Анна Шахова - Про шакалов и волков
— Поздравляю, друзья, с победой! — потрясая оружием, расплылся Пал-Пал в улыбке, приветствуя своих учеников. Те испытующе смотрели на Отца.
— Я с каждым из вас чуть позже поговорю индивидуально, а сейчас предоставим уважаемым и драгоценным господам, — Трунов захохотал, — да, в прямом смысле слова драгоценным, более комфортные условия пребывания до освобождения. Располагайтесь на целых стульях, господа заложники! Если таковые еще найдутся, — оглядел он разметанную и искореженную мебель, взрытый пулями паркет и рухнувшие с некоторых окон гардины.
Заложники начали с опаской подниматься из-за сцены.
— Первый, Второй, Третий, подойдите ко мне. Четвертый контролирует людей, — сухим командным тоном сказал Отец, и Волки послушно выполнили его команды.
— То, что вы усугубили наши проблемы, достойно наказания. Но победителей, как говорится, не судят. Думаю, в течение нескольких часов деньги будут переведены на нужный счет, и мы сможем покинуть это приветливое здание, — Трунов снова звонко рассмеялся, сделав широкий жест рукой, — покинуть так, как планировали. До тех пор вы своими силами контролируете это сборище ворюг, снобов и потаскух. Впрочем, вы с этим прекрасно справляетесь. Спасибо за службу, мои хищники! Вопросы есть?
— Да, Отец! — выступил вперед Весел. — Здание было атаковано, мы слышали перестрелку, есть ли потери и… что с вашими ближайшими помощниками?
— Это уже вопросы… неактуальные, — на секунду запнувшись и опустив глаза, сказал Отец. — Не все прошло так, как хотелось бы. Но для меня не существует сослагательного наклонения. Что сделано — то сделано…
— Отец, мы голодные, как… волки! — покраснев и низко опустив голову, пробормотал Петруччо. Будто в подтверждение его слов в животе у Кильки громко заурчало. Грунов тепло улыбнулся:
— Ну вот и вспомни свои официантские навыки, смотайся на кухню и набери жратвы на всех. К спиртному не прикасаться! — Пал-Пал грозно поднял палец. — Это приказ, нарушение которого будет караться особо.
— Есть! — вытянулся перед командиром Петруччо и побежал к выходу.
— На место, дети мои, а ты, Четвертый, подойди сюда, — махнул рукой Грунов, помрачнев.
Аркан подошел к Отцу. На лице его не было ни единого яркого пятна: белесые волосы, светлая кожа, блеклые застывшие глаза, бескровные губы. Не Иван-царевич, нет, персонаж другой сказки — ледяной Кай с заколдованным, застывшим сердцем.
— Своеволие считается в армии преступлением. Но ты совершил проступок гораздо более страшный — ты перестал верить Отцу. Пусть на время, но усомнился. Так ведь? — вперился своими черными глазами в Аркана Пал-Пал. Четвертый взгляда не отвел, но по его шее покатились капли пота.
— Это произошло в первый и последний раз, так ведь? — будто продолжал гипнотизировать Трунов самого непокорного из Волков.
— Да. Это была случайность. Я сожалею, — тихо сказал Четвертый, опуская глаза.
— Ничего, сынок. Лес рубят — щепки летят… — потрепал его по плечу Пал-Пал.
Аркана бесила манера главаря сыпать банальными прибаутками, которые безотказно действовали на других членов банды. Он же чувствовал за всем этим фальшь и позу. Аркадий был начитан и хорошо образован. Ему претили трескотня дешевых фраз и детсадовские игры в благородную стаю хищников. Если бы тогда, год назад, Отец не дал им денег и не назвал точную сумму гонорара при удачной операции, никогда бы Аркадий Свешников не ввязался в эту бойню. Впрочем, именно сейчас он понял, что из игры бы не смог выйти ни при каких условиях. Ему бы просто не дали доехать до дома в случае отказа: к чему этому бандиту посвященный во все свидетель? Он ведь и своего первого зама Свища угробил не дрогнув. Аркан был убежден, что Николай Николаевич мертв, и убил его Отец. В ином случае Свищ добрался бы до обидчика своей женщины и подчиненных. Так что жизнью Аркан был обязан все тому же Отцу — человеку дела, а не эмоций, каковым Четвертый считал и себя самого.
— Ладно, работай, контролируй выход. И не допускайте, чтобы они подходили к окнам. Теперь от этих, затравленных, можно ожидать любой выходки, — кивнул Отец на заложников и, прищурившись, стал выискивать кого-то в группе бомонда. Впрочем, ни группой, ни бомондом это сборище доведенных до крайней степени отчаяния, потерявших лоск и уверенность, полубезумных людей назвать было невозможно. Трем женщинам и двум мужчинам, лежащим на полу, явно требовалась медицинская помощь. Несколько человек были готовы сорваться на истерику в любой миг, спровоцировав новые выстрелы и, возможно, жертвы. Это Трунову теперь было противопоказано.
«Вполне удачно все складывается с требованием этого мента. От слабаков избавлюсь, как от лишних проблем», — подумал Пал-Пал и подозвал Кильку.
— Я буду показывать тебе на тех, кого нужно проводить на первый этаж.
И Трунов стал ходить по залу и молча нацеливать палец на заложников, которые подходили под категорию «слабаков». Некоторым требовались сопровождающие, так что счастливчиков, которые еще не знали, что их ждет скорое спасение, набралось одиннадцать человек. В том числе Комик с женой, Рыжая и Дама без собачки, Актер сериалов, Дама в бархатном платье, раненый Беня Дыков и несколько пожилых мужчин и женщин. Среди них не было активных Солнцевой и Пучковой. Последняя вела себя на редкость смирно, сидя на колченогом стуле с отсутствующим взглядом, прикладываясь к бутылке с минералкой. Ее волосы венчала «диадема» из комков пыли и паутины, которые актриса набрала с пола за сценой. Впрочем, на такие мелочи, как грязь, разорванные рукава, подолы и даже обмоченные штаны, никто не обращал внимания.
Незримо заложники разделились на два лагеря. Первая проклинала жизнь, государство, силовые структуры, Москву, близких и врагов. К этой, более многочисленной группе принадлежали самовлюбленные истерики, зануды-ипохондрики и неизлечимые «бонапартики» от политики. Во второй находились люди более здравые и совестливые, те, кто под дулами автоматов глубинно, а не красного словца ради признавал себя заложниками суетных, бессмысленных вещей, ничего не стоящих перед лицом смерти, но которым отдается на откуп жизнь и душа: тряпок с ярлыками, железок на колесах, ступенек в политической иерархии, баснословных счетов, оваций толпы. Тех «величайших» устремлений и благ, которых принято вожделеть, алкать, вырывать друг у друга и выставлять напоказ с исполненной снобизма и презрения миной. Эти мечтали о жизни с чистого листа, об освобождении из плена как о втором рождении.
Те, кого Килька поднимал с пола, начинали плакать и молить о пощаде, но Третий очень искренне, даже заискивающе говорил: «Вам окажут медицинскую помощь, правда, поверьте мне…»
И ему верили и брели к выходу. Лишь Актер сериалов вцепился в стул, который он успел занять раньше какой-то невзрачной пожилой тетки-критикессы, вынужденной усесться на полу и вздрагивать от каждого звука.
— Не надо мне! Не надо мне помощи! Вон этой или вон тому помогайте, а я со всеми! Я никуда, слышишь, никуда не двинусь отсюда…
В дело пришлось вмешаться Отцу, который стремительно подошел к буяну, взял его за ухо и толкнул с силой к двери.
— Паскуды, твари, зверюги, гестаповцы… Отольется вам русская кровь, отомстят за нас ребятки из спецназа. Вон, вон из всех окон напротив пушки и каски торчат! И «град» еще разнесет всю вашу лавочку, и морпехи с десантурой… — приговаривал все тише и тише Актер, вскидывая беспорядочно руки и медленно двигаясь к двери.
— Ага, десантура сейчас прилетит в «голубом вертолете и бесплатно покажет…» — скептически махнул вслед непокорному пленнику Экономист, подумывая только о том, как бы стрельнуть у Кильки, выглядящего наиболее человечным из всех бандюг, сигарету. Но предприятие приходилось отложить до лучших времен, так как мальчишка повел горстку отобранных персон из актового зала в неизвестном направлении.
— Послушайте, а может, их повели на расстрел? — прошептала, едва не прижимая свой нос и пылающие очи к лицу Министра, Бабка-тусовщица.
Министр скривился и отодвинулся от настырной тетки, которая, видимо, считала «близость» за сценой достаточным условием для дальнейших плодотворных отношений.
— Идите к черту со своими глупостями, — с чувством сказал он, нанеся тем самым тетке непоправимую душевную рану. Она молча отодвинулась от хама и пристроилась к боку Ирмы Андреевны, занятой извлечением щепочек и трухи из своей песцовой накидки, найденной между обломками стульев. С Тусовщицей она тоже разговаривать не собиралась.
Грунов медленно подошел к Катерине, которая не могла оторвать взгляда от его черных гипнотических глаз.
— Катерина Александровна, попрошу вас пройти со мной.
— Мы пойдем только вместе! — подскочил «бульдожка», загораживая Катю.
— Это ваш любовник? — спросил Пал-Пал.
