Татьяна Полякова - Интим не предлагать
— За нас, — кивнула я и выпила. От водки меня всегда с души воротило, но если я сама себе дала задание подружиться с Турком, надо было его выполнять, и нечего нос воротить.
— Ты чего мне «выкаешъ»? — удивился Турок, когда я гостеприимно предложила: «Вы закусывайте, пожалуйста, закусывайте». — Свои ведь люди…
— Да я так, по привычке, в школе все друг другана"вы"…
— Так это в школе…
Бутылку Турок угомонил за полчаса и сходил в свою квартиру за второй, она тоже не замедлила скончаться, и мы отправились к Турку за третьей, он осел в кресле и заявил:
— Пошарь чего-нибудь на кухне…
Я пошарила, и мы устроились в его гостиной, я решила, что переход в мою квартиру Турок может не выдержать, но дала маху насчет его возможностей, К двенадцати, вспомнив всех общих знакомых, школьные годы, спортлагерь и моего проклятущего маньяка, Турок подхватил телефонную трубку и принялся названивать.
— Сашок, — орал он так, точно не надеялся на телефонный кабель, а только на свою луженую глотку, — ты Дарью Агафонову помнишь?! Гимнастикой занималась? Она еще маньяка поймала? Короче, так: бери тачку, кати ко мне, мы тут молодость вспоминаем.
Ближе к часу ночи стали прибывать люди, а я кинулась в кухню с намерением приготовить закуску. Это было последнее отчетливое воспоминание о той вечеринке. К чести спортсменов нашего города, далеко не все явились на зов Турка. Многие советовали ему проспаться, кое-кто намекал на семью и позднее время, а некоторые, просто обозвав придурком, вешали трубку. Зато когда в квартире появились первые гости, я была потрясена: как много среди них знакомых лиц. Мы опять вспоминали школу, лагерь, пили за спорт, самих себя, всех вместе и каждого в отдельности, потом поехали куда-то, забравшись вдесятером в одну машину, купались под луной, пили на брудершафт, были остановлены бдительным милицейским патрулем и пили с ним опять-таки за российский спорт, сборную по футболу и День милиции. В общем, ночка выдалась на редкость богатой событиями, я наябедничала на соседа снизу и на его дурацкую стену. Турок, склонив голову мне на грудь, поведал о своей последней попытке жениться, о самой попытке, впрочем, я мало что узнала, зато определение невесты, данное Турком, прочно осело в моем мозгу: «Ведь дура, ну форменная дура», — твердил он и только что не плакал. Кончился весь этот пьяный бред совершенно неожиданно:
— Выпьем, Дарья, — сказал Турок, я выпила и отключилась.
Пробуждение было не из приятных — я разлепила глаза и попробовала их на чем-нибудь сфокусировать: безрезультатно. Потолок надо мной плавно покачивался, а люстры кружились в каком-то совершенно ненормальном количестве. Ко всему прочему, рядом кто-то громко стонал. Я застонала в ответ, таким образом пытаясь выразить свое сочувствие, а также намекнуть, что ждать от меня помощи довольно глупо.
— Дарья, — по голосу я сообразила, что это Турок, — принеси минералки, в холодильнике.
— Я не могу, — ответила я.
— Попробуй…
— Нечего пробовать, не могу, и все.
— У тебя же сила воли…
— Фигушки, у меня алкогольный синдром. Мне плохо. Хочешь минералки, иди сам и принеси мне, я тоже выпью.
Тут я обратила внимание на одну вещь: Турок упавшим голосом взывал ко мне, а стоны не прекращались, причем стонали где-то очень близко… Я испуганно повернулась и при некотором усилии обнаружила на кушетке рядом с собой мордастого парня: он лежал на спине с открытым ртом и, без сомнения, собирался скончаться с минуты на минуту. Едва не заорав «мамочка», я вскочила, то есть села на этой самой кушетке и застонала даже громче, чем он. Мой ужас происходил вовсе не оттого, что человек рядом испускал последний вздох, меня потряс тот факт, что я смогла напиться до такой степени, что начисто забыла, что происходило со мной с момента последнего тоста Турка и до самого пробуждения, а тут еще рядом лежит совершенно незнакомая особь мужского пола. Правда, и он, и я были полностью одеты, что давало робкую надежду считать, что вчера, несмотря на тонну выпитой водки, я все же окончательно не спятила.
— Это кто? — спросила я громко.
— Это я, — ответил Турок. — Коля. Твой сосед.
— Да нет, рядом со мной?
— Говорю, это я…
— Да не ты, а другой… Слышишь, стонет?
Коля немного послушал, затем приподнялся с пола, где лежал до сих пор, на четвереньках достиг кушетки, потряс головой, сказал «черт» и, перегнувшись через меня, минут пять пребывал в прострации.
— Видишь? — на всякий случай поинтересовалась я.
— Кого?
— Его, естественно.
— Вижу, а кто он?
— Именно это я и пыталась узнать.
— Он на Серегу похож. На Малинина. Но того с нами не было. Он вообще с нами не мог быть, потому что… далеко, одним словом. Это не Малинин, а больше он ни на кого не похож.
— И все-таки он лежит в твоей квартире. Выходит, вы знакомы.
— Выходит, — кивнул Турок. — Только я его не знаю. Может, ты знаешь?
Я уставилась на парня, тот как раз перестал стонать и открыл глаза, сначала он открыл их нормально, потом вытаращил и спросил:
— Ты кто?
— А ты? — насторожилась я. Физиономия парня показалась мне знакомой. Вот жаль только, я не имела возможности ее как следует рассмотреть, она дергалась и кружилась, точно люстры.
— Я Вася, — ответил он.
— О… здорово, Вася! — обрадовался Турок. — Встать сможешь?
— Не знаю.
— А ты попробуй. В холодильнике минералка и еще должна быть водка. Полбутылки. Я почти что помню. Иди, Вася, на тебя вся надежа.
Вася поднялся, перевалившись через меня на край кушетки. Его шатнуло, но на ногах он удержался и нетвердой походкой направился в кухню, ткнув предварительно пальцем в ту сторону:
— Это там?
— Там, там, — обрадовался Турок, прислонился спиной к тахте и с облегчением вздохнул:
— Должно остаться полбутылки.
— Ты что, молишься? — испугалась я.
— Я умираю. И умру, если похмелиться нечем. Господи, башка-то как болит. Все, с первого числа в завязках. Буду бегать по утрам… зимой на лыжи встану, курить брошу…
Вернулся Вася с двумя бутылками, на одной значилось «Боржоми», на другой «Царская», а я порадовалась: зрение ко мне вернулось, а вместе с ним и кое-какие навыки: например, читать я не разучилась. Я протянула руку, схватила «Боржоми» и выпила залпом. Тем временем Турок нашел две стопки, мужчины разлили водку, охнули, передернулись, потрясли головой и приняли на грудь. Наступила тишина, я громко икнула и извинилась.
— Слава богу, — вздохнул Турок, думаю, относилось это не к моей икоте. Он опять-таки на четвереньках достиг журнального стола со стеклянной крышкой, на котором вперемешку была свалена закуска, подцепил кусок семги и закинул себе в рот. — Хорошо, — сказал он с удовлетворением. Я еще раз взглянула на мордастого Васю и обрадовалась:
— Я тебя знаю.
— Ну вот, — кивнул Турок. — Говорил я тебе, опохмелишься, мозги на место встанут, и вспомнишь, где ты его подцепила.
— Ничего такого ты не говорил, — обиделась я, — и никого я не подцепила. Он живет под нами, то есть подо мной.
— Живу, — кивнул Вася, дрожащей рукой шаря по столу в поисках хлеба.
— А как ты здесь очутился? — проявил интерес Турок.
— Вы меня позвали.
— Я не звала.
— Вас много было. В подъезде пели «Трус не играет в хоккей», я вышел узнать, в чем дело, а там вы… Выпили за российский спорт, потом сюда поднялись. До четырех утра помню, дальше — нет.
— У меня так тоже бывает, — оживился Турок, разливая по второй. — Вот как отрежет: где был, чего делал? Лучше всего память пивом возвращать. Вот сейчас махнем по сто пятьдесят и пивка… вспомнишь то, чего не было.
Я прижимала к груди минералку и силилась придать туловищу вертикальное положение, оно упорно заваливалось то вправо, то влево, я перестала сопротивляться, уронила голову на подушку и закрыла глаза. Вторично я очнулась в кромешной мгле и поначалу даже испугалась, снилась мне какая-то чертовщина, и пробуждение показалось продолжением сна. Я несколько раз моргнула, начала всматриваться в темноту и наконец сообразила, что лежу на кушетке в гостиной Турка, поднялась, наткнулась на что-то и обрадовалась: «что-то» оказалось торшером, я нашла выключатель, зажмурилась, а потом смогла осмотреться. Квартира выглядела так, точно здесь резвилось стадо слонов, и было так тихо, что я почти не сомневалась: я осталась одна. Я отправилась проверить свою догадку и потратила полчаса на осмотр достопримечательностей, кстати, посмотреть в квартире было на что. Осмотр я закончила в холле, прошла в кухню, по пути взглянув на часы: 23.15 (жалюзи опущены с прошлого вечера, оттого везде такая темнота). На кухне я приготовила себе скромный ужин: взболтала три яйца и выпила залпом, а потом безо всякой радости сжевала бутерброд. Долгий сон пошел мне на пользу, чувствовала я себя паршиво, и угрызения совести все еще мучили, но все пять чувств ко мне уже вернулись, и это было хорошо. Заварив кофе и придя в себя, я начала соображать, что делать дальше. Для начала вышла на лестничную клетку и проверила, заперта ли дверь Иркиной квартиры — чужая собственность для меня свята. Слава богу, я помнила об этом, даже находясь в нетрезвом состоянии. Обшарив карманы джинсов, я нашла ключи и вздохнула с облегчением. Теперь осталось решить, где ждать Турка, в его квартире или в моей. Замков у него было три, один можно просто захлопнуть, вопрос: взял ли он ключи? Если дверь я захлопну, а ключей у него все-таки не окажется, Турок вряд ли будет мне особенно признателен. Пожалуй, лучше дождаться Николая в его квартире. На мое решение очень сильно оказал влияние тот факт, что я имела возможность хорошенько здесь все осмотреть, а если Турок застанет меня в малоподходящем для ожидания месте, скажу, что ищу свои ключи. Спрятав для пущей убедительности ключи под пуфик в ванной, я приступила к обыску. Через час я твердо знала: Коля любит белые носки. У него их было не меньше сотни, причем встречались они во многих местах, иногда совершенно неожиданных, например, в верхнем ящике огромного письменного стола в комнате, похожей на кабинет, если бы я могла предположить, что ему зачем-то мог этот самый кабинет понадобиться. Второе открытие, которое я сделала, меня сильно опечалило. Турок имел стойкое отвращение к слову, письменному или печатному. Ни одной книги, газеты, письма, листка бумаги или хотя бы авторучки я не нашла. Такого мне встречать еще не приходилось, и на некоторое время я впала в прострацию, но тут взгляд мой зацепился за прикроватную тумбочку (я находилась в спальне наверху), и я издала радостный вопль: из ящика торчал белый уголок, и провалиться мне на этом месте, если это не бумага. В тумбочке были фотографии, сотни две, не меньше. Глянцевые цветные снимки стандартного формата наглядно свидетельствовали о том, как Коля любил проводить свой досуг. Двадцать три блондинки с выдающимися бюстами, бюстами средней величины и вообще без намека на оный сидели, стояли, лежали, загорали и резвились на морском песочке рядом с Колей. Двадцать четвертая оказалась брюнеткой, и это ее Турок выдворял вчера из своей квартиры. О жизнелюбии Коли свидетельствовали снимки, сделанные на рыбалке, охоте, в сауне, ресторане, компании друзей, таких же, как он, мордастых и жизнерадостных. На друзей я обратила особое внимание и смогла обнаружить несколько знакомых лиц, но это ровным счетом ничего не значило. Я собрала фотографии, рассовала их по ящикам, особо не заботясь вернуть все на прежние места, и тут услышала звонок. Звонили в дверь, и весьма настойчиво. Я почему-то перепугалась и, кубарем скатившись по лестнице, на цыпочках подкралась к двери. В голову пришла вполне здравая мысль, что это вернулся Турок и надеется попасть в родную квартиру. Я посмотрела в «глазок», но ни Турка, ни кого-либо другого не увидела. Что ж, Коля мог привалиться к стене от избытка жизненных сил и оказался вне поля моего зрения, что тоже вполне нормально, и все же, памятуя, что я в чужой квартире и оставлена охранять хозяйское добро (правда, был другой вариант — меня оставили по забывчивости), я сначала накинула дверную цепочку, а уж потом открыла дверь. Человек, стоявший где-то справа, сделал шаг, а я посоветовала себе во что бы то ни стало удержаться на ногах: передо мной был Синий пиджак, не сойти мне с этого места. Правда, сейчас на нем была бежевая ветровка, неброская, хотя и стоила приличных денег. Я-то была уверена, что ни в жизнь не смогу дать описание парня, и действительно не смогла бы, но такой взгляд, как у него, не забудешь… Парню с такими глазами надо носить очки. Наверное, он подумал то же самое, увидев меня. То ли я себя чем-то выдала, то ли он попросту узнал меня, на его лице мелькнула досада, но он тут же расцвел потрясающей улыбкой, с которой не могли соревноваться ни Родионов, ни Колесников, ни Том Круз. Уголки моих губ начали непроизвольно растягиваться, а вот сердечко заныло, и ответная улыбка вышла так себе, потому что, как бы шикарно паренек ни улыбался, со своим дрянным взглядом он ничего поделать не мог. «Очки, только очки», — мысленно посоветовала я, слегка качнулась, уцепилась за ручку двери и спросила как ни в чем не бывало:
