Андрей Троицкий - Американский брат
– Годится…
Джон записал адрес на клочке газеты и дал отбой.
Когда стемнело, кто-то остановился с другой стороны двери и стал копаться в замке.
Моисеев принес много новостей, – и все плохие. Главное – суд не будут переносить из-за внезапной смерти потерпевшего. Родственники покойного обратились с ходатайством, чтобы в соответствие со статьей десятой Гражданского кодекса судебные заседания прошли в закрытом режиме. Они не хотят, чтобы обстоятельства жизни и смерти покойного, аспекты личной жизни и служебной информации были преданы огласке. Ходатайство удовлетворили, в зале будут присутствовать только судьи, представители защиты и обвинения.
Стали известны результаты вскрытия, если им верить, смерть наступила в результате травм, несовместимых с жизнью, другими словами – из-за разрыва внутренних органов: селезенки, левой почки и повреждения печени и обширного внутреннего кровотечения. В итоге – ни черта не понятно. Каким образом этот Артем Дзыга сумел прожить больше месяца с разорванной селезенкой и поврежденной печенью, – при этом он неплохо себя чувствовал, не страдал отсутствием аппетита, выходил покурить, – и умер накануне судебного заседания. Но на этот вопрос эксперты ответа не дают.
Джон сидел на кровати и слушал адвоката. Моисеев расхаживал по номеру, жестикулируя на ходу и обмахивался белым носовым платком. После возвращения с мороза, его лицо, вечно покрытое пятнами румянца, сделалось бордовым.
– Протокол вскрытия подписал судебно-медицинский эксперт Н. Прокопенко, – сказал Моисеев. – Кто этот Прокопенко: женщина или мужчина? Ну, какая разница… Наверное, вскрытие проводила девчонка, вчерашняя выпускница медицинского института. Знаний немного, опыта еще меньше. Или какой-нибудь безграмотный фельдшер, спившийся, потерявший человеческий облик. Похоже, что травмы Дзыга получил в день смерти. Прямо в больнице. Кто-то пришел в его отдельную палату в конце коридора. Закрыл дверь изнутри и немного его помял.
– Почему, зачем? Не понимаю…
– Возможно, смерть Дзыги – случайность. В нашей жизни слишком много зависит от случая. Возможно, у него были личные враги. Возможно, кто-то не хотел, чтобы он дожил до суда. И рассказал нечто такое, о чем лучше молчать. Теперь все осложняется. Но в любом случае у нас – неплохие шансы. Есть два свидетеля, которые видели драку и дали показания, что Томас защищал женщину и самого себя, а не нападал. Наконец, жива и здорова женщина, которую защищал Томас. У нас хватит козырей, чтобы легко взять эту партию.
– Что будем делать, Олег?
– Давай так: каждый из нас будет выполнять свои обязанности. Я буду защищать твоего брата. И сделаю все, чтобы его вытащить. А тебе нет смысла здесь оставаться. На заседания тебя не пустят. Вся эта канитель продлится два, три, четыре дня… Точно не знаю. Все это время ты будешь мерзнуть на улице или сидеть в коридоре суда и читать газету. Ты не увидишь брата, свидетелей, – никого… Ты мне тут не нужен. Если есть дела в Москве – лучше уезжай. А нет дел – все равно уезжай. Не путайся под ногами. И не задавай умных вопросов.
– Хорошо, – сказал Джон.
Он быстро собрал вещи в спортивную сумку и попрощался. Вышел на улицу, огляделся по сторонам. Падал снег, возле гостиницы стояли несколько такси. Джон сел в первую машину и попросил отвезти до вокзала, и поскорее, поезд на Москву уходит через двадцать минут.
Глава 20
Джон пересчитал деньги дважды, – ровно пятьдесят тысяч долларов. Резинкой скрепил пачки поперек, опустил в бумажный пакет, на котором стоял логотип фирменной карамели – сердце, – пурпурное на белом, обвязанное игривым бантиком, сверху надпись – «Счастье мое». Он разгладил помятую бумагу ладонью, проверил «Браунинг» сорокового калибра и запасную обойму, положил пистолет на кухонный стол. Торопиться некуда, до встречи, назначенной подполковником Борисом Зудиным еще добрых два часа, а до кафе «Иволга» час езды.
На краю стола несколько писем, полученных сегодняшним утром. Уведомление из спортивного клуба, где сообщают, что абонемент заканчивается через месяц, клуб очень благодарен Джону за то, что три года он посещает тренажерный зал и бассейн и надеется, что так будет и дальше. Мелкими буквами внизу – цена абонемента на следующее полугодие повышена на тридцать процентов.
Год назад ежедневная стопка писем была втрое толще. Бутики сообщали о новых поступлениях, модные галереи о новых выставках, попадались приглашения на посольские коктейли и выпивоны для ВИП персон, с фейерверками или лазерными шоу, где водка и виски лились рекой. Джон всем был нужен и всеми любим. Но сейчас кризис, инфляция, трудности… Дорогие бутики почти не подают признаков жизни, модные коллекции привозят все реже, а цены за год выросли, кажется, вдвое. Если раньше стоматолог принимал наличные рубли, то теперь он от них морщился и шепотом просит доллары. Ну, сейчас на рубли у всех аллергия.
Среди писем попалось извещение от фирмы, которая арендовала квартиры для богатых иностранных менеджеров и дипломатов. Писали, что оплата за следующие три месяца от резервного коммерческого банка не поступала, в связи с этим квартиру, которую занимает Джон, нужно освободить через сорок пять дней. Черт, только этого не хватало. Он подумал, что новую приличную квартиру еще надо поискать, – это потребует времени, кроме того, предстоит переезд, – а это уже – головная боль, и еще какая. На примете есть одна фирма, которая занимается перевозками. Там все упакуют и сложат в маркированные картонные коробки, даже носильные вещи, даже всякую мелочь вроде одеколона и бритвенных принадлежностей. Но вот африканские маски… Эту работу чужому человеку доверить не хочется, надо самому.
Джон смотрел на противоположную стену кухни. Часть коллекции здесь, другая – в коридоре, третья – в большой комнате. Всего сто шестнадцать штук или, как говорят работники музеев, – единиц хранения. В холодном дневном свете маски смотрелись как-то бедно и сиротливо, словно муляжи из папье-маше. Они выглядят притягательными и загадочными, наполняются таинственным обаянием, – только вечером или ночью. Почему-то именно в темное время суток маска испускает флюиды мистики, напоминает о существовании темных тайн человеческой жизни. У каждой такой штучки – своя история, – иногда забавная, иногда страшная.
Вот маска мужчины из дерева, загрунтованного и окрашенного в светло-бурый цвет, она похожа на плохо прожаренное кофейное зерно, только очень большое. Нос небольшой, какай-то неафриканский, вздернутый. Вылезшие из орбит глаза, а вместо зрачков – темные провалы. Изо рта торчат неровные зубы, рот широко открыт, возможно, в предсмертном крике. Лоб очень высокий и выпуклый, словно у мыслителя, а подбородок девичий, совсем узенький. Сверху свешиваются полуистлевшие веревки, заплетенные в косички.
Эти вылезшие из орбит глаза, раскрытый рот, рвущийся изнутри ужас, изменивший черты лица, – рождает тревогу, какое-то душевное неудобство. Хочется отвести взгляд, выйти из помещения. Коллекционер, у которого Джон купил маску, не хотел с ней расставаться. Долго думал и уступил только потому, что срочно понадобились деньги, а больше продавать было нечего, старик уже распродал всю коллекцию. Он сказал, что сам сорок лет назад купил маску в Чаде. Это точная копия лица одного юноши по имени Бозед, сына вождя племени, погибшего на охоте. Известно, что маска была похоронена вместе с юношей, – такое часто бывает, – пролежала в могиле не меньше полувека. Но сохранилась на удивление хорошо.
Приблизительно сто лет назад какие-то искатели кладов разграбили захоронение, маска попала на рынок, потом оказалась в местном этнографическом музее и провисела там почти три десятилетия, но была украдена… У нее длинная и темная история, если уж честно, – история кровавая. Казалась бы, маска рождена самой смертью, она была похоронена, ушла навсегда, но вернулась в человеческий мир, чтобы пробуждать темные чувства, страх и отвращение. Но на самом деле, – хотя в это очень трудно поверить, – она приносит удачу своему хозяину.
Джон повесил маску на лучшее место – посередине стены, подсветил ее с двух сторон. Если долго смотреть в глаза Бозеда, – начинает казаться, что эти темные провалы наполняются жизнью, а мальчик, забыв свою боль и свой ужас, смотрит на тебя и что-то говорит этим взглядом, только нельзя понять, – что именно. После покупки Бозеда прошло три дня. Джон, редко игравший в азартные игры, ни с того ни с сего забрел в игорный зал, и взял две с половиной тысячи долларов в пятикарточный покер на ставку в три доллара.
Пару месяцев спустя, Джон перевесил маску в темный угол, – Бозед пугал одну девушку, иногда приходившую в гости. А через пару дней чуть насмерть не разбился в автомобильной аварии, машину занесло на льду, выбросило на противоположную полосу шоссе… Вспоминать не хочется. Полицейский, разглядывая покореженный остов машины, сказал, что Джон, не получивший в той переделке даже царапины, – родился в рубашке. Обычно в таких авариях выживших не бывает. Из темного угла Бозед переехал на почетное старое место.
