рай. Короче, в загробном мире хоть шаром покати.
Зазвонил телефон. Я схватил трубку, будто она могла убежать:
– Да.
– Сергей Георгиевич, Смиритского на работе нет. Убыл в командировку по городу.
– Боря, ищи. Я жду.
Смиритский вот тоже не верил во всемогущество бога – верил в планетарный дух. Да и какой бог сумел бы нас с ним примирить: Смиритский хочет жить за счет людей, я же хотел жить с людьми.
Открытие, сделанное у Кожеваткиной, вызвало во мне растерянность. Что делать? Разумеется, использовать фактор внезапности: произвести у Смиритского обыск и задержать его. Подозревался в немалом, в убийстве. Но какие у меня доказательства? Показания полусумасшедшей старухи? Узнала по фотографии, но официального опознания не было, и теперь оно бессмысленно. Прокурор санкцию не даст. Смиритский даже не допрошен.
У Кожеваткиной мы выяснили, что Мирон Яковлевич познакомился с ней на кладбище и предложил свои адские услуги – вызвать дух супруга на свидание. Шестьдесят тысяч стоили того, чтобы потревожить тень погибшего.
Я прошелся по кабинетику семенящим кривым шагом…
Черт возьми! А ведь Смиритский к убийству мог быть и непричастным – он всего лишь крупный мошенник. Узнав про оставшиеся у старухи большие деньги, Мирон Яковлевич решил употребить свои биопольные способности. Тогда понятно, зачем подослал «чайную розу» – дело по убийству я ведь расследую; тогда понятно, почему навязывал свои дьявольские услуги – чтобы получать от меня информацию. Я вздохнул с некоторым разочарованием, потому что мне нужен был убийца, а не охотник за тысячами.
Деньги, деньги… Для меня в них скрыта большая и парадоксальная тайна. Ни на что человек не тратит столько сил, как на добычу денег; ничто так мало не стоит, как добытые деньги. На них не достать здоровья, времени, счастья, чистого воздуха, любви; даже хорошую вещь нынче не достать. И лишь деньги легко достать – пойти и заработать.
Дверь открылась. Сперва мелькнул Леденцов, потом вошел Смиритский, за которым опять мелькнул Леденцов, там в коридоре и оставшись.
– Почему такая спешка? – спросил Смиритский, не поздоровавшись.
– Садитесь, – бросил я.
В третий раз заполнялась мною анкетная сторона протокола, по третьему уголовному делу. И пронеслась скорая и какая-то озорная мысль: неужели и теперь ускользнет? С шестьюдесятью тысячами?
– Мирон Яковлевич, вы знакомы с Клавдией Ивановной Кожеваткиной?
– Да.
– Где познакомились.
– На кладбище, она хоронила супруга.
– А с ним были знакомы?
– Нет.
Своими ответами Смиритский меня обескуражил. Я полагал, что Кожеваткину он не вспомнит, и приготовился к долгой словесной борьбе.
– Мирон Яковлевич, вы знали, что у Кожеваткиных был садовый участок?
– Да, она как-то обмолвилась.
– Знали, что выращивал ее муж?
– Нет. А что он выращивал? Опийный мак?
– Вы лечите больных настойкой женьшеня?
– Да, пользовал человек двух-трех.
– Где берете женьшень?
– Однажды купил корень с рук у магазина «Дары природы».
Отвечал Смиритский ровно, но глаза были полувыкачены и поджигали меня осторожным черным огнем. На прежних допросах глаза его оставались спокойными щелочками. Пожалуй, он не боялся, а злился. И чего бояться? Чем я возьму его: очной ставкой с дурной старухой?
– Теперь, Мирон Яковлевич, расскажите про задуманное мошенничество.
– Что вы имеете в виду?
– Дух погибшего Кожеваткина, который вы обещали вызвать.
– При чем тут мошенничество?
– Неужели бы вызвали?
Смиритский сел поудобнее, из чего следовало, что он начнет меня просвещать. Я лишь изумлялся, хотя на моей работе изумлять человеческая природа уже вроде бы не должна.
Но передо мною сидел человек, которого дважды подозревали в мошенничестве, дважды возбуждали уголовные дела, теперь подозревают в третий раз, допрашивают по этому поводу – и ничего, он не только не умирает, но и жрет меня своим нагло-орбитальным взглядом.
– Сергей Георгиевич, я вам объяснял про планетарный дух. Вы знаете, что я работаю на стыке духа и материи…
– То есть?
– Смерть – это и есть стык духа и материи. Я присутствовал более чем при пятидесяти смертях, о чем есть подробные записи. Я изучил, как дух покидает материю. Теперь хочу изучить обратный процесс: возвращение духа к материи.
– Хотите оживлять покойников?
– Хочу, чтобы дух конкретного человека отслаивался от планетарного вместилища и соприкасался с живыми.
– Короче, хотите, чтобы дух Кожеваткина посетил свою жену?
– Почему бы нет?
– А зачем?
– Что зачем? – взял он себе несколько секунд на обдумывание.
– Встречаться духу с женой?
– В научных целях.
– Спириты это делали проще.
– Сергей Георгиевич, на Западе существуют специальные фирмы, которые через умирающего передают мысли живого человека к давно умершему.
– Что же дух Кожеваткина должен сообщить жене?
– Мне это неведомо.
– Не хочет ли он дать указания насчет шестидесяти тысяч?
В лице Смиритского я ждал какого-то всплеска, но туда даже тень не легла. Тень задевала меня – от его взгляда. Казалось бы, откуда этому сильному взгляду взяться на мясистом лице с обвисшими щеками? Я не мигал, выдерживая его и боясь, что мои глаза заслезятся.
– Сергей Георгиевич, вы знаете круг моих интересов и работу в области планетарного духа. Прошу вас, не мешайте мне.
Господи, как же я не догадался… Да ведь он это преступление готовит давно; еще с тех пор, как я разбирал жалобы всяких Мишаниных и Лалаян; впрочем, наверняка и раньше. Вот зачем он ходил ко мне и объяснял про планетарный дух – это была всего лишь дымовая завеса для моих близоруких очков. Поди разберись, чем занят человек: наукой или деньги выуживает? Смиритский готовил меня загодя, как подопытную крысу. Но тогда…
– Гражданин Смиритский, где вы были в июле месяце?
– Гражданин следователь, уж не хотите ли вы пришить мне убийство супруга почтенной Клавдии Ивановны? – осклабился он.
– А откуда вы знаете, что убийство произошло именно в июле?
Смиритский стал медленно подаваться на меня. Взгляд его обоих глаз, как два сводимых луча, лег на мою переносицу, прошил голову и вышел на затылке; по крайней мере, волосы там знобко вздрогнули. Казалось, что я стою посреди ночного поля и на меня надвигается тяжелейший грузовик со слепящими фарами… И лишь стол между нами мешает этому грузовику.
– Сергей Георгиевич, ко мне приезжал монгольский лама и снабдил меня третьим глазом…
– Ну и что? – я легонько отъехал от стола, подальше от этих двух глаз.
– Не мешайте мне работать.
– Вы не ответили на вопрос: откуда знаете, что Кожеваткина убили в июле?
– Не трогайте меня, и я вас не трону.
