Вольф Хаас - Приди, сладкая смерть
— Боюсь, сегодня у тебя пройдет охота смеяться.
— На что вы хотите сыграть? — Бреннер предпочел остаться на «вы». На сегодняшний день многие слишком легко переходят на «ты», а это не так уж хорошо, ведь начнешь кому-нибудь «тыкать», а он потом окажется твоим начальником или убийцей, потому что именно эти категории людей склонны к панибратству.
— Кого первым застрелим. — Тонкие губы спасателя усмехнулись. — Тебя или дружка твоего.
У Бреннера внутренне вырвался вздох облегчения. Правда, худшее, что ты можешь сделать при сломанном ребре, — это вздох. Но лучше уж боль в ребрах, чем смертная боль, тут хотя бы не приходилось долго мучиться выбором.
Нет, не подумай, что он облегченно вздохнул оттого, что они застрелят Малыша Берти раньше, чем его. Нет, он вздохнул, потому как есть такая поговорка: брешущая собака не стреляет.
— Четверки-пас — прогремел Ватцек и передвинул стаканчик спасателю. Потому как Берти по-прежнему демонстрировал дурные манеры и руки у него были не на столе.
Четверки-пас, — это, конечно, такой особо критический момент в игре в кости. Обычно в такой момент просто приходится поднимать стаканчик, хочешь не хочешь. Потому как вероятность выбросить больше сорока четырех практически нулевая.
Однако спасатель не поднял стаканчик, а сразу стал его встряхивать. И одновременно произнес:
— Но прежде я собираюсь у тебя кое-что узнать.
— Про смерть вашего брата?
— Тебе же точно известно, что я к его смерти отношения не имею.
— Вы вышвырнули брата, а спасатели Креста организовали ему руководящий пост в банке крови. И вы стали бояться, что теперь вся торговля кровью перейдет к спасателям Креста.
— А как ты думаешь, чем занималось объединение спортивных пиджаков ровно по тем же соображениям? Они мне три раза весь дом вверх дном перевернули. Но даже самой малости не нашли! — Спасатель показал на грязь у себя под ногтем. — И Молодой это не хуже меня знает.
— Как вы думаете, кто убил вашего брата?
— Откуда мне знать, в каких темных делишках он был замешан. Наверное, кому-то это сильно надоело.
— Вы, значит, еще очень великодушно поступили, раз всего лишь вышвырнули его.
— Так и есть. Если уж на то пошло, надо было бы мне его сразу пристрелить. А теперь какая мне польза от того, что он мертв, когда он давным-давно заложил меня Молодому с этой бухгалтерией.
— Какая еще бухгалтерия?
— Не надо дураком прикидываться. Ты что думаешь, я не знаю, чего вы у меня ищете?
— Про бухгалтерию вообще речи не было. Молодой хотел только знать, прослушиваете ли вы нашу связь.
И тут ужас что началось. Старый Ватцек и шеф спасателей хохотали во все горло над объяснением Бреннера, так что он едва сам не рассмеялся. А всякий, кто пробовал смеяться со сломанным ребром, знает, что это такое.
И вдруг спасатель мгновенно стал убийственно серьезным:
— А теперь послушай, что я тебе скажу. Мы уже многие годы прослушиваем связь спасателей Креста. А спасатели Креста давным-давно прослушивают нашу. И все это понимают! Это для обеих сторон лучше всего. Это как во враждующих странах, когда взаимный шпионаж обеспечивает мир. Так обе стороны всегда точно знают положение дел. Не мир, а перемирие.
Прелюбопытная вещь — сломанное ребро. Естественно, оно причиняет тебе боль при приступе смеха или ярости, потому как это телесные проявления. А вот что оно даже при подавленной вспышке гнева тебе боль причиняет, как при настоящей, хотя ты даже не пошевелился, это уже интересно. Потому как несмотря на то, что Бреннер сидел сейчас совершенно спокойно, просто как самый настоящий преподаватель йоги, у его ребра случился такой приступ ярости, что от боли хотелось забраться на потолок.
При этом он не мог понять, не надувает ли его шеф спасателей. Может, все-таки у Молодого были основания дать ему такое поручение. Но вот видишь, порой ребро может оказаться поумнее, чем его владелец.
— Давай выкладывай наконец правду. — Спасатель по-прежнему не выложил еще свои кости, стаканчик так и стоял. — Или скажешь, что два шпиона спасателей Креста только по чистой случайности появляются у меня в фирме одновременно с убийством моего брата? Хотя надо сказать, твоя отговорка про прослушивание настолько плоха, что даже заставляет меня задуматься.
— Что вы хотите знать?
— Я хочу знать, что вам известно.
Бреннер ничего больше не сказал. Грудь у него теперь так болела, что даже Берти с его заклеенным ртом сейчас было бы легче сказать что-нибудь, чем ему.
Но сейчас все равно была очередь спасателя, он должен был что-то сказать. Потому что есть только два варианта переиграть четверки-пас. Или ты выкинешь две пятерки. Или две шестерки.
— Макс, — сказал спасатель.
Некоторые думают, Макс — это от Максимилиана. Но в игре в кости это, конечно, производная от максимума. Больше двадцати одного очка при игре в кости ничего быть не может, это абсолютный максимум, кто-то когда-то так решил, и так навсегда и осталось. Сначала нормальные комбинации, потом двойной пас, потом двадцать одно, а потом уже ничего.
А теперь вот такая тонкость в правилах игры, потому что игра еще не кончилась. Вот я и говорю: хорошее дело полицейское образование. Потому как максимум и тем не менее не безнадежно.
Слушай внимательно, это непросто. Если один игрок говорит «макс», то следующему участнику еще остается несколько возможностей.
Скажем конкретно: если Бреннер поднимет стаканчик, а спасатель соврал, то спасатель проигрывает. Или еще совершенно особая возможность: Бреннер, не заглядывая под стаканчик, может передвинуть его дальше, Ватцеку. И тогда тот вынужден будет заглянуть под стакан, хочет он этого или нет.
А потом все еще остаются две возможности. Либо под стаканом и в самом деле лежит двадцать одно, и тогда Ватцек проиграл, потому что поднял стакан над правильным числом.
Или же, что гораздо более вероятно, спасатель соврал. Тогда, значит, соврал не спасатель, а тот, кто сидит посередине, то есть Бреннер, потому что струсил и не поднял стакана и застудил себе геморрой между двух стульев.
Вот как много возможностей. Но ни одна из них не осуществилась. Потому что спасатель встал и вызвал подъемник для продуктов.
— Пока я не узнаю, что именно мой брат рассказал Молодому, вы побудете тут в подвале, — сказал он. — Единственный выход здесь — это лифт. И мы его выведем из строя. Пока вам не придет что-нибудь в голову по поводу моего вопроса.
Бреннер подумывал даже, не объяснить ли Штенцлю, что целью убийц была Ирми, а вовсе не его брат. Но, во-первых, он ему вряд ли поверил бы. А во-вторых, у Штенцля были другие заботы. Я не имею в виду двойную бухгалтерию. Просто у него вдруг возникли совершенно другие заботы.
Разговаривая с Бреннером, он стоял спиной к лифту. Поэтому он не сразу увидел то, что уже заметил Бреннер. Ведь лифт был не пустой. Он был битком набит, прямо как бочка с селедкой. Набит двумя толстыми рабочими-бетонщиками. У одного руки за спиной были связаны его собственным ремнем — по крайней мере, это не так смешно выглядело. Но у другого руки были прижаты к пояснице поясом, на котором блестели золотые буквы: ESCAPADE.
Потому что быть того не может, чтобы у такого толстого бетонщика было такое острое колено, чтобы у тебя сразу же сломалось ребро. Колено бетонщика там, наверху, в Golden Heart, казалось таким острым только потому, что между коленом и ребром Бреннера в нагрудном кармане у него лежал его глок, А если тебе на пистолет давит колено стокилограммового рабочего-бетонщика, то ребро переломится за здорово живешь.
Конечно, тогда рабочие сразу же отобрали его глок. Это они правильно сделали. Только не следовало им расслабляться и оставлять его просто так в Golden Heart. Рабочие-бетонщики были просто крепкие парни, с пистолетом они связываться не собирались. В глубине души это были очень добрые люди.
С пистолетом в руке их, конечно, даже Ангелика победить могла. Сначала она под прицелом заставила одного связать другого, а потом сама связала оставшегося своим поясом ESCAPADE. У него пряжка такая совершенно особенная, и ты в два счета оказываешься совершенно беспомощным.
Пока оба обескураженных бетонщика рассказывали всю эту историю спасателю Штенцлю и Ватцеку, подъемник опять пришел в движение.
А ведь интересно! По сравнению с мясистым коленом бетонщика глок Бреннера казался очень острым, тонким, впивающимся в ребра. Но в изящной руке Ангелики пистолет опять казался неуклюжим и грубым.
Ангелика вернула Бреннеру его глок. И как только руки у нее освободились, она тут же — хвать — и разрезала своими острыми ногтями клейкую ленту, связывавшую Берти.
Шеф Союза спасения выглядел таким огорченным, как будто у него полностью ампутированы губы. И я тебе скажу, это вполне понятно в такой ситуации.
