Брайан Гарфилд - Что известно о Терри Конистон?
Орозко поджидал его у гаража.
— Никаких следов Терри. Я ждал три с половиной часа, — ответил на его немой вопрос Оукли.
— Мне очень жаль, Карл.
— Думаешь, она мертва?
— Скорее всего, да. Но надо продолжать поиски, так или иначе.
По дороге к дому Орозко сообщил:
— Твой приятель из Пентагона поболтал с диспетчером в Дэвис-Монтане. Они предоставили нам графики всех вчерашних вылетов, из них мы отобрали пять возможных. Теперь мои люди проверяют их, но пока никакой информации. Дело почти безнадежное. Твой знакомый из Пентагона объяснил, что реактивные самолеты преодолевают за минуту десять миль, попробуй определить место, где он был с двенадцати сорока трех с половиной до двенадцати сорока четырех с половиной!
В гостиной Луиза и Адамс, сидя за столом, уныло играли в нарды.
— Она не нашлась, — сказал Оукли, не ожидая возможных вопросов, и направился по коридору в офис. А после того как
Орозко закрыл дверь, спросил: — Что там с «жучком» в чемодане?
— Он пересек границу в Лохиеле, и они потеряли сигнал.
— Они что?
— Пойми, Карл, у такого передатчика небольшой диапазон. Надеюсь, мы поймаем его снова. У меня расставлены люди на всех дорогах к югу от Лохиела.
— Проклятье! Пусть лучше ищут.
— Мы стараемся. Но не можем дать никаких гарантий.
— Ты говоришь, словно спятивший продавец подержанных машин с Шестой Южной в Тусоне.
Орозко усмехнулся, показал пухлым пальцем на карту, прикрепленную напротив книжных полок, которой прежде там не было, и сказал:
— Извини, что я превратил твое место в военный штаб, пытаюсь вести отсюда по телефону всю операцию. — Он подошел к карте и подозвал Оукли: — Посмотри сюда. Мои люди в Ногалесе и Магдалене. Это ничего, что от Лохиела идет много дорог, рано или поздно передатчик должен где-нибудь здесь объявиться, если, конечно, разбогатев, они не выбросили чемодан в канаву или не решат остаться по эту сторону границы. Но и на такой случай у меня есть человек в Лохиеле. Мы возьмем их. Это только вопрос времени.
— Если, поделив деньги, они не оставят чемодан на свалке.
— Если и так, ребята его найдут.
— Не сомневаюсь. И что теперь?
Орозко пожал плечами:
— О чем ты, Карл?
— Я имею в виду, что мне сейчас делать? Просиживать задницу и попусту терять время?
Орозко взял стул, развернул его и, усевшись по-ковбойски верхом, скрестил толстые руки на высокой спинке:
— Помнишь, вчера я заговорил с тобой о чиканос...
— Сейчас не время, Диего.
— К черту! Тогда о чем ты можешь сейчас говорить?
— Я не хочу говорить вообще.
— Плохо, потому что у меня есть что тебе сказать.
Сидя в кожаном кресле Эрла, Оукли закрыл глаза. Однако это не помешало Орозко начать монотонную речь:
— В прошлом году у Эрла было сломано четыре забора и сожжены до основания два амбара. Это — только детские игрушки, уверен, ничего нельзя доказать. Но если оставаться к этим чиканос глухим, они способны поднять восстание. Мексиканцы видят, что черные повсеместно получают уступки, и полагают, что теперь их очередь. Понимаешь? Если можно чернокожим, то можно и им. Ты когда-нибудь был позади этого ранчо с востока, Карл? Ты когда-нибудь посещал этих мексиканцев, живущих по четырнадцать человек в трехкомнатной саманной хижине? В их семьях недоедание, туберкулез, безработица, детская смертность. Когда есть возможность, они убирают горох за доллар в день, остальное время живут на кукурузных лепешках и фасоли. Редкий подросток имеет работу на скотном дворе или устраивается курьером. И вот, сидя там, на холмах, они смотрят вниз на это ранчо и большой дом, на землю, которую отняли у их дедов. А ты знаешь, как это делалось, Карл? Очень просто. Мексиканец приходил в лавку гринго, чтобы купить продукты, и хозяин ему говорил: «Поставь вот здесь подпись, дам тебе в кредит». И не умеющий читать и писать мексикашка подписывал какой-то документ, потому что нуждался в кредите. А оказывается, подписывал дарственную на свою землю! Судьи и адвокаты, налоговые инспекторы и каждый гринго в Аризоне лишали этих людей их законных прав. Теперь они хотят получить землю назад. И желают знать, собираетесь ли вы отдать им их землю или они должны взять ее сами.
Оукли продолжал сидеть с закрытыми глазами. Его молчание спорило с Орозко, а тот упрямо гудел:
— У меня есть кузен в дальних холмах, живущий, как все там, на фасоли и хлебе. Ни мяса, ни молока. Питьевую воду они берут из оросительной канавы. А Коннистон получает от правительства за аренду ферм суммы, которые превышают доход всех мексиканцев в этом округе, вместе взятых. Мой кузен умирает от голода, Карл.
Оукли наконец открыл глаза и посмотрел на него с изумлением:
— Если он твой кузен, почему же ты позволяешь ему так жить?
— Потому что он слишком горд, чтобы принять мою помощь. Я предлагал ему деньги множество раз.
— Но не слишком горд, чтобы требовать землю, право на которую не имеет.
— Это подлый аргумент, Карл. Не ожидал от тебя такого.
— Это логика лентяя, не годного ни на что, но жаждущего жить в благополучии.
— Ты говоришь как гринго, не принимающий чиканос за равноправных людей.
— О черт, ты же знаешь, Диего, когда у меня неприятности, я скорее обращусь за помощью к тебе, чем к любому знакомому мне гринго.
— Конечно. Но скажи, когда последний раз ты приглашал какого-нибудь мексиканца к себе домой на хороший дружеский обед?
Оукли вскинул голову и сощурил глаза:
— Ты на неправильном пути, Диего. Не пытайся меня пристыдить только потому, что твои чиканос не способны поспеть за временем. И не наезжай со своими бреднями. «Коннистон индастрис» имеет твердое, законное право на это ранчо. В твоих диких речах о чиканос столько же здравого смысла, сколько в разговоре девчонки, которая хочет вернуть назад свою невинность. — Он подался вперед, опершись локтем о стол, как будто хотел отвлечь внимание Орозко. — Наверное, все дело в том, что ты пообщался с каким-нибудь сумасшедшим фанатиком, который узнал, что у тебя через меня есть связь с Коннистоном, и теперь заводишь эти разговоры только для того, чтобы не прослыть среди своих друзей выскочкой или отщепенцем, позабывшим о своих корнях. Хорошо, ты высказался, я тебя послушал, и давай оставим это. Вернись к ним и сообщи, что я не торгуюсь.
— Ты, должно быть, невысоко меня ценишь?
— Я ценю тебя, Диего, но я думаю, что ты заблуждаешься, потому что не хочешь остановиться и сначала подумать.
— Считаешь, я мальчик на побегушках для какого-то важного шишки-мексиканца, который возглавляет движение, а? — Орозко таинственно улыбнулся. — У меня есть для тебя новости, Карл. Я сам — это движение.
Оукли нахмурился:
— Удивлен. Я был лучшего мнения о твоих умственных способностях.
— Правда? Я собираюсь баллотироваться в сенат в следующем году.
— Желаю тебе успехов, — отрезал Оукли с отвращением и собирался прибавить еще пару крутых слов, но тут зазвонил телефон. Он со злостью схватил трубку: — Алло!
— Мистер Оукли? — раздался слабый женский голос.
— Да, это я.
— С вами хочет говорить мистер Бернс, сэр. Из брокерской конторы «Клиланд, Берне и Ли». Соединяю, сэр.
Следом послышался мужской голос:
— Алло, Карл? Это Джим. Продаем по вашему указанию акции «Коннистон индастрис», но сегодня утром курс упал на одну восьмую пункта, уже потеряно три восьмых.
— И что из этого? — огрызнулся Оукли.
— Только хотел вас предупредить. Нет никакого подъема, а близко полдень. Курс может понизиться еще на полпункта.
— Подъем будет, — отрезал Оукли.
— Так вы подтверждаете продажу?
— Конечно.
— Прекрасно, прекрасно. Только я чувствовал, что обязан удостовериться, что вы понимаете, что...
— Я все понимаю, — сказал Оукли. — До свидания. — И, повесив трубку, чертыхнулся.
Орозко спокойно наблюдал за ним. Оукли вновь поднял трубку и набрал код Лос-Анджелеса, прошел коммутатор, секретаря и наконец добрался до нужного человека:
— Фил, я хочу, чтобы вы купили на пять тысяч акций «Коннистон индастрис». И так, чтобы рынок узнал, что это мой заказ. Можешь это сделать?
— Могу, конечно, но зачем? Разве вы только что не просили продать сотню тысяч акций через наш офис?
— Да, это так. И полагаю, что вы это сделали.
— Ваше имя не упоминалось. О, понимаю! Хотите форсировать подъем?
— Так выполните мою просьбу?
Последовала пауза, потом более осторожным тоном Фил произнес:
— Почему нет? Я не получаю комиссионные, не так ли?
— Спасибо, — отозвался Оукли, и его лицо стало менее напряженным.
— Рынок предполагает, — задумчиво проговорил Орозко, — что если приближенное лицо, подобное твоему, покупает пакет акций, то его цена должна повыситься? Сначала ты получишь свой подъем, а затем объявишь о смерти Эрла Коннистона, и курс пикирует вниз. Что ж, сделаешь на этом несколько миллионов баксов. Симпатично.
