Владимир Колычев - Не верю в доброту братвы
Но исчезнуть он не успел. Новичка ударили раз, другой. Было слышно, как хлюпает чья-то плоть под кулаками. Кто-то упал. Видно, жертву сбили с ног. Но тут же кто-то еще растянулся на полу. Может, несчастный сумел подняться, но его уронили снова?
Глеб направился к выходу, но ему под ноги рухнул Жужа. А на полу, хватаясь за живот, корчился Славич. Кучман сидел на заднице, подушечками ладоней массируя вбитые в череп глаза. Робик лежал пластом совершенно без движения.
Все бы ничего, но жертва, вдруг ставшая охотником, обратила взор на Глеба. Новичок был в бешенстве, глаза налиты кровью.
Невысокий он мужик, в плечах так себе, но сбит плотно, жилистый, кулаки – будь здоров. И в рукопашном бою он большой мастер. Глеб умел драться, но чтобы в одиночку раскидать четырех здоровяков, таким он похвастаться не мог. И лежать бы ему рядом с Жужей, если бы не удобная позиция, в которой он оказался.
Новичку надо было повернуться градусов на сорок-пятьдесят, чтобы ударить наверняка, а Глебу такая подготовка не понадобилась. Мужик двинулся к нему, и он ударил с места в противоход. Такие удары очень любят показывать в кино – рука распрямляется при соприкосновении с челюстью, голова потерпевшего скручивается в сторону, кровавые брызги во все стороны…
Удар удался, и противник в полном нокауте оказался на полу. Но и Глеб чуть не запрыгал от боли. Слишком уж мощным оказался удар, чтобы его выдержал собственный кулак. Как бы до перелома не дошло…
Тут поднялся Жужа и ударил упавшего мужика в живот, к нему присоединился очнувшийся Славич. Глебу здесь делать нечего, поэтому он ушел, оставив жертву на съедение своим палачам. Причем сделал это с легкой совестью. В конце концов еще никто не отменил тюремное правило – «каждый за себя». Да и мужик сам нарвался…
Лето, жара, а бревна такие тяжелые. Их на специальной тележке в цех подают, но так бревно еще донести до нее нужно. А еще их разгружать надо, в штабеля укладывать…
Глеб уже привык к такой работе, но все равно тяжело. И объявленный перекур за радость. Такой кайф забраться на бревна, сесть, достать сигарету, закурить, вытянув натруженные ноги.
– Умаялся? – спросил Густав.
Глеб открыл глаза и удивленно взглянул на «смотрящего». Его-то какая нелегкая сюда занесла? Неужели работать заставили? Ну да, все к этому шло.
– Есть немного.
– Присяду? – спросил Густав, и не дожидаясь ответа, забрался к нему на бревна.
– Осторожно. – Если бревна покатятся, Глебу придется скакать на заднице до самой тележки.
Но Густав сел аккуратно.
– Поговорим? – спросил он, многозначительно глянув на других грузчиков.
Мужики все поняли, разошлись.
– А чего не поговорить?
– Как-то нехорошо получается, мужики тебя реально уважают, а ты бревна здесь ворочаешь.
– Ну так, может, это мое призвание, – усмехнулся Глеб.
– Да нет, твое призвание в другом…
– В чем?
– «Бугром» тебя надо ставить. Сколько ты уже здесь, полтора года?
– Ну почти.
– Братва тебя уважает и слушаться будет, если ты «бугром» станешь.
– Не стану.
– Почему?
– А Еким зуб дал, что бревна до конца срока ворочать буду.
– Чешуя! Еким здесь ничего не решает.
– Тогда почему я на этой каторге до сих пор торчу?
Глебу работу в цеху предлагали, за пилорамой, он даже согласие дал, но не перевели его. И не трудно догадаться почему.
В цеху крыша, и зимой там тепло, а здесь под открытым небом приходится впахивать. Сейчас еще ничего, а в дождь и мороз не знаешь, куда деться.
Нет, «кум» ничего не забыл. Потому и в долгосрочном свидании Глебу отказал.
Нину он видеть не хотел, и она к нему не напрашивалась. А Оксана приезжала, с липовой бумажкой. «На лапу» дала, чтобы с Глебом свидание получить, но Еким послал ее лесом.
– Ну, с Екимом и договориться можно.
– А чего ты такой добрый?
– Так предложение у меня. Ты помогаешь мне, я помогаю тебе.
– Что надо? – Глеб догадывался, чего хочет от него «смотрящий».
– Человечка одного надо подчистить.
Что-то в этом духе он и ожидал услышать. Даже знал, кого нужно убрать.
Не заладилось у «смотрящего» с новичком. Юра Сокол огреб на первом разборе, но это было его единственное поражение. На следующий день он избил самого Густава, за что получил десять суток штрафного изолятора.
Отмотал Сокол десять суток, вернулся в отряд, братва попыталась его прессануть, но снова вышел облом. Вот потому и бесится Густав.
Не такой уж он и крутой, каким хочет казаться. И с Вагоном в свое время справиться не смог, пришлось его в свою кодлу звать. Как бы и Сокола к себе в союзники не взял, чтобы лохом не выглядеть. Только вряд ли это. После таких отлупов Густаву ничего не остается, как убить Сокола. Сам он на это идти не хочет. Ну да, он же типа босс, и ему как бы нельзя убивать своими руками. А «быки» его на «мокрое» дело идти, видимо, не очень-то хотят.
– Это не ко мне, – покачал головой Глеб.
– Ты можешь.
– Могу, но я не палач. Я только за себя подписываюсь.
– Я же тебе вариант предложил. Ты решаешь мою проблему, я делаю тебя «бугром».
Глеб усмехнулся. Ничего не сделает Густав, не в его это силах. Лагерное начальство прессовать его начало, всю его свиту работать заставили. Он один в «отрицалах» остался, но так ведь и его на «промку» рано или поздно загонят. Или уже?..
– Не надо мне «бугром», я уж тут как-нибудь. Ты же знаешь, я сам по себе, мне чужие проблемы не нужны.
– Как бы свои проблемы не пришлось решать, – ухмыльнулся вдруг «смотрящий».
– Что-то я не понял, брат, – резко посмотрел на него Глеб.
– Выхода у тебя, пацан, нет. Если я предложил тебе дело, ты должен его исполнить. Если согласен, хорошо, если нет, значит, сам во всем виноват.
– В чем виноват?
– Ты думаешь, почему тебе Вагона не пришили?
– Вот оно что, – осуждающе покачал головой Глеб. Никак не думал он, что Густав опустится до банального шантажа.
– Ты все правильно понял.
– И выхода у меня нет?
– Есть. Решишь мою проблему, и никаких проблем.
– Ну да… И кого надо сделать?
– Вот это уже другой разговор… – засуетился Густав.
– Сокола?
– Его… Скользкий тип.
– И не говори.
– Хорошо ты ему втащил.
– Да уж, было разок.
– Он и на тебя зуб точит.
– Ну да, ну да…
– Значит, берешься?
– Ну, если заточку дашь, прямо сейчас его и сделаю. А чего тянуть?
– Вот и я о том же.
Густав выдернул из-за голенища «прохоря» остро заточенный прут с рукоятью из изоленты, протянул Глебу.
– Да погоди ты, люди вокруг.
Глеб взял его за правую руку, будто для того, чтобы спрятать заточку от посторонних глаз, стал опускать ее вниз к сапогу и вдруг с силой ударил по кулаку, в котором она была зажата.
Он не жаждал крови, напротив, ему это ни к чему. Именно поэтому и приговорил Густава. Эта сволочь хотела взять его на дешевый шантаж, и если бы он купился один раз, то рано или поздно последовал бы другой. А у Густава намечались большие проблемы с лагерной администрацией, и он мог натравить Глеба на кого-нибудь из ментов. Да и «смотрящий» по зоне стал смотреть на Густава косо, как бы Глебу не пришлось решать и эту проблему.
Он согласился «исполнить» Сокола, чтобы сбить Густава с толку, выиграть время и нанести спасительный для себя удар. Но вдруг оказалось, что Густава можно было убить прямо сейчас. Слишком уж неудачно для себя он вытащил заточку, и Глеб смог повернуть это оружие против него…
Ударом по кулаку он загнал заточку в печень приговоренного и тут же соскочил с бревен так, что они мгновенно обрушились, придавив умирающего Густава.
– Твою мать! – заорал Глеб. – Он же сам себя пырнул!
Со стороны именно так все и выглядело. Густав достал заточку, в это время бревна посыпались вниз, и он упал, случайно проткнув себе печень.
Эту версию мог разрушить только сам Густав. Он мог выжить и рассказать, как все было на самом деле. Тогда Глебу пришлось бы туго. Но Густав его не подвел. Он умер еще до того, как его доставили в санчасть…
Везде у Екимова свои люди, все ему известно, и зуб у него на Глеба. Но укусить его не может, ну нет отпечатков пальцев на заточке, которой проткнул себя Густав, и все тут. «Кум» даже человека нашел, который видел, как Глеб ударил «смотрящего» по руке, но так ведь это могло выйти случайно. Бревна покатились, Глеб попытался восстановить равновесие, сделал неловкое движение. И не бил он по руке, просто коснулся ее, свидетелю показалось…
Не смог Екимов доказать вину Глеба. Да и не особо пытался это сделать. Зачем напрягаться, когда версия с несчастным случаем удобна всем, и ему в том числе? Это ведь начальству объяснять надо, почему зэки с ножами друг на друга бросаются, оправдываться, а тут все шито-крыто. Но пятнадцать суток штрафного изолятора Глеб все-таки получил. А потом еще столько же. Ночь в общежитии провел, и снова в «кондей».
Так тридцать суток и отмучился на хлебе и воде. А сегодня второй срок закончился, и Глеба вернули в барак. Ужин в столовой показался таким вкусным. Утром будет завтрак, а дальше что? Екимов ничего не говорил про третий срок, но ведь он может устроить. А там нары голые, жесткие, и тоска смертная. После камеры в «ШИЗО» условия в бараке кажутся санаторно-курортными. И матрас кажется мягким, как перина…
