Никита Филатов - Мышеловка капитана Виноградова
— Не скажите… Офицеры безопасности на всех флотах есть.
— Те два сержанта милицейских — от них хоть какой-то толк, а эти дармоеды…
Моряки прошли. Чистяков посмотрел им вслед и поднял воротник джинсовой куртки; сентябрь на Балтике — время зябкое. Внизу, в нескольких метрах под ногами, теснились барашками мраморно-свинцовые волны. На прогулочной же палубе качка почти не ощущалась.
— Вам нравится? — Рядом с Игорем стоял рыжий веснушчатый недоросль, высокий и нескладный.
— Допустим.
— Вы романтик? Нет? А я — романтик. — Рыжий сказал это как-то так, что Чистяков сразу понял — игрой в наив или рисовкой тут и не пахнет. — Я в Литературный поступал, завалился — перекинул документы в Высшую мореходку.
— Здесь что — на практике?
— Ага. После третьего. Последний рейс.
— Стихи пишешь? Почитай.
— Сейчас. Вот… Про Португалию.
Страна полуденного зноя,
С ума сводящей духоты,
Страна поющего прибоя,
Страна церквей и нищеты.
А еще мы в Швецию ходили:
Столетия без войн и без нашествий,
Столетия без боли, ран и мук…
Она стоит богатою невестой,
Чуть свысока глядящей на подруг…
— Во всяком случае — оригинально. Что-то вроде эпиграммы на страну?
— У меня еще много написано. Про Север, про любовь… А вы бизнесмен? Да? Богатый?
— Ну… не бедный, скажем так.
— Бедные в круизы не ходят! Это точно. Слушайте, будьте у меня спонсором! А? Я хочу книжку издать… Вы оплатите — это совсем немного — и в истории останетесь… Вместе прославимся, а когда я разбогатею — верну деньги с процентами! А?
— Ну ты даешь! Подумать надо…
— Конечно-конечно! Я вам потом еще стихи почитаю. И прозу. И еще… Вы же за границей машину покупать будете? Ведь будете?
— Допустим.
— Вот! Вы за ее перевозку обязаны в валюте заплатить, так? А нам, членам экипажа — бесплатно. Поняли? Оформляем на меня, дома — передаю вам по дарственной… Экономия валюты — шквал! Почти в расчете.
— Сам придумал, романтик?
— Сам. Лично.
— Молодец. Начинаешь мне нравиться… Ладно, иди. Подумаем…
— В общем — не скудеет талантами земля русская! — под дружный хохот собравшихся закончил рассказ о встрече на палубе Чистяков.
— Скажете тоже, босс! — Щуплый востроглазый мужчина, одетый дорого и щеголевато — слишком дорого и слишком щеголевато, — подобострастно подал Игорю блюдце с солеными орешками: — Прошу!
— А может… Не думаете? — Красивое породистое лицо сидевшей у иллюминатора девушки приняло постоянное, уже привычное ко всему брезгливо-настороженное выражение.
— Посмотрим. — Чистяков уже жалел, что начал разговор с такого легкомысленного рассказа; для руководителя любой сферы и любого уровня главное — держать дистанцию. — Давайте к делу. Готовы?
— Мои девочки — в порядке. Условия знают… Профнепригодных нет.
— Проблем не будет?
— Вы давайте фронт работ обеспечивайте! Клиентуру. Остальное — моя забота.
— Ладушки. — Чистякову всегда было приятно и просто работать с Ирой Правшиной. Еще с тех времен, когда он начинал на Морском под бригадирством Строганова, а Ирина готовила женские кадры для иностранцев… Дочь одного из крупнейших преступных авторитетов города, да и республики, одним из ярчайших воспоминаний дошкольного детства которой был обыск «по валюте» и спрятанные под маечку бриллианты, она полагалась на себя и никому не доверяла. С радикализмом молодости она пыталась жить по воровским понятиям — никого не жалела и пощады не просила.
— Эй, Иринушка! — хихикнул востроглазый. — Деловая… А женщина вообще должна ощущаться — как нечто мягкое и теплое. Нет?
— Трепло.
— Прекратите… У тебя что, Виталий? — Из разномастной кучи пассажиров Игоря больше всего беспокоили те, кто входил в команду Виталия Долгого, профессионального вора, виртуоза и подхалима. Двадцать семь жуликов — карманники, специалисты по супермаркетам, переквалифицировавшиеся наперсточники…
— Нормально… в общем.
— Смотри, чтоб не спились!
— Стараемся.
— Карты?
— Отнимаю. Как в пионерском лагере! Разве ж уследишь? Да и вообще — в падлу. Я ж не вертухай на зоне, так?
— Дело твое. Если что — головой ответишь. — Чистяков повернулся к хмурому лобастому детине, молча цедившему из банки пиво. — Как менты?
— Не ссоримся. У них же задача — общественный порядок. А никто и не буянит.
— А этот… чекист?
— Пьет, — лаконично осветил вопрос телохранитель босса.
— Хорошо. Разбежались. До Стокгольма… Всем — счастливой охоты!
В кормовом баре привычно расположились два милиционера в форменных рубашках с коротким рукавом. Тот, что помоложе, с наслаждением доедал башнеподобный сэндвич.
— Не чавкай так… Неприлично.
— Да брось ты! Ерунда. Почему милиционеры всегда по трое ходят — знаешь? Потому что один немного умеет читать, другой немного умеет писать, а третьему просто приятно побыть в обществе интеллигентных людей!
Второй милиционер и бармен лениво рассмеялись.
— Тихо. Тоска-а… — протянул молодой.
— Типун те на язык! Сколько раз говорить — лучшее дежурство, когда со скуки пухнешь.
— Да уж, рейс на рейс не приходится, — подтвердил бармен.
— Помнишь, в тот раз, когда с Виноградовым… В музсалоне официанту башку проломили, потом драка — сибиряки с этими, носатыми… с гор.
— Это когда вы американке ожерелье краденое нашли?
— Нет, раньше. Еще в первых круизах.
— Как там, кстати, Владимир Александрович? Давно его не видел.
— Шеф — в порядке. В академию будет поступать.
— Может — по паре капель? Коньячку? За его здоровье?
— Разве что… За Виноградова — грех не выпить. Давай!
Ночь. Кому положено — на вахте. Остальные спят.
Спит, уткнувшись в теплое плечо дебелой официантки, офицер безопасности — в недавнем прошлом грозный чекист, неудачливый ловец диссидентов.
Спит блаженным сном морфиниста Долгий, витая в заоблачных далях среди цветов и попугаев. Спит перед трудовым днем и вся его суетливая рать.
Спят упившиеся и натанцевавшиеся вусмерть скандинавы. Тревожно всхрапывает полулегальный иммигрант-румын — Бог весть, что ему уже пришлось пережить и что предстоит.
Ирина Правшина, утомленная, делит ложе с чистяковским охранником, — как всегда, она сама выбрала себе партнера. В девичьих кроватках крохотных кают беззащитно притихли ее кадры — сорок ко всему готовых отчаянных проституток.
Ровно дышит во сне Игорь Чистяков — вдохновитель и организатор криминального вояжа. Держись, Европа, — наши едут!
Как назло, в Стокгольме судно поставили на причалах «Силья Лайн». Стоя у трапа, Чистяков невозмутимо наблюдал, как жидкой пешей цепочкой потянулись в город особо экономные члены экипажа и две группки отечественных туристов — путь предстоял неблизкий, километров пять, но тратить кроны на автобус!..
— «Я просто мою голову и иду!» — процитировал популярную телерекламу пассажирский помощник.
— Вам их не жалко?
— Жалко, — насмешки в голосе не было. — Но всем не поможешь. Ваших, впрочем, встречают?
Чистяков хмыкнул — ничего на этих чертовых «коробках» не скроешь! Действительно, роскошный двухэтажный автобус принял в свое прохладное чрево пестро раскрашенную стайку Ириных девиц. Профессионалки держались дисциплинированно, но не робко — прямо престижный фольклорный ансамбль застойных времен. Увезли их только не в концертный зал — по разного класса борделям столицы.
Вслед за девицами разъехались воры — по два-три человека, в такси или частных машинах. За рулем сидели в основном эмигранты, подобранные Степаненко, — кое-кто даже встретил знакомых.
…Командир покинул борт судна последним. Навстречу ему предупредительно распахнулась дверь малинового «мерседеса».
— Куда прикажете? — шутливо изогнулся Мастер.
— За водкой, на «пьяный» угол. А потом — в общагу, к девкам. Четвертной, больше не дам! — Старые знакомые крепко пожали друг другу руки. Потом, чуть помедлив, обнялись.
— Ладно, садись! Или за руль хочешь? Для полноты ощущений?
— Ну его к бесу.
— Зря, зря. Надо привыкать.
— К чему?
— Твоя теперь машинка… Презент фирмы. Устраивает?
— Как тебе сказать… Лучше бы деньгами.
— Деньгами — тоже! Не ломайся, поехали — ждут. — Степаненко кинул Чистякову ключи.
— Простите… — У «мерседеса», отражаясь в никелированном радиаторе, стоял с ошалелой физиономией давешний рыжий поэт-практикант. — Простите, до города — никак! Не подкинете?
