Виктор Пронин - Смерть президента
— Лифтом? — просипел начальник милиции Собакарь.
— Нет. Есть путь короче. И более скоростной.
— Вы хотите сказать, уважаемый Аркадий Константинович, что мы можем оказаться в числе… — начал было начальник гарнизона Кукурузо, но Пыёлдин перебил его.
— Совершенно верно! — воскликнул он почти радостно. — В окно! Все трое! И через несколько секунд окажетесь среди своих людей! Там! Внизу! Они примут вас с распростертыми объятиями! Но, боюсь, это никого не порадует.
— Какие будут указания? — Бельниц изогнулся в полупоклоне и покраснел от натуги, поскольку поза для него была непривычная, да к тому же требовала более трезвого состояния.
— Очень простые. Прямо отсюда, — Пыёлдин кивнул на телефон Цернцица, — связываетесь с первым этажом и отдаете приказ — всем войскам отойти не менее чем на километр. Технику отвести. Здание покинуть. В случае неповиновения все трое отправляетесь выполнять это указание лично.
— На лифте? — опять уточнил Собакарь.
— Про лифт забудьте. Для вас отсюда только один путь… По воздуху. Каждый может воспользоваться им в любую минуту и по собственному желанию. Вопросы есть?
— Можно приступать? — спросил Бельниц.
— Приступайте.
К телефону бросились все трое одновременно, стараясь опередить друг друга, первым схватить телефонную трубку. Шустрее всех оказался начальник гарнизона Кукурузо — он стоял ближе всех к столу, да и рост давал ему преимущество. Схватив трубку, он суматошливо набрал номер и начал орать еще до того, как на том конце провода подняли трубку.
— Алло! — гаркнул он зычным голосом, привыкшим отдавать приказания. — Алло! Говорит начальник гарнизона генерал Кукурузо! Слушай мою команду! Приказываю всем немедленно покинуть здание! Отвести технику на два километра!
— Я же просил отвести только на километр, — негромко проговорил Пыёлдин, обращаясь к Цернцицу.
— Пусть, — небрежно ответил тот. — Не помешает.
После Кукурузо телефонную трубку схватил начальник милиции, потом Бельниц, которого в полумраке кабинета совершенно невозможно было отличить от настоящего президента — совпадали не только прическа, массивность фигуры и легкая поддатость, совпадали даже интонации, словечки, манера говорить.
Все они старались не просто выполнить указания Пыёлдина, а перевыполнить, что вполне соответствовало их воспитанию, привычкам — указание руководства мало выполнить, его надо выполнить с блаженным блеском в глазах, с усердием и восторгом.
Пыёлдин внимательно вслушивался в каждое их слово, склоняя голову то к одному плечу, то к другому, иногда озадаченно косился на Цернцица. Он не понимал, что происходит, почему эти люди ведут себя так послушно, нет ли здесь подвоха, не дурят ли его, простодушного и наивного.
Но Цернциц только улыбался, глядя в светлеющее пространство неба, утыканного слабыми гаснущими звездами, разбросанными по всему окну.
— Слушай, чего это они? — не выдержал наконец Пыёлдин.
— А что?
— Больно уж стараются… Аж вспотели.
— Бывает.
— В штаны наложили?
— И в штаны тоже. Но дело не в этом… Они, Каша, такие и есть. Если бы они были другими, то не поднялись бы так высоко. Новые люди пришли к власти.
— Мне кажется, что они не пришли, а повыползали из каких-то щелей, подвальных кабаков, подпольных бардаков…
— Можно и так сказать, — согласился Цернциц. — Я бы еще добавил, что выползали иные из матрасных швов, некоторые с нар спустились… Ты вот троих перед собой увидел и уже озадачился, а я их каждый день десятками через себя пропускаю…
— И все такие?
— Из новых? Из новых — все. Откуда взялись, не знаю, но, Каша… Это самая надежная, если не единственная опора новой власти. Именно с этими людьми связаны все ее упования.
— Значит, и власть такая? — удивленно проговорил Пыёлдин.
— Такая.
— Это что же выходит… Сбежав из тюрьмы, я совершил нечто достойное, правильное во всяком случае, да?
— А ты в этом сомневался?
— Знаешь, сбежать-то я сбежал, а в душе оставалось чувство, что совершаю еще одно преступление.
— Успокойся, Каша… Эти еще ничего, эти еще в порядке… Людьми руководят, распоряжения сочиняют… За что-то там отвечают в меру сил и способностей. И лебезят в меру… Иногда я спрашиваю себя — враги они своего народа и своего отечества? Нет, не враги. Они просто сосуны. Сосут и сосут… Что-то в рот капает, и ладно. Им больше и не надо. Но есть и другие, Каша…
— Враги? — жестко спросил Пыёлдин.
— Думаю, что да, — кивнул Цернциц.
— Надо же… Не встречал.
— Да прекрасно ты их знаешь! Их каждый день по телевизору показывают… Мордатых лидеров каких-то там партий, мокрогубых защитников чьих-то там прав, какие-то дамы вякают, суждение они, вишь ли, имеют о нашей жизни, не все им, вишь ли, нравится в нашей жизни… Гаденыши разные вылезают из расщелин, шипят, воняют, скользят между людьми… Враги.
— И что же с ними делать?
— А что делают с существами, которые выползают из матрасных швов?
— Давить?
— Давить, — спокойно кивнул Цернциц.
— Ванька! — потрясенно воскликнул Пыёлдин. — Да ты же пламенный патриот, мать твою за ногу!
— Конечно. А как же? К примеру, хлопнешь меня в затылок или в окно вытолкаешь… А Дом-то никуда не денется! И Зимний дворец, и Кремль стоят как ни в чем не бывало… И еще кое-что… И Дом останется.
— А эти, говоришь, не враги? — кивнул Пыёлдин в сторону трех городских начальников, которые, выполнив его приказ, отошли к двери и выстроились там в шеренгу, ожидая новых указаний.
— Нет, Каша, на врагов они не тянут. А назовешь их врагами — обидятся. Они просто слабаки. Ты пришел, они перед тобой пластаются, раньше передо мной пластались, еще кто придет — будут у него в ногах валяться…
— Жизнь спасают? — хмыкнул Пыёлдин.
— Я тоже жизнь спасаю, пытаюсь задобрить тебя… Но ведь не пластаюсь! — с вызовом произнес Цернциц.
— И не будешь?
— Не буду.
— Не заставлю?!
— Не заставишь, — чуть слышно произнес Цернциц и поднял на Пыёлдина печальные глаза.
— А денег дашь?
— Дам.
— Много?
— Сколько попросишь. Хоть все.
— Точно?
— Дам, Каша… Не переживай.
Цернциц замолчал, заметив, что три городских начальника, замерших у двери, внимательно прислушиваются к их разговору.
— Что скажете? — спросил их Пыёлдин.
— Это… Все сделано, — сказал Бельниц. — Команда дана.
— А на фига мне команда? Мне дело нужно. Первый этаж очищен? — Пыёлдин взглянул на экраны — там продолжались перемещения людей в форме, танки все так же загромождали подходы к Дому. — Что же вы сделали? В трубку поорали? Ванька! Они всегда такие бестолковые?
— Всегда, — кивнул Цернциц.
— И ничто их не исправит?
— А зачем? Очень хорошее качество.
— Какое?
— Исполнительность.
— Не понял?! — взвился Пыёлдин, вскакивая с кресла. Начальники побледнели, решив, видимо, что сейчас он и начнет сбрасывать их с чудовищной высоты на землю.
— Сядь, Каша, — Цернциц похлопал ладошкой по сиденью кресла, и Пыёлдин послушно сел. — Ты вообще-то как понимаешь исполнительность? Я приказал, а человек тут же все сделал? Ни фига Каша, ни фига. Настоящая исполнительность вообще не предполагает никакого дела. Исполнительность — это когда ты накричал, а подчиненные разбежались… Куда? Зачем? Они разбежались искать причину, которая не позволила им выполнить твое приказание. Найти такую причину гораздо труднее, чем выполнить порученное дело. Но они готовы терпеть лишения, страдать и мучиться, только бы найти причину и не сделать порученное. Почему? А потому что выполнить — значит унизить себя, наплевать на собственное достоинство. Понимаешь?
— Нет, — твердо сказал Пыёлдин.
— Повторяю: выполнить работу — значит унизиться. А если они что-то и делают, то озабочены одной мыслью — не слишком ли хорошо делают, не слишком ли стараются… Как бы не осрамиться хорошей работой-то!
— И ты это терпишь?
— А ты, Каша?
— А я не намерен! — Пыёлдин подбежал к экранам и тут неожиданно для себя обнаружил, что первый этаж пуст, что последние люди в форме спешно выбегают в стеклянные двери, что танки медленно, словно преодолевая собственные сомнения, отходят от подъезда, на улицах города огни бронетранспортеров пятятся, все дальше уходя от Дома.
— Ага, — пробормотал Пыёлдин, остывая. — Значит, все-таки можно их заставить кое-что сделать.
— Под страхом смерти, — уточнил Цернциц. — Только если ствол автомата упрешь в живот.
— Да? Ну, ладно… Значит, так, граждане начальники… Если появятся вертолеты, если приблизятся танки, если на первом этаже появятся солдаты… Начинаю сбрасывать заложников. Первыми летите вы. Вопросы есть?
— Никак нет! — хором ответили Бельниц, Собакарь и Кукурузо. Они опять вытянулись, втянули животы и вскинули подбородки. И даже ответили по-военному, полагая, видимо, что такой ответ должен понравиться Пыёлдину. Есть в нем и солдатская твердость, и солдатская готовность подчиняться, не рассуждая.
